1221-22 гг. В восставшем Герате убивают монгольского наместника и мусульманского соправителя. Чингисхан посылает племянника с карательным войском. Город готовится обороняться, норовя отгородиться прошлым от всего, включая совесть и разум.
Продолжение. Предыдущая часть и адские полосы, мерцают ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Почему они это делают. Потому что они этим живут.
Один за другим к Герату уходили монгольские отряды, спешащие утолить ярость и забрать добычу. Войска пополнялись громадными потоками мусульман. Новые союзники клялись, что богатств подобных гератскому не сыщешь во всём Хорасане. И если таковы сокровища явные, то где подобрать слова для описания скрытых...
Взнузданный слухами, Чингиз и сам подумывал оседлать коня, возглавив поход. Удерживали привычка к безделью, вечерние беседы и щемящая тщетность. Он старел.. Разграбленные города не спасали от скуки, а награбленные богатства не заполняли пустот.
Сердце человека отдано слову, Государь. Золотом его не наполнишь
Говорил на это Елюй Чуцай, редкий кому для осознания не требовалось своей сломанной судьбы и чужих загубленных жизней.
Такова мудрость.
Днём Советник и Хан занимались делами, а вечера посвящали беседам, куда немного (людей) приглашалось, а еще меньше желали остаться. Чагатай нетерпеливо сопел, а Угэдей изображал интерес, норовя опрокинуть того, что в сартаульских странах называлось - харам, но потреблялось в избытке.
Даже Толуй позевывал и лишь битый (Шиги-Хутуху) слушал искренне, впитывая зерна чужих мыслей, чтобы взрастить колосья собственных. Как и положено авторам Сокровенных Сказаний.
Покорители мира продолжали беседовать о системах, признаки одной из которых проявились в восставшем городе сартаулов. Том самом Герате, где столь недальновидно мягок оказался Толуй. Сына Чингисхан отругал, а племянника отправил резать.
Подождав пока Государь прекратит молчать, Елюй Чуцай поведал о присущем (системам) самозванстве, изображающем ставленников и защитников... Неба.
Змея кусает хвост, узурпатор развязывает войны. Прокаженного донимает чесотка, самозванца повод остаться. Необработанная рана сочится гноем, захваченная власть гноится войной.
Не все самозванцы созданы системой, но все системы самозванцами
Слуга внес напитки и орешки пережаренные со сладким тестом.
Видя как Чингиз недовольно на него (слугу) покосился, Елюй Чуцай снисходительно улыбнулся. Детские ошибки и до настоящей власти им (монголам) еще далеко.
Когда входит слуга, беседам не обязательно прерываться, Государь.
И даже подслушанный разговор, лучше несостоявшегося.
Говорил представитель Белого Дома Елюев.
Где всех мальчиков учили искусству власти - не быть в тягость и не создавать беспокойств. Хотя люди в большинстве считают иначе. Но большинство людей для власти не создано.
Те особенно, кто сам себя властью назначил.
Разворот сирийских рек
Прошлое и рассказы о прошлом - вещи разные.
За денежную сторону будущей обороны (Герата) отвечал Фахруддин аль Ираки. Он же был душой переворота, сбросившего ненавистное ярмо многобожников и предателей. Аль Ираки слыл человеком железным, таковым он и был. Начав жизненный путь с небольшого менялы, он быстро обратил на себя внимание службы.
Старшие братья увидели непреклонную волю, где все сосчитано и подчинено цели. Вскоре ему доверили считать чужие жизни и подчинять волю других. В сложных играх времен борьбы Хорезма за величие через руки Фахруддина проходили денежные потоки. В нужный момент золото исчезало с базаров, оставляя войска противников Хорезмшахов без оплаты, а поставщиков провизии без жалования.
Цены на еду взлетали, простонародье шумело, начинались бунты. Стоило хорезмшахам вернуться - находились деньги и труд оплачивался. Даже преступники, чья ночная (и дневная) власть казалась незыблемой, отправлялись туда - откуда явились. В ад.
Отправлял их туда Фахруддин не сам, но с его согласия, выражаемого как и несогласие молчанием. Скупой на слова как и н деньги аль Ираки давал пищу острословам, утверждавшим что в Герате встречаются разные чудеса, включая молчаливых арабов.
Человек дела, на это он внимания не обращал... Хотя изредка (потом чаще) острословов находили без языка и дыхания. Шутки над вождями исчезли.
Забрав власть, Фахруддин собрал главарей преступников, всегда смыкавшихся с его службой теснее, чем это кажется людям. С них взяли обязательство приносить деньги, наводить порядок и скрыться в тень. Некоторых, прославивших себя выходками особенно мерзкими, повесили вверх ногами на квартальных воротах.
Людям это понравилось. Они облегченно вздыхали и славили власть, расправившуюся с бешеной собакой, которую сама же на них и спустила.
Следом Фахруддин собрал людей, чтобы выслушать извинение, взять обещание и потребовать клятвы. Дзузджани:
Все как один. Бедные и богатые, малые и большие поклялись драться до конца. Не повторяя бывшего в прошлом.
А там (в прошлом) была измена...
Люди султана никому ее не забыли и никому не простили. Навязав вину они потребовали за ее искупление единственной платы - кровью. Люди согласились платить, благо возражающих (и вразумляющих) уже не было.
Клятва вязала человека признанием вины и закрепляла долг, заставляя нести все (что скажут) на огонек, теплый с виду и зловещий внутри. Где шипела плоть и обугливались кости. Человек норовит оживить не всех идолов, но все идолы норовят умертвить человека.
Появились знаки, образовались символы.
Их рисовали на рукавах и наносили на стены, тайно и явно. Человек кивал человеку с недосказанностью посвященного, неся причастность к... неведомому радостно и важно как беременная плод.
Плоды то вскоре и появились на свет.
На подвалах
Правда утверждающаяся насилием, является насилием, а не правдой.
С началом войны закончилась дружба. Слова благоразумия утонули в яростных воплях, стоны угнетаемых в глумливой насмешливости. Человек учился кривиться гримасой презрения, смотреть стекленеющим взором, застывать в надменной позе мнимого величия.
Никто никого (кроме себя) не слушал и никто никого не жалел. Сомнение встречали воплем, несогласие топотом. Задетый словом, человек изливался как худой мех. Все говорили долго, но возможности поговорить с говорящими не было.
По улицам плыла уверенность в собственной правоте. Темная, утробная и тягучая она сквозила женским визгом и мужской упёртостью. Прорывалась призывом доказать и нежеланием слушать, исподлобным взглядом и злобной насмешливостью. Трепетностью перед попранной святыней и плачем над обезображенной жертвой.
Начавшись с бессудных расправ, насилие превратилось в повседневную и последовательную работу. В городе появились живодерни.
Больше всего человек опасался попасть на подвал. Темное и жуткое место с пытками, крысами и дрессированными содомитами. Собирали там предателей и всех кто таковым показался. По недоразумению или доносу. Не важно. Час-другой пребывания делали предателем каждого кто признавался. А признавались все.
Впрочем, чем больше человек подвала боялся, тем ближе тот к нему становился. Страх беду притягивает, но этому не учат в школах, где человека делают удобным, а не ученым.
Ходжа Фахруддин и Амир Сабзавари - руководитель военного крыла обороны приступили к расправам не сразу.
Им предшествовало обсуждение.
Загодя появились списки предателей и... богатых.
По странному стечению обстоятельств они совпали, облегчив тяжесть борьбы с изменниками присвоением их имущества. Когда в подвалах не осталось места, погромщики потекли по домам.
Люди бестрепетные, Фахруддин и Сабзавари и соратников себе набрали схожих. Об эмиров в пыльной чалме ходили легенды. Кому не повезло могли увидеть колких мужчин с немигающим взглядом воочию. А не повезло (той весною) многим.
Сильные мира делались добычей, их дети рабами, а жены накидкой для чресел. В домах не было окон, но о происходящем за стенами соседям это знать не мешало. Ожидая собственной очереди с вечерним ужасом и утренним облегчением. Пока очередь не наступала.
Среди ночи, когда сон особенно крепок, а человек уязвим к дому подкрадывалась вереница. Перемахивая через забор они редко встречали радость, но еще реже сопротивление. Хозяева просыпались в окружении чужаков, понимая что здесь (и нигде) они уже не хозяева.
Дети моргали и ревели видя сильного (еще вчера) отца умоляющим, а строгую неприступную мать, жалкой и сломленной. Никто ничьих чувств не щадил, напротив. Нужно было наказать явно, при всех. Размывая навеки достоинство и растворяя чужую волю в своей.
Так учила власть, так поступали люди султана.
Самое страшное происходило после. Наутро, а то и раньше, многие (не все) начинали испытывать к мучителям расположенность и расстилаясь подобострастно, заискивающе заглядывали в глаза. В ожидании поощрения и приказа, что изначально и требовалось.
В конце-концов, разве хочется дьяволу человека убить? Дьяволу хочется, чтобы человек сам это сделал.
Изъявлявших покорность поглаживали по голове и трепали за щеки, оставляя десятки домов в поругании, а тысячи в страхе.
Негодники не унимались и управы на них не было.
Трепет завладел всем.
Сильными и слабыми. Домами и площадями. Бедными и богатыми. Бездельниками и тружениками. Каждый боялся высказывать слово и додумывать мысль.
Даже и внутри (себя) человек норовил влиться в массу и смешаться с толпой, сделавшись одним из многих. Таким же как и все мы. Это слово сделалось особенно частым. Человеку простому делаться нашим было проще, людям со сложной душой приходилось делать усилие, обосновывая себе и другим, почему такие поступки необходимы.
Власти их (сложные души) любили, а после все равно кидали на подвал как явление чужеродное, а значит вредное. Туда же кидали жертв мучителей, расположенных (к ним) и не очень, а после и самих мучителей, чтобы жизнь не казалась сладкой. У дьявола не бывает друзей и растлению наполовину не служат.
Человек воротился от человека и даже ревность (женская!) угасала там где речь шла о женах (матерях, дочерях, сестрах) изменника.
Ты их там... того, только мне ничего не рассказывай
Вытянув губы сопела товарка, провожая любимого в поход по домам. После они ворковали и терлись носами, а потом он уходил в ночь.
Иной во всем этом усматривал помрачение, а Елюй Чуцай видел систему. Холмы белели кольями, стены скрипели маджаниками, виноград созрел и на Герат уже выкатывали жнецы.
Но почему читая о тех, я вижу этих? Люди ведь разные!
Люди разные, зло одинаково.
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ
P.S Сочетание цветов можно запретить на земле, но чем уберешь его с неба... Христос Воскресе, братья и сёстры! Берегите себя и ничего (и никого) не бойтесь. Христос Воскресе!
Поддержать проект:
Мобильный банк 7 903 383 28 31 (Сбер, Киви)
Яндекс деньги 410011870193415
Карта 2202 2036 5104 0489
