Имя Бориса Пастернака (1890-1960), одного из крупнейших русских поэтов 20 века, писателя и переводчика, лауреата Нобелевской премии по литературе, — это мгновенный укол счастья. В этом признавались люди разных биографий и убеждений.
Русской литературе не привыкать к посмертным реабилитациям, и публику интересовал вопрос: почему судьба поэта на фоне русской поэзии 20 века казалась триумфальной? Может быть, потому, что он умер в своей постели, а в 1989 году был восстановлен в Союзе советских писателей — столь же единогласно, как за 31 год до того из него исключен? Или дело в торжестве справедливости?
Голгофа со всеми удобствами
Биография поэта была таким же чудом гармонии, как и его сочинения. Личным неучастием в своей биографии Пастернак гордился. Его мировоззрение выражалось фразой: «Ты держишь меня, как изделье, и прячешь, как перстень, в футляр». Изделье удалось — Пастернак не мешал Мастеру, всегда был покорен участи, всегда сознавал более высокое мастерство, чем его собственное.
Со стороны жизнь Пастернака выглядит трагической — разлука с родителями, болезнь и ранняя смерть пасынка, арест возлюбленной, каторжный поденный труд, травля… Но установка на жизнь была оптимистичной, а потому удачливость сопровождала его всю жизнь. Он весь был нацелен на счастье, на праздник, расцветал в атмосфере общей любви, а несчастье умел переносить стоически.
Оттого и трагические неурядицы своей личной биографии — будь то 17-й год, 30-й или 47-й, — он воспринимал как неизбежные «случайные черты», которые призывал стереть и Блок. Однако если у Блока такое настроение было редкостью, то Пастернак таял от счастья, растворяясь в нем:
Мне радостно в свете неярком,
Чуть падающим на кровать,
Себя и свой жребий подарком
Бесценным твоим сознавать!
А ведь это больничные стихи…Они были задуманы «между припадками тошноты и рвоты», после обширного инфаркта, в коридоре Боткинской больницы — в палате места не нашлось.
Для читателя лирика Пастернака — праздничный реестр подарков, фейерверк чудес, водопад восторженных открытий. По мнению писателя и литературоведа Дмитрия Быкова, автора биографии «Борис Пастернак», вышедшей в 2008 году в серии «ЖЗЛ», «ни один русский поэт, (кроме разве что Фета, но Фету далеко до пастернаковских экстазов), не излучал такой простодушной и чистой радости».
И верно, тема милости, дарения, дара — сквозная у Пастернака:
Жизнь ведь тоже только миг,
Только растворенье,
Нас самих во всех других,
Как бы им в даренье.
Откликаясь на эту готовность к счастью, судьба в самом деле была к нему милостива: он спасся в кошмарах своего века, не попал на империалистическую войну, уцелел на Отечественной, хотя рисковал жизнью, когда тушил зажигательные бомбы на московских крышах или выезжал на фронт в составе писательской бригады.
Его пощадили четыре волны репрессий — и в конце 20-х, в середине и в конце 30-х, в конце 40-х. Он писал и печатался, а когда не пускали в печать оригинальные стихи — его и семью кормили переводы, к которым у него тоже был прирожденный дар. Он оставил лучшего «Фауста» и непревзойденного «Отелло» — подвиги, которых иному хватило бы на вечную славу, а для него это была поденщины, отрывавшая от главного.
Период травли, государственных преследований и всенародных улюлюканий пришелся на времена, которые многие вслед за Ахматовой называли «вегетарианскими» — на сравнительно гуманный хрущевский период. Как заметили злопыхатели, а их у Пастернака хватало, «Голгофа со всеми удобствами».
Со стороны опала выглядела и в самом деле несравнимой с трагической участью Мандельштама или Цветаевой.
Наконец, трижды в жизни он был продолжительно, счастливо и взаимно влюблен Трагические перипетии всех тех историй сейчас не в счет — важна взаимность. Кроме того роман с Ольгой Ивинской вылился в другой роман, обогативший мировую литературу.
Больше, чем любовь
«Быть женщиной — великий шаг, сводить с ума — геройство» — эти пронзительные строки о любви Борис Пастернак посвятил именно ей, Ольге Ивинской, и это она стала прототипом Лары в «Докторе Живаго». Их встреча в 1946 году изменила жизнь обоих — и к великому счастью, и к великой печали…
Итак, шел 1946 год. В один из октябрьских дней Борис Пастернак пришел по своим делам в редакцию журнала «Новый мир», где Ольга в ту пору работала в отделе поэзии младшим редактором. Увидев его, она не сразу поверила в то, о чем ей давно грезилось. Тот, кто был для нее божеством, вдруг спустился на землю.
Они разговорились. Вернее, говорил больше Борис Леонидович, поведав ей о творческих планах и с царственным великодушием пообещав подарить свои книги. Но главным для Ольги было то, как поэт смотрел на нее: «Это был требовательный, такой оценивающий, такой мужской взгляд, что ошибиться было невозможно: пришел человек, действительно необходимый мне, тот самый человек, который, собственно, уже был со мною. И это потрясающее чудо».
На другой день Ивинская увидела на своем рабочем столе аккуратный пакет — это были пять пастернаковских книжек! А затем начались почти ежедневные свидания, то долгие, заполненные разговорами, то короткие, всего в несколько слов. Они гуляли по Москве, он провожал ее до Потаповского переулка, где она жила, оба чувствовали себя безмерно счастливыми.
До знакомства с Пастернаком Ольга Ивинская дважды выходила замуж. От первого брака у нее родилась дочь Ирина, от второго — сын Дмитрий. Уже с первых встреч Пастернак был пленен бесшабашностью Ольги, ее доверием к жизни. Она всегда жила смело, отчаянно, принимая подарки и удары, не сторонясь и не прячась от жизни. Открытая и людям, и судьбе, по-женски чуткая, доверчивая, не сумевшая укрыться от вихрей кровавого времени, несущих ее по своей страшной воле, — такой увидел Ольгу Пастернак и это в ней полюбил.
Внешне Ольга выглядела очень привлекательно — ладная, гармонично сложенная, с золотыми волосами, очаровательной улыбкой и музыкальным голосом. Но, что всего важнее, она обожала стихи Пастернака, знала их наизусть и еще девочкой посещала вечера поэзии с участием своего кумира.
Роман развивался стремительно. Во время одного из свиданий у памятника Пушкину Борис Пастернак произнес: «Я хочу, чтобы вы мне говорили «ты», потому что «вы» — уже ложь». В тот же вечер по телефону прозвучало пастернаковское признание: «Я ведь не сказал второй вещи. А ты не поинтересовалась, что я хотел сказать. Так вот первое — это было то, что мы должны быть на «ты», а второе — я люблю тебя, и сейчас в этом вся моя жизнь».
Но в литературном мире не все и не сразу приняли Ивинскую. Одни утверждали, что она бесцеремонна, другие восхищались ею, но сторонники и оппоненты сходились в одном — Ольга была необычайно мягкой и женственной. Друзьям же Пастернак восторженно говорил, что встретил свой идеал.
Между тем, Борис Пастернак не был свободным человеком: уже десять лет он был женат вторым браком на Зинаиде, которую со скандалом увел у своего друга, знаменитого музыканта Генриха Нейгауза. И за эти годы никто из супругов не пожалел о своем выборе, поскольку вместе им было хорошо и спокойно.
Борис Пастернак с женой Евгенией Лурье и сыном Евгением. 1926 год
Зинаида Николаевна изначально знала цену своему мужу и сделала все для того, чтобы он ни в чем не испытывал затруднений — ни в том, что относится к творчеству, ни в том, что касается бытовых удобств. Словом, она была не только любящей и заботливой женой, но и воплощением ответственности и самоотверженности.
Пастернак всегда ценил эти качества в своей жене и не мог уйти из семьи, бросить жену. С другой стороны, лишённая романтики и утончённости, Зинаида Николаевна была так не похожа на Ольгу — нежную, мечтательную и женственную.
Несколько раз влюблённые пытались расстаться, но не проходило и недели, как Борис Пастернак, обвиняя себя в слабости, опять шёл к любимой. Долго скрывать страстную связь любовники не могли.
Подруга Ивинской вспоминала, что поэт становился перед Ольгой Всеволодовной на колени прямо на улице, и когда та, смущаясь, просила его прекратить такие выходки, Пастернак, шутя, говорил: «А пусть думают, что это киносъёмка». Он никогда не стеснялся своих чувств, не боялся выглядеть смешным, нелепым или слабым.
Впрочем, Борис Леонидович вскоре ясно осознал, во что вовлекает Ольгу, будучи связанным семьей. Возможно, поэтому 3 апреля 1947 года он предпринял попытку разорвать с ней отношения. Позднее она напишет: «Расставание было печальным: Б. П. говорил, что не имеет права на любовь, все хорошее теперь не для него, он человек долга, и я не должна отвлекать его от проторенной колеи жизни и работы, но заботиться обо мне он будет всю жизнь».
Однако уже на следующий день после «расставания» в шесть часов утра в квартире Ивинской раздался звонок. За дверью стоял Борис Пастернак. Они молча обнялись. Подобно тому, как у молодоженов бывает первая ночь, у них был первый день… Именно тогда на своем стихотворном сборнике Борис написал: «Жизнь моя. Ангел мой, я крепко люблю тебя. 4 апр. 1947 г.».
Близкие поэта обрушили на Ивинскую бурю негодования. Они обвиняли её в коварстве и подлости, заставляли расстаться с Пастернаком, требовали от него прекратить порочную связь. А Пастернак признавался одной из знакомых: «Я весь, и душа моя, и любовь, и моё творчество, всё принадлежит Олюше, а Зине, жене, остаётся один декорум, но пусть он ей остаётся, что-то должно остаться, я ей так обязан».
Его отношения с Ивинской всё-таки прекратились, когда осенью 1949 года её неожиданно арестовали. Женщине предъявили обвинение в том, что она якобы хотела убежать вместе с Пастернаком за границу и предпринимала для этого побега определённые меры.
От неё требовали признать, что в переводах её любовника, которыми он занимался в то время, прослеживается «политическая неблагонадёжность» и клевета на советскую действительность. Несколько месяцев возлюбленная писателя провела в холодной и сырой камере, где её ежедневно подвергали пыткам, чтобы выбить признание. На допросах она твердила лишь одно: «Я люблю его».
Несмотря на то что женщина ждала ребёнка (Ивинская была беременна от Пастернака), её не жалели и обращались с чудовищной жестокостью. Так, после очередного допроса, Ольга Всеволодовна ребёнка потеряла.
Следствие закончилось, и её отправили в лагерь.
Поэт тщетно ходил по инстанциям и просил выпустить возлюбленную из тюрьмы. Единственное, чем он смог помочь Ольге, это то, что долгих четыре года заботился о её детях и постоянно помогал им материально.
Ивинская вышла на свободу в 1953 году и опять вернулась к Пастернаку. К этому времени он перенёс инфаркт и, казалось, постарел на много лет. Его любовь стала ещё сильней, а отношение к любимой казалось более нежным и трепетным.
Все в ней жизнь, все свобода,
И в груди колотье,
И тюремные своды
Не сломили ее…
Перед нею в гостиной
Не встает он с колен.
На дела их картины
Смотрят строго со стен.
Впрочем, что им, бесстыжим,
Жалость, совесть и страх
Пред живым чернокнижьем
B их горячих руках?
Море им по колено,
И в безумьи своем
Им дороже вселенной
Миг короткий вдвоем.
Знакомой иностранной журналистке писатель рассказывал: «Её посадили из-за меня как самого близкого мне человека… Её геройству и выдержке я обязан своей жизнью и тому, что меня в те годы не трогали», а потом добавлял: «Лара моей страсти вписана в моё сердце её кровью и её тюрьмой…»
Когда в 1955 году Борис Пастернак закончил последнюю главу «Доктора Живаго» и ни одно издательство не взялось его публиковать, он согласился на издание романа в Италии. Это произведение вышло в свет спустя два года, а ещё через год, в 1958 году советскому писателю дали Нобелевскую премию.
Несколько лет писатель провёл в Переделкино. Изредка выезжая оттуда в другой город, он непременно отправлял Ольге самые нежные письма: «Олюша, так грустно почему-то в минуту пробуждения, по утрам! Я в полном неведении о том, где ты и что с тобою…» или «Золотая моя девочка… Я связан с тобою жизнью, солнышком, светящим в окно, чувством сожаления и грусти, сознанием своей вины… И чем лучше нас с тобою все остальные вокруг меня… чем они милее, тем больше и глубже я тебя люблю, тем виноватее и печальнее. Я тебя обнимаю страшно крепко, и почти падаю от нежности, и почти плачу».
В марте 1959 года он писал Ивинской: «Родная Олюша моя… Я чувствую тебя такой неотделимой от себя… Радость моя, прелесть моя, какое невероятное счастье, что ты есть на свете, что в мире есть эта едва представимая возможность разыскать и увидеть тебя, что ты меня терпишь, что ты мне позволяешь изливать и вываливать тебе всё, что от встречи к встрече накопилось и собралось у меня в мыслях и душе…»
В начале мая 1960 года Пастернак в последний раз увиделся с Ольгой Ивинской. Спустя несколько дней, 7 мая, писатель перенёс очередной инфаркт. Несмотря на оптимистичные прогнозы врачей, состояние его стремительно ухудшалось. Он не раз повторял, что не сердечная болезнь сломила его, а более коварный и страшный недуг, но близкие лишь недоумевали и лечили его сердце.
Диагноз, поставленный самому себе, подтвердился у Бориса Леонидовича через несколько дней, когда врачи, проведя рентгенологическое исследование, определили у него рак лёгких. Ивинская, узнав, что состояние любимого ухудшается, попыталась приехать к нему, однако родственники поэта запретили ей приходить в их дом.
Она, плача, стояла под окном, а любимый, отправляя ей короткие записки, просил не искать с ним встреч. Что чувствовала в те страшные минуты женщина — известно лишь ей одной.
Ольга Всеволодовна тяжело и мучительно переживала смерть любимого, с которым даже не смогла проститься. Она осталась одна. Близкие друзья, которые при жизни писателя держались с ней достаточно дружелюбно, не только отвернулись от неё, но и стали отзываться об Ивинской весьма нелестно. Родственники Пастернака называли её лгуньей, грязной и нечистоплотной личностью, о ней стали рассказывать самые невероятные и лживые истории. Однако самое страшное было впереди.
Летом 1960 года Ольгу Ивинскую арестовали во второй раз. Обвинение в контрабанде было странным и нелепым — возлюбленная поэта получала гонорары из-за границы после каждого издания там романа «Доктор Живаго». Её приговорили к восьми годам лишения свободы и отправили в лагерь в Мордовию. Туда же направили и дочь Ирину. Спустя четыре года Ивинская вышла из лагеря, а реабилитировали её лишь в 1988 году.
«Зимняя ночь»: история создания одного стихотворения
Именно Пастернаку принадлежит идея соединить в одном произведении прозу и стихи. Этот прием вызвал шквал критики со стороны современников, но был по достоинству оценено потомками. Последняя часть знаменитого романа «Доктор Живаго» посвящена стихам главного героя.
То, что Юрий Живало — тонкий лирик и любитель рифмованных фраз, читатель узнает еще в первых главах. Однако Пастернак старается не отвлекать читателей лирическими отступлениями, поэтому принимает решение объединить все стихи Юрия Живаго в отдельный сборник.
Первое стихотворение носит название «Зимняя ночь». Позднее оно нередко публиковалось как самостоятельное литературное произведение под названием «Свеча» и даже было переложено на музыку, пополнив репертуар Аллы Пугачевой и экс-лидера группы «Парк Горького» Николая Носкова.
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
1946.
Над романом «Доктор Живаго» Борис Пастернак работал 10 лет, с 1945 по 1955 год. Поэтому точно установить, когда именно было написано стихотворение «Зимняя ночь», сегодня уже невозможно. Хотя некоторые исследователи творчества Пастернака утверждают, что бессмертные строчки родились в тот период войны, когда их автор жил больше года в городе Чистополь в эвакуации.
Однако, учитывая манеру письма и зрелость мыслей, другие критики склоняются к тому, что стихотворение все же было создано незадолго до окончания работы над романом, когда Борис Пастернак, подобно главному герою, уже предчувствовал свою смерть. Они думают, что именно тема жизни и смерти является ключевым моментом стихотворения: метель, февральская стужа и ветер символизируют смерть, а пламя свечи, неровное и едва теплящееся, является синонимом жизни, которая покидает не только смертельно больного доктора Живаго, но и самого Бориса Пастернака
В пользу версии о том, что стихотворение было написано в 1954-55 года, свидетельствует и тот факт, что в 1952 году Борис Пастернак пережил свой первый инфаркт, на собственном опыте прочувствовав, что значит находиться между жизнью и смертью. Однако не исключено, что, обладая даром предвидения, Борис Пастернак в «Зимней ночи» предрекал самому себе не только физическую, но и творческую гибель.
Борис Пастернак и Ольга Ивинская
Вынужденный отказ от Нобелевки
И оказался прав, так как после публикации романа «Доктора Живаго» за рубежом и присуждении произведению Нобелевской премии известный литератор подвергся гонениям.
В первые годы правления Хрущёва Запад всемерно заигрывал с СССР и буквально завалил Нобелевскими премиями советских учёных. Советскими властями это приветствовалось. Отношение же к литературной, то есть идеологической Нобелевской премии оказалось прямо противоположным. Автора романа обвинили в измене родине, в предательстве, называли отщепенцем и Иудой, перестали публиковать.
В конце октября состоялось собрание актива Союза писателей СССР, на котором было принято решение исключить Бориса Пастернака из Союза писателей и одобрена просьба выслать его из страны. Травля продолжалась несколько недель, пока доведённый до отчаяния герой скандала не отправил телеграмму в Шведскую Академию: «В связи с тем, как было встречено присуждение мне Нобелевской премии в том обществе, к которому я принадлежу, я считаю необходимым отказаться от неё и прошу не принять это как обиду».
Единственным источником средств к существованию для него в этот период стали литературные переводы, которые по-прежнему оставались востребованными и достаточно высокооплачиваемыми.
Сам автор несколько раз писал письма на имя Генсека КПСС Никиты Хрущева, пытаясь убедить главу государства в своей политической благонадежности, но это не помогло. Причем, противники Пастернака апеллировали не к самому роману в целом, а к его поэтической части, и, в частности, к «Зимней ночи», называя стихотворение образцом упадничества, декаданса и пошлости.
Только спустя несколько десятилетий, когда в 1988 году роман «Доктор Живаго» был впервые опубликован в СССР, стихотворение «Зимняя ночь» с его «сплетеньем рук, сплетеньем ног» и двумя падающими башмачками было признано одним из самых удачных и проникновенных произведений любовной лирики, принадлежащих перу Бориса Пастернака. А сам «Доктор Живаго» — романом не столько о революции, сколько о нежности и любви человеческой в эти ужасные и кровавые для России времена. О настоящей любви, способной пережить все невзгоды.
Счастливец Борис Пастернак
Пастернак прожил жизнь с ощущением выстраданного чуда. Это счастье не самовлюбленного триумфатора, а внезапно помилованного осужденного. Сама смерть для него — это не конец, а лишь переход к тому, о чем мы судить не можем. «Смерть — это не по нашей части», — поставил он точку в подобных разговорах уже на первых страницах «Доктора Живаго».
Тех, кто не знал Пастернака, не видел его в быту, раздражала непривычная восторженность его поэзии — особенно в контексте русской словесности, привыкшей томиться от неразделенной любви и гражданской неудовлетворенности. Счастливцы были редкостью, их можно было перечесть по пальцам.
А у Пастернака в каждой строчке сияет фантастическая, забытая полнота переживания жизни: эти тексты не описывают природу — они становятся ее продолжением. Они налетают порывами, как дождь, шумят, как ветки.
«Мне посчастливилось высказаться полностью» — самооценка, в которой нет преувеличения. «Жизнь была хорошая» — это его слова, сказанные во время одной из многочисленных предсмертных болезней, когда он лежал в Переделкино, и неоткуда было ждать помощи: «скорая» не выезжала за пределы Москвы, а в правительственные и писательские больницы его больше не брали.
«Я все сделал, что хотел», «Если умирают так, то это совсем не страшно», — говорил он за три дня до смерти, после того, как очередное переливание крови ненадолго придало ему сил. За несколько секунд до смерти он сказал жене: «Рад». С этим словом и ушел, в полном сознании.
Пастернака хоронили сияющим днем раннего лета, в пору цветения яблонь, сирени, его любимых полевых цветов. 2 июня 1960 года восемь пастернаковских друзей и собеседников последних лет несли гроб, и он плыл над толпой, в которой случайных людей не было — последняя удача удачника.
Жизнь после смерти
В 1988 году сын Пастернака Евгений получил в Стокгольме диплом и медаль Шведской академии — за отца. Отречение от нобелевской премии было официально признано ложным и подневольным, после чего Борис Пастернак утвердился в звании нобелевского лауреата.
В 1990-91 годах вышло 5-ти томное собрание сочинений Пастернака, самое полное на сегодняшний день. В 90-е годы был издан огромный корпус пастернаковских текстов — несколько томов переписки, сборник мемуаров современников, биографии, материалы симпозиумов, переиздания лирики и прозы массовыми тиражами.
Эпическое полотно, снятое в 2002 году по роману Бориса Пастернака режиссером Джакомо Кампиотти, американская киноакадемия занесла в список ста лучших фильмов XX века. В главных ролях снялись Ганс Мэтисон и Кира Найтли.
Получился фильм о любви, о России, о русской интеллигенции. Через переплетение множеств судеб в нем показана драматическая история несчастной любви доктора Живаго, который никак не может разобраться в своих любовных чувствах к двум женщинам, Тоне и Ларе. Мелькают людские тени, оставляя лишь смутные очертания отдельной человеческой судьбы, неразрывно связанной с революцией, войной, лишениями…
С 1995 года в Театре на Таганке идет спектакль «Живаго. Доктор» — драматургический монтаж Юрия Любимова с музыкой Альфреда Шнитке. В 2003 году экранизацию романа запустили и в России — был снят 5-ти серийный телефильм.
С 1990 гола в Переделкине официально открыт Дом-музей Пастернака. Но улица, на которой он стоит, по-прежнему называется улицей Павленко.
Конфискованный личный архив Ивинской, в котором находились адресованные ей письма Пастернака, несколько книг, а также некоторые рукописи поэта, законной владелице так и не вернули. В начале 1990-х годов Ольга Всеволодовна писала: «Мне 82 года, и я не хочу уйти из жизни оскорблённой и оплёванной. Происходящее унизительно для меня не меньше, чем глупые домыслы и потоки целенаправленной клеветы…»
В 1992 году Ивинская выпустила небольшую книгу воспоминаний о любимом человеке. Она умерла 8 сентября 1995 года, так и не возвратив себе те вещи, которые были отняты у неё несправедливо и по праву принадлежали ей.
У Пастернака четверо внуков и 10 правнуков.
После перестройки Борис Пастернак стал как будто превращаться в памятник себе. Роман читали кое-как, ради экзаменов, и почти уже никто не объяснялся в любви его стихами. После бума конца 80-х, после пышного 100-летнего юбилея он как будто сделался частью официального набора российско-советских ценностей: икра, матрешки, Пушкин, космос, «Доктор Живаго».
Иногда ему подражали, но катастрофически неумело. Христианство Пастернака, его щедрый и свободный творческий дар, его душевное здоровье раздражают мелких бесов современной культуры. Но в этом же и залог пастернаковского бессмертия!
В чем же заключается главный урок его жизни — если из чьей-либо жизни вообще можно извлечь урок? Ведь чтобы следовать его примеру, надо как минимум обладать его талантом. Об иллюзорности «литературной учебы» он сам тысячу раз говорил. Подражать ему, как всякому крупному поэту, бессмысленно.
Его христианство — тоже не для всех, а только для тех, кому есть, что раздать и чем делиться. Опыт безоглядной душевной щедрости немыслим без настоящего душевного богатства. Жертвенная покорность судьбе — опять-таки не для всякого темперамента. Отважно идти навстречу соблазнам, чтобы тем яростнее их отринуть, — тактика плодотворная, но и опасная: вырваться из дьявольских когтей удается не всякому.
Вероятно, главное достоинство его поэзии и прозы, драм и писем, манер и голоса — в том, что все они с равной убедительностью говорят о чуде преображения и возможности другого мира с его небесными красками.
Все, что Борис Пастернак написал, — обетование счастья и милосердия: всех простят, над всеми поплачут и много еще покажут чудес. Ничего другого литература человеку не должна.
Подготовила Россинская Светлана Владимировна, гл. библиотекарь библиотеки «Фолиант» МБУК «Библиотеки Тольятти»
