Первую часть вы можете прочесть, пройдя по ссылке.
Вторую часть вы можете прочесть, пройдя по ссылке.
Заключение
...Копылова ей отчего-то поверила, завалилась на бок.
Хотелось что-то сказать Александровне, как-то отстоять позиции, но мысли путались.
Александровна придвинула к себе тарелку с обедом – холодным картофельным пюре и рыбной котлетой и начала есть.
«Одна все время спит, другая ночью ест. Кругом одни психи» – прошептала, сбитая с толку, Копылова, и, затем, нехотя заснула.
Одновременно с этим заворочалась Верочка.
– Верочка, ты не нальешь мне стакан воды? – тихо попросила Александровна.
– Холодная еда колом встала.
Вера встала и крутанула кран, чтобы слить воду.
– Нате.
Александровна выпила воду залпом и сказала с укоризной:
– Ох, Верочка. Ты такая симпатичная, на мою внучку Валю похожа.
Верочка молчала. Вдруг, Копылова услышит, что они разговаривают тогда Вере точно несдобровать.
– Чего молчишь? Ох, не завидую я тебе.
– Почему? – все же спросила Верочка, услышав протяжный храп Копыловой.
– Такую подругу, как твоя Копылова, врагу не пожелаешь.
– Почему? – повторилась она.
– А потому, милая моя, что я больше тебя повидала и людей такого сорта насквозь вижу.
Ты не думай, что меня незачем слушать и не мечтай, чтобы побыстрее закончился разговор.
Ты думаешь: скорее бы бабка угомонилась, а то будут у меня проблемы.
Открой глаза, как ты оцениваешь свою жизнь? Ты объект для насмешек Копыловой?
Вера была поражена.
– Но… Как вы можете так говорить?
– Могу! Со стороны знаешь, как видно? Да что тебе говорить, ты и сама понимаешь, девочка умная.
Она с тобой, как с тряпкой половой обращается.
Я же вижу, ты не любишь Копылову. Боишься – да. Но не любишь.
Её невозможно любить, она ужасный человек. Александровна замолчала.
Затихла и Верочка.
«Ужасный человек» зашевелился во сне, выкрикнул: «Не туда клеишь, ничего доверить нельзя!» и выдал такого замечательного храпака с присвистом, что Александровна с насмешкой продолжала:
– Верочка, на самом деле она нелепа. Только что уверена в себе. Этим и берет. Вот когда победишь страх, твоя жизнь сразу же на лад пойдет. Все твои беды от страха!
И дело даже не в Копыловой, таких, как она знаешь, сколько?
Покуда не научишься давать им от ворот поворот, один деспот в твоей жизни будет сменяться другим. Уж я это точно поняла, да поздно!
А ты еще молода, можешь справиться с ней и уйти. Попомни мои слова.
Так что, надумаешь выйти на серьезный разговор с Копыловой – я тебя поддержу.
Нравишься ты мне, у меня внучка такая же хорошая, как ты. Вер, это мыслимо ли – «недвижимостью» меня назвать! Человека вдвое старше себя, а?!
– Александровна, вы извините, но может, спать уже будем?….Я не высыпаюсь…
– Хорошо, спать, так спать. Знаешь, Верочка. Я только об одном тебя прошу.
Позволь мне иногда с тобой разговаривать. Я сразу Валю вспоминаю, и жить хочется.
Часть четвёртая. Верочка.
– …веки тяжелеют… наливаются свинцом….
На сеансе гипноза Верочка провалилась в чуткий сон.
Она слышала где-то вдалеке обрывочные фразы врача: – …аше тело ощущает легкость. –
Перед Ароном Наумовичем стояла нелегкая задача: найти причину Вериных головных болей, со слов Ольги Петровны, где-то в десятилетнем возрасте.
"Тебе сейчас хорошо, в глубине души ты скучаешь по этому месту. Где ты находишься?" –Верочка переместилась в квартиру дедушки.
И вдруг напряглась. Ее зрачки расширились, сердце заколотилось.
"Что происходит? Ты что-то видишь или слышишь?"
Вера явственно услышала шаги и постукивание палочки деда.
"Что тебя так напугало?"
– Он меня сейчас накажет! Я совсем забыла….
И Арон Наумович, кажется, нащупал нить….
Все дело оказалось в самоваре. Да-да, в самоваре.
О чем он сразу и сообщил Ольге Петровне.
Но об этом чуть позже.
…Вера, как обычно, встала утром разбитой. Есть, умываться и вообще вставать с постели, не хотелось.
Вера начала плакать с самого утра. В голове непрестанно вертелись обрывочные разговоры с Ольгой Петровной и Александровной.
Обе говорили Верочке разные, подчас противоположные вещи. Кого из них слушать?
Верочке до слез было обидно за Копылову. Александровна, вроде бы, говорила дельные вещи о Копыловой.
Но тогда отчего Вере так горько от этих разговоров? Что делать-то? А ведь Ольга Петровна права: мир всегда лучше…
Не далее, чем вчера, случилось нечто странное. Этот случай напугал Веру до дрожи в коленях.
Она увидела себя со стороны во время чистки зубов, как в кино. Как будто душа отделилась и наблюдала за Верой.
Где-то в глубине Верочка понимала, что должна сказать об этом Ольге Петровне.
Но от такой честности она рисковала нарваться на настоящий на курс лечения в психушке!
Александровна советовала победить страхи.
Действительно, хватит бегать от себя. Вера должна все правдиво и обстоятельно рассказать врачу.
Настала пора действовать.
В палате сегодня утром было темновато из-за непогоды. В соседней палате кто-то выл, дождь действовал разрушительно на психику больных людей.
Струи дождя стучали по стеклу и решеткам. Вера бросила взгляд в сторону подруги и только теперь отчетливо поняла, что все-таки любит Копылову, в данный момент бесцельно вращающую левой ногой. Об этом говорила какая-то болезненная точка под ребрами, которая щемила и заставляла плакать.
– Ну че ты ревешь? – вяло позевывая, сказала Копылова. Она была раздражена, ведь только наступил день.
Она, как вампир, испытывала днем настоящие муки.
Ей хотелось спать, а Верино состояние не давало.
– Домой тебе охота, или что? Иди, поешь, полегчает. Там снова байду какую-то дают, кашу наверное.
Верочка села на кровати, утерла слезы тыльной стороной ладони:
– Надоела мне такая жизнь.
Копылова, знаешь, я давно хотела тебе сказать: я тебя принимаю такой, какая ты есть, и…. не думала, что скажу тебе это, но…. Все-таки, я люблю тебя. Да, я долго думала над этим.
Я действительно люблю тебя, и поэтому принимаю такой, какая ты есть.
Непрошибаемая Копылова не уловила особого Верочкиного настроения и выдала обычное:
– Ты двинулась окончательно?
– Нет. Я нормально себя чувствую. Знаешь, Копылова, на самом деле ты – мой образец по жизни. Спасибо тебе за всё, что ты для меня делала. Я бы без тебя не выжила.
Копылова заморгала глазами, что-то поняв. – Ты чего, Вер….
– Может, мне выйти? – спросила Александровна. – А вы тут поговорите…
– Останьтесь, Александровна, – попросила Верочка. – Вы нам не помешаете. Нам никто не может с Копыловой помешать, – и Вера особенно посмотрела на подругу.
Барышня в черном парике продолжала ничего не понимать, сидела в напряженной позе и смотрела себе под ноги. Верочка подсела к ней, обняла за плечи.
– Копылова, я только сейчас поняла, что мы с тобой не обнимались сто лет….
Как кошка с собакой жили! А я ещё считала, что помогаю тебе! А сама ничего не делала для твоего выздоровления! Знаешь, Копылова….
А ведь я тебя бросить хотела…. Злилась… Не понимала, зачем с тобой живу! Почему не ухожу! И тут осознала…
И тут Копылову прорвало.
Она громко и несчастно заплакала. Верочка тоже зарыдала. Они плакали, обнимались. Обнимались, плакали.
Это длилось бесконечно.
– А я… Я хотела тебя побить за то, что ты с Александровной общаешься…, – заикалась в плаче Копылова. Думала, ты меня променяла на неё и заревновала…. Поэтому ругала тебя и всех подряд…. Я… Я тоже очень, очень сильно тебя люблю, Вера!
Прости, что я хотела на твою сторону дешёвые обои поклеить! Мы тебе хорошие купим, Верочка! Ну что, что мне сделать для тебя? – рыдала Копылова.
– Пойдем к Ольге Петровне? Она будет очень рада, что мы снова общаемся, как прежде.
– Да! Только вот слезы вытру. – Копылова смахнула слезы.
Затем она сделала неожиданную вещь:
сняла с головы парик и движением заядлого баскетболиста бросила его в мусорную корзину.
– А вот теперь я полностью готова.
Часть пятая. Ольга Петровна.
…В кабинете ординаторской после прихода Верочки и Копыловой царила радость. Ольга Петровна обнимала ничего не понимающую Светочку, которая только сейчас зашла в кабинет после сдачи экзаменов.
– Во-первых, с выходом тебя. Я верила, я знала, что должны быть способы!
– Ольга Петровна, что-то я ничего не могу понять…. Что вас так порадовало?
– Светочка! Сейчас тебе все рассскажу! Заходят ко мне Вера и Копылова.
– Что, обе? – Усомнилась Светочка.
– Представь себе, да. Я говорю: Здравствуйте, Вера, здравствуйте, Копылова. И тут Копылова мне выдает сакраментальную фразу:
– Ольга Петровна. Я больше не Копылова. Хватит.
У меня есть имя. На самом деле меня зовут Вера.
– Да вы что?! – поразилась Света. – Неужели…
– Да, Света. Да. И тут я осознала, что настал самый подходящий момент – возвращать к нормальной жизни
одну действительно существующую личность – Веру Александровну Копылову,
страдающую диссоциативным расстройством идентичности. В народе, раздвоением личности. Она полностью готова для реинтеграции!
Мне тут Арон Наумович дал надежду, сказал, что сеансы гипноза тоже стали приносить результаты.
Он нашел болезненную точку. Как я и подозревала, все пошло от случая с самоваром.
– А как лечить – то её? Что можно сделать с девушкой, которая считает, что живет в своей одиночной палате с двумя соседками, при этом сутками не спит: то парик натягивает, то стены царапает?
Называет себя именами разных людей, ведет себя по-разному? – свела брови Светочка.
– Как их всех собрать в одну Веру?
– В этом и заключается ВСЯ Вера!
В этих трёх людях. Их можно собрать, как вы выразилась, наложением образов путём гипноза. Светочка, ты действительно не долго работаешь.
Тут и не такого насмотришься. Наверное, когда шла к нам в клинику, думала, невероятно интересно будет?
А на поверку оказалось, как сложно это все? В Верином случае нужно вернуться в тот момент, когда она впервые раздвоилась, и «предложить» другое решение проблемы.
Над этим сейчас и работаем с Ароном Наумовичем.
Светочка сразу заинтересовалась:
– Так что же с Верой в самом деле произошло?
– Ой, это длинная история. Но я тебе расскажу, так, для практики.
… Жила-была девочка Вера Копылова с мамой и папой. Была Вера похожа на отца, как фотография. Хорошенькая девочка со светло-русыми волосами. Характер у нее тоже был отцовский – мягкий. Любила петь, рисовать, правда, в детский сад не ходила и была очень сильно привязана к родителям, в особенности, к отцу. Однако, семейное счастье длилось недолго.
Родители в один злополучный момент стали часто скандалить и обращать на Верочку все меньше и меньше внимания. Она стала им мешать – позже этому найдется причина, но маленькая Верочка тогда ничего не понимала.
Относила родительское недовольство на свое плохое поведение. Но она сделала полезное, как ей казалось, открытие: когда она сидела незаметно, всех это устраивало.
Дети быстро адаптируются.
Девочка привыкла все время сидеть одна и замкнулась, не чувствуя больше своей нужности и исключительности.
Что толку обращаться к родителям, если в ответ постоянно слышишь: «не сейчас», «нашла время», «иди спать, не до тебя».
Отец постоянно пребывал в состоянии депрессии, лежал, рассматривал замысловатые линии на давно не беленом потолке, и смотрел не «на», а «сквозь» Верочку.
Мать денно и нощно где-то пропадала. Лучшим другом для девочки стал плюшевый мишка – только с ним она чувствовала себя защищенной и повсюду таскала с собой.
В день своего шестилетия, Верочка зашла в унылую спальню родителей с растащенными по сторонам кроватями.
Ей хотелось знать, будет ли отец праздновать ее день рождения – сегодня с утра он проявлял активность: ходил по дому, готовил завтрак и даже что-то писал.
Мишка сидел на руках, как прилепленный. Толкнув родительскую дверь, Верочка внезапно обнаружила своего отца в петле.
Он покачивался, еще теплый, выпучив стеклянные глаза и страшно вывалив язык. Мишка выпал из рук.
Она зажала рот и закричала. Дома никого не было.
Мать явилась домой только через сутки, румяная и бесстыдная.
Верочка целые сутки провела дома с трупом отца.
Страшное видение еще долго преследовало Веру. Стоило ей попытаться закрыть глаза, как в них возникала ужасная картина покачивающегося отца с бессмысленными глазами.
Вот тогда впервые зародилось зерно Вериной болезни. Страхи роились в детской головке, не зная выхода. Еще можно было что-то исправить при условии, что на состояние девочки кто-то обратил бы пристальное внимание.
К сожалению, мать Веры, получив долгожданный зеленый свет, сбежала со своей новой любовью в Израиль.
Ребенок отправился на воспитание к казаку, деду Гаврилу Иванычу Копылову шестидесяти шести лет от роду.
Он был очень строгим.
Глядя на географию его лысого черепа, нельзя было обнаружить ни одного места без шрама.
От метода «кнута и пряника» из своего детства он помнил только кнут. Нельзя сказать, чтобы он не любил Верочку.
Просто люди старшего поколения имеют весьма своеобразные понятия на этот счет.
Он считал, что лишения только закаляют характер, строгость еще никому не повредила – именно так воспитали его, и так он воспитал своего сына. Как растить маленьких девочек, он не имел никакого понятия.
Если уж разбираться совсем глубоко, в тот период воспитание внучки в долгосрочные планы Гаврила отнюдь не входило.
Не так давно он схоронил свою бабку, с которой прожил тридцать лет.
Долго горевать не собирался, потому что был еще изрядный ходок. В соседнем подъезде он облюбовал красавицу, Клавдию Иванну, и действия по ее обольщению были в самом разгаре.
Именно тогда Гаврилу Иванычу подсунули на воспитание шестилетнюю внучку и все отношения как-то быстро сошли на «нет».
Клавдия Иванна быстро смекнула, что Гаврил Иваныч плюс Верочка гораздо хуже, чем просто Гаврил Иваныч.
Неудавшийся жених посетовал на злодейку-судьбу и стал осваивать новую науку: растить девочку.
Веру он отчитывал буквально за все: стакан разбила, при поливке цветов воду расплескала, дедовы сапоги не поставила сушить.
За несколько лет, что Вера прожила с дедом, он ни разу не улыбнулся, не погладил ее по голове, не посадил на колени и не поинтересовался: «Как дела, внученька?»
Часто Вера ловила на себе его суровый взгляд и не могла даже предположить, что творится в дедовой голове.
Почему ходят желваки, почему колючие глазки сверлят ее. Вроде бы, ничего плохого она не делает.
По многолетней привычке она затаивалась, затушевывалась и старалась сливаться с окружающей средой, как хамелеон. Часами рисовала мелками однотипные картинки.э
От такой жизни ребенок боялся шагу ступить без разрешения дедушки. Воля Верочки была окончательно сломлена.
Друзей у забитой девочки не было – дедушка никого не разрешал приводить в дом.
Да и Верочка не научилась заводить знакомства: детство без детского сада и безмолвный медведь не добавляют навыков общения со сверстниками.
эЗаписаться в кружок Вере было нельзя, за него придется платить Гаврилу. А он уже и так потратился: купил два фланелевых платья и одну пару коричневых колгот.
Гаврил Иваныч от своих мрачных перспектив на будущее начисто одичал, смотрел на внучку зверем и даже начал ее потихоньку побивать.
Когда выпьет. Вера, смахивая непрошенную слезу, неукоснительно выполняла все приказы деда. И не смотря на это, все равно периодически получала нагоняй.
Одной отрадой стали для Веры книги, их в квартире Гаврила было много. Александр Дюма, Марк Твен, Джек Лондон, Н.В. Гоголь, А.С.Пушкин – далеко не весь список.
Верочка зачитывалась ими, попадая в неведомые миры за пределами дедовой квартиры. Только в мире фантазии ей становилось хорошо.
И за чтение ее никто не ругал. Дед даже как-то особо смотрел на неё – с удивлением.
…Вере было десять лет. Раньше в быту советских людей частенько были электросамовары. Они кипели до тех пор, пока не выключишь самостоятельно. Вера захотела попить чайку, залила полный самовар воды, – скоро должен был прийти дед. Обычно они переливали кипяток в термос. Дед совсем свихнулся на экономии.
Ждать все двадцать минут, пока самовар закипит, Вера не стала.
Усевшись этим временем за уроки, Верочка упустила момент выключения прибора и из него выкипела вода.
Кухня застелилась густыми и белыми клубами пара, конденсат был повсюду: на стеклах окон, на шкафчиках, на двери…. И едва обнаружив это бедствие,
Верочка услышала, как по подъезду идет дед, постукивая палочкой….
Вот тогда с девочкой случилась первая потеря сознание. Она даже не поняла - почему лежит на дорожке в прихожей.
Отчего так нещадно ломит голову? Когда она пришла в себя, приподнялась на локте, первое, что увидела над собой – плавающие лица трех дедов Гаврилов: они присматривались сквозь марево, жива ли внучка. Если да, то она будет бита, дабы неповадно было «лектро жечь». Внезапно лица съехались в одно.
– Прикидываешься? Пожару мне решила наделать? – строжайше спросил он. Гаврил стал краснеть, шею передавливал тесный воротничок, отчего шрамы на голове набухли, как синие черви.
Вера чувствовала только одно: расползающуюся по телу слабость.
Дед отбросил клюку в угол и зачем-то двинул на кухню, наверно, самолично убедиться в масштабах бедствия. С кухни послышалась брань.
И тут девочка увидела, как Гаврил идет к ней с проводом от самовара, оплетенным цветными нитками. Будет бить.э
Тогда впервые в Вере проявилась Копылова. Кстати, на дворе стоял октябрь-месяц. Поэтому, датой рождения Копыловой можно считать пятнадцатое октября.
– Ольга Петровна, Ольга Петровна, а можно еще спросить, а то забуду? – прервала рассказ Светочка. – А как так получилось, что Копылова старше Веры?
– Я считаю, что это из-за Верочкиной начитанности. Она была интеллектуально развита выше своих сверстников.
И если бы не череда горестных событий в ее жизни, она бы далеко пошла.
Она была умна не по годам, имела приличный словарный запас и живое, подвижное воображение.
Но запреты и ограничения сыграли с ней злую шутку – со стороны она казалась неразвитой из-за чрезмерной робости. Но, слушай, что было дальше.
… Гаврил нагнулся: – Я тебя сейчас накажу за забывчивость! Ты знаешь, как копейка людям достается? – закричал дед и занес над девочкой руку с проводом. И тут она ответила уверенным в себе, нахальным голосом, с каким-то металлическим тембром:
– Ах ты, изверг! Сколько я могу следить за всем в этом доме? А ты когда-нибудь пробовал одновременно делать уроки и за старинным самоваром следить?
Не будь ты скрягой, купи, как все люди, чайник со свистком! Тебе же пенсию платят!
Тебе же пособие по моему опекунству дают! Что же ты все экономишь? На мне экономишь!
Тебя устраивает, что я в одном и том же платье хожу, меня все дразнят!
Ну давай, бей меня! Бей за то, что тебе меня на старость лет подсунули, бей за то, что отпор дать не могу!
– Глаза Копыловой налились ненавистью к деду, щеки осветились нездоровым румянцем.
Запомни! Когда я вырасту, волосы
в черный цвет покрашу, чтобы не быть похожей на тебя и твою родню!
Я буду плохой, очень плохой и буду делать все наоборот!
Деньги транжирить! Раз ты пьешь, я не буду пить! Замуж не пойду, потому что на твои шуры-муры с Клавдией Иванной смотреть тошно!
Сначала дед был шокирован и несколько секунд просто ловил воздух ртом. Но потом до него дошел смысл тирады, и он крикнул перекошенным от злобы ртом:
– Ах ты, дрянь неблагодарная! Я ее кормлю, пою, значица!
– Слышь, надоел! Еще мечтаешь и не кормить меня, чтобы экономия сто процентов была?
Думаешь, сладко с тобой жить?
От тебя непонятно чем воняет и тебя ненавидит весь подъезд! Думаешь, ты такой уважаемый?
Да я на физкультуру не хожу, чтобы никто моих синяков не видел! А зачем я их скрываю, а? Может быть, старого изверга прикрыть?
Дед не знал, как это остановить. В воздухе раздался свист шнура. Девочка получила по голове. Он рассек ей кожу, и на линолеум хлынула кровь.
Копылова не заплакала. Ее лицо обрело выражение застывшей мести. Она медленно поднялась с пола, расправила свое ужасное платье, и выдала: – Лежачего не бьют. Но тебе за всю жизнь вряд ли об этом кто-то сказал! А еще соседям внушаешь, что выполняешь благородную функцию – внучку воспитываешь! Судя по шрамам на твоей башке, тебя тоже такие же благородные люди воспитывали!
Она направилась к двери, дед велел ей туда не ходить.
Но ей было все равно.
Копылова хлопнула дверью так, что с гвоздика над ней сорвалась старая подкова, когда-то приделанная «на счастье», и решительно пошагала в отделение милиции, которое было в соседнем подъезде - написать заявление и зафиксировать побои.
Пока она тщательно выводила каракули с наклоном влево, обличая злодеяния деда, Гаврил Иваныч попал в больницу в состоянии гипертонического криза.
Вечером Верочка вернулась в себя, после кратковременного обморока. Ничего не могла понять: почему ее голова перевязана, кто в ее тетради написал неправильное решение задачи, да еще и таким крупным, отвратительным почерком с наклоном влево.
Тетрадь по русскому языку вообще была изрисована страшными скелетами, под которыми было пятьдесят раз, не меньше, написано слово «козел».
Вера испугалась и быстренько избавилась от компрометирующей тетради, засунув ее на самое дно помойного ведра. Попробуй докажи, что это не ты написала. Наклонившись над ведром, она ухватилась за голову, так было больно.
Деда нигде не было.
Страшная головная боль стучала в висках, не давая ничего понять. Вдруг Верочка испугалась: что она скажет деду? Где была, что делала? Какое сегодня число? День недели? Вспоминать! Срочно вспоминать.
Итак: сначала закипел самовар. Дед шел по подъезду. Но это было шесть часов назад! Ох, как же болит голова! Верочка схватилась за голову и повалилась на кровать, ей казалось, что она сейчас взорвется, как перекачанная камера. В ушах шумело, и девочка заплакала навзрыд.
В дверь позвонили. Вера, шатаясь, подошла и заглянула в глазок. Там стоял милиционер из их отделения и три строго одетых женщины с папками на резинке. Девочка никого не ждала, а тем более дед запрещал открывать незнакомцам дверь.
– Вера! Копылова! Открой, это милиция и комитет по опеке!
– За-зачем милиция?
– Мы по твоему заявлению! Открывай, Верочка!
– По моему заявлению? Вы что-то путаете…. Я не писала никаких заявлений!
– Не бойся, девочка. Это ничего страшного, что ты написала заявление.
– Но….
– Если ты не писала, то откуда мы знаем, что у тебя сейчас разбита голова? – сказала самая строгая женщина. Вера невольно потрогала рану. – В милиции тебе ее забинтовали. Открой!
– Мне дедушка не разрешает незнакомцев пускать!
– Верочка! Твой дедушка лежит в больнице, ему стало плохо. Вы поругались.
– Я?! Я с ним не ругалась! – ужаснулась девочка. Они говорят какие-то вещи, которых не было! И открывать дверь она им не станет.
– Верочка, – вступил более ласковый голос. – Ну что же ты нас на лестнице держишь. Дверь ломать придется…. Открой сама, мы в любом случае войдем!
– Найдите маму! У меня есть мама!
– А мама… мы с ней созванивались. Она не готова принять тебя сейчас, потому что находится за пределами России. Мы едем оформляться в детский дом. Ну, открой же, вещи нужно собрать, оформление время займет, а уже вечер.
И Верочка открыла.
…. Вот такая история.
Светочка сидела молча, покачивая головой. И Ольга Петровна тоже молчала.
– Получается, у Веры побочная личность все эти годы доминировала над основной?
– Да. В этом и состояла вся сложность. К тому же, после беседы с уважаемым Гаврилом Иванычем, комитет по опеке определил девочку в детский дом для детей, отстающих в развитии.
Дед тогда находился в больнице под влиянием медикаментов и простодушно рассказал про металлический голос Верочки про то, как во внучку вселилась некая сущность и о том, что отец Веры страдал депрессиями и покончил жизнь самоубийством. Возможно, таким образом он пытался оправдаться перед комиссией за разбитую Верину голову.
Но случилось то, что случилось. Веру определили к детям, отстающим в развитии.
Новая среда обитания для Верочки была такова: жестокие дети и равнодушные педагоги. Верочка начала деградировать и первым симптомом явилось отсутствие интереса к жизни.
Ей не хотелось ни читать, ни рисовать, ни умываться, ни менять свое серое платье на другое.
Она часами сидела одна, обняв колени и раскачиваясь в стороны, и тихо ненавидела деда за то, что сдал ее сюда.
Она ненавидела мертвого отца и румяную мать. Их образы уже начали стираться из Вериной головы. Никому она не нужна, она бесполезна в этом мире. Ошибочный выпуск, отбраковка.
И лишь неизменная Копылова, такая родная и верная, принимала ее любой.
Верочка стала регулярно не только замещаться Копыловой, но и видеть ее, общаться с ней.
Личность Копыловой крепла, наглела, и со временем полностью завладела Верой.
– Получается, Вере от нынешнего курса лечения стало только хуже? – вздохнула Светочка.
– С чего ты взяла? – возразила Ольга Петровна.
– Ну как же. Столько лет у Веры была только одна альтернативная личность – это Копылова. А теперь появилась еще эта Александровна….
– Ах, ты об этом? Понимаешь, на самом деле это не ухудшение, а улучшение.
– Как такое возможно?
– Мне Вера Копылова, как пациентка, досталась по наследству от Марии Эдуардовны. Она много лет пыталась вылечить ее, но все безуспешно, а потом уволилась из нашей клиники и уехала в другой город.
Последние четыре курса лечения Верочку Копылову лечу я.
Ты даже представить себе не можешь, какими методами я только не пыталась реинтегрировать Копылову с Верой! Ведь, главное в таких случаях сначала подействовать на доминирующую личность. Я пыталась исключить из памяти Веры травмирующие факторы, но Копылова постоянно о них напоминала.
А какого труда мне стоило каждый раз укладывать Веру в стационар!
Ведь она считает себя абсолютно нормальной! Пришлось навязать ей роль «сопровождающей, которая тоже заодно лечит мигрень».
Я и групповую терапию использовала для объединения этой парочки. Порой уже не знала, что предпринять.
Чувствовала полный профессиональный провал.
Каждый раз Копылова становилась недоверчивее и наглее, на нее было сложно повлиять.
И недавно меня посетила шальная мысль: а что, если подселить нашим девочкам третью соседку? Как тебе ход?
Светочка побледнела. – Вы хотите сказать…
– Именно это я и пытаюсь тебе сказать! Да! Об эксперименте знала только главный врач и я. Ты в этот период была на учебе, да мы и не афишировали особо. Александровна – искусственно созданный мной персонаж.
Имя «Александровна» придумано не случайно, Вера доверяет на подсознательном уровне себе и своей родне, ведь она тоже Александровна.
На сеансах клинического гипноза я придумала эту Александровну и внушила Копыловой, что она существует.
Причем, я намеренно «показала» Александровну именно Копыловой, как доминанте.
Для натуральности эксперимента пришлось внести в палату дополнительную кровать и положить в нее надувную старуху, прости за подробность, из интим-салона.
Я сама нарядила ее во фланелевый халат. Резиновая кукла идеально смахивала на психически больную: лежала себе, молчала. А потом гипноз и бурная фантазия Копыловой доделали начатое мной дело.
– Но как? – не верила Светочка. – А как же так получилось, что «Александровна вздыхала»?
Ольга Петровна рассмеялась. –
Она еще и худела на глазах!
Копылова сама придумала про анорексию, сама в это и поверила. Нам помог в этом заводской брак, не зря я взяла куклу со скидкой! Она оказалась прохудившаяся и спускала воздух!
– Светочка прыснула. – А как же Александровна скреблась?
– Это не она. Через стенку от Александровны, в соседней палате лежит Полина Ли, – большая любительница расцарапывать стены. Звук в ночи очень отчетливый. Вот Копылова и решила, что это Александровна.
– Но вы же рисковали! А если бы Копылова захотела потрогать куклу? Что тогда?
– Не захотела бы. Сначала Копылова всех презирала и никого к себе не подпускала. А когда кукла «ожила», ее в физической форме уже не было в палате.
– Вот это да!
Ольга Петровна продолжала: – Вера в тот момент доверяла только Копыловой, и под ее руководством «разглядела» Александровну. И наша кукла не подвела, «заговорила».
– А если теперь Александровна приживется вместо Копыловой? Она, как я понимаю, нашла к Верочке подход…
– Подход…. Ну как тебе сказать, – задумалась Ольга Петровна. – Сначала я подумала, что эксперимент провален. Потому что неожиданно Александровна начала говорить Верочке вещи, на которые я не рассчитывала. Попросту говоря, ссорить Веру с Копыловой. В то время, как все мое лечение было направлено на их объединение! И повлиять на это я уже не могла!
Провал не за горами, подумала я в тот момент. Но неожиданно сработал эффект «от обратного». Вере стало обидно за подругу, и она пересмотрела отношение к Копыловой!
Сколько я просила их помириться, не слушались. А когда третье лицо стало осуждать Копылову, в Вере всколыхнулась обида за подругу!
Ты теперь убедилась, Светочка, в нашем деле помогают не столько медикаменты, сколько терпеливые разговоры, направленные на внушение?
И эффект бывает не всегда предсказуем. Но будем работать над этим. Чует мое сердце, нашла я ключик к Верочке.
– Я, почему-то, верю вам. Ольга Петровна. Только меня терзает один вопрос. Лежать в нашей клинике достаточно накладно. Кто же оплачивает Вере дорогостоящее лечение? – спросила Светочка.
– А сама догадайся, – предложила Ольга Петровна.
– Мать?
– Ну…и она частично. Но в основном, это дед.
У Светы от удивления брови полезли на лоб.
– Он еще жив?!
– Да. Ему восемьдесят семь. Он так и не женился на Клавдии Иванне, потому что она отказалась иметь дело с «родней самоубийц и психбольных». Гаврил Иваныч уже настолько стар, что еле двигается. В благоприятный исход Вериной болезни практически не верит.
– Он что, посещал ее? – изумилась Светочка.
– Два раза пытался. Но все время натыкался на Копылову, а та начинала оскорблять его и прогонять, – ответила Ольга Петровна. – Несчастный старик далек от понимания ситуации, но я кое-как объяснила ему причину «Верочкиной» враждебности.
Он, кажется, понял. Накопления Гаврила Иваныча почти закончились, он продал все, что мог: старый уазик, гараж….
На днях мне стало известно, что Верина мать последние пять лет инкогнито пополняет банковский счет Гаврила. – Ольга Петровна краем глаза увидела, как Светочка смахивает накатившую слезинку, а сама делает вид, будто внимательно смотрит в окно.
– Может быть, мы устроим встречу Верочки с дедушкой?
– предложила Света, как только сумела справиться с эмоциями.
– Э-ээ, нет, Светочка, помни одну истину. В нашей работе главное – не навредить. Улучшений можно ждать годами, а все испортить можно за минуту. – Ольга Петровна села заполнять свой журнал.
А сама этим временем думала: «Хороший человек, Света.
Правильное место работы выбрала. Непременно хочет докопаться до истины, чтобы помочь. И не хочет черстветь душой. Но кое в чем она права: позвонить Гаврилу Иванычу и обрадовать, что у Верочки наметились тенденции улучшения – действительно стоит».