«Главное, чтобы не было войны» - твердили всю свою жизнь два поколения русских людей. Одно из них на собственной шкуре испытало все тяготы Великой Отечественной, а второе наслушалось о ней от испытавших. Отягощенные опытом родители оказались хорошими воспитателями.
Наша память устроена так, что база сохраненных ею данных постоянно заслоняется и подмывается более свежими «поступлениями», пусть и не всегда столь же значимыми. Но ничего не поделаешь: именно в них собрана квинтэссенция проживаемого момента.
Мое поколение в детстве играло в войну, видело безногих инвалидов на деревянных колясках-щитах, поставленных на подшипники, носило на демонстрациях фанерных голубей мира.
«Миру – мир!» кричали большие буквы по диагонали на красной материи, обернутой вокруг праздничного грузовика. «Миру – мир!» вторили им красные буквы с крыш домов.
В газете «Правда» видное место занимала информация о митингах и собраниях трудящихся в защиту дела мира, а также об усилиях нашего руководства, направленных на разрядку международной напряженности. Можно констатировать, что население воспитывалось в духе неприятия идеи войны и понимания катастрофичности последствий ядерной ее разновидности.
В декабре 1979 года политбюро принимает решение о начале афганской эпопеи. Позже всеми отмечался тот факт, что принимали его люди пожилые, имевшие опыт предыдущей, большой войны. И в том числе – главный из них, Леонид Брежнев, который ревниво следил за тем, чтобы его участие в ней (он хотел, чтобы геройское!) не оставалось незамеченным.
Вообще-то Леонида Ильича воспринимали как доброго дедушку – добродушного, умевшего пошутить. В 1977 году моя тетка, работавшая сварщицей в 50 цехе (на тот момент главном) северодвинского Севмаша, ходила в обеденный перерыв на встречу с приехавшим туда генсеком. Она рассказывает, что присутствующих женщин он покорил первой же своей фразой: «Что, узнали? Наверное, по бровям?».
Я тогда работал после школы в том же 50 цехе, но на встречу не пошел. Взгляды мои были чуть более строгими, чем сейчас: прожженный по воспитанию коммунист, я считал (думается, от утопичности выношенного в себе коммунизма), что непозволительно уважающему себя человеку воспринимать кого-то в качестве идола, тем более, если речь идет о лидере уважаемой тобой партии. Все от того, что среди окружающих возник понятный нездоровый ажиотаж.
Гордыня? Гордыня. Но мне можно: я неверующий. А тогда, наскоро перекусив бутербродом, я поспешил на баскетбольную площадку при цехе, где всегда в обед тренировался.
Брежневу были особенно благодарны пенсионеры. Мой будущий тесть не раз потом при мне повторял: «Брежнев – он сам дедушка, он понимает, что старику хочется купить апельсинку и угостить внука». В этих словах признательность человеку, поднявшему пенсию моего тестя, простого шофера, до немыслимых 130 рублей, превосходивших тогдашнюю зарплату работающего инженера.
И вот «добрый дед» резко меняет - в ощущении людей - модель поведения страны за рубежом. Нет, я не забыл о 53-м, о 56-м, и 68-м годах. Но те события не были столь продолжительными, масштабными, многое в них было проще пропустить и спрятать, где-то можно было их списать на разборки среди своих, лагерно-социалистических.
Начинается война, начинаются зарубежные протесты, бойкоты и пр. Кончается война, мы уходим ни с чем, увозим своих убитых и раненых. В нашу мирную, негероическую жизнь приходят герои и люди, отчаявшиеся в справедливости мироустройства, потерявшие веру в человека. Страну слегка потряхивает от встречи контрастных по своей сути сред.
Дальше было много разного. Пришли 90-е годы, которые страна пережила очень трудно. До сих пор там и сям можно услышать: «Что угодно, но вновь в 90-е я не хочу!».
Не знаю, чего больше в нынешнем сознании народа – исторической ли памяти, тяжелой, несчастливой, или еще не успевшей выветриться, пусть и менее значимой исторически, памяти 90-х годов. Но она – главная причина нежелания людей менять существующее положение вещей.
Наш народ всегда был готов терпеть что угодно плохое, только бы не поменять его – а вдруг! – на еще худшее. Поэтому он в массе своей противится кажущемуся разумным принципу сменяемости власти (даже лежащий на одном месте камень мхом обрастает). Народ боится, что, поменяй он камень, тот окажется поддельным и ни к чему не пригодным в хозяйстве.
Даже в нашем фольклоре эта нутряная особенность сознания отражена.
«Кто живет тихо, не увидит лиха».
«Сиди под кустом, позакрывшись листом».
«Хоть сзади, да в одном стаде».
Ребята, но есть же у нас и иные пословицы:
«Бояться волка – бегать и от белки».
«Кто вперед идет, того страх не берет».
«Горя бояться - и счастья не видать».
В наши дни «Миру мир!» давно убраны с крыш и из жизни. Слово «война» в кавказской и нынешней переделках напрочь заменено эвфемизмами. Не прибавляет, не должно прибавлять все это в доверии к манипулирующим. Да, власть принадлежит им, говорить против затеваемого ими считается грехом и преступлением. Но говорить надо. При этом сознаешь, что многих из рожденных после тебя воспитали так, что для них война приемлема и оправданна. И выгодна.
Лично меня особенно тревожит исподволь внедряемая в сознание идея возможного применения моей страной ядерного оружия в неких «особых» обстоятельствах. Кто из вас считал настолько - пусть и по-другому - «особыми» те, что привели к началу пресловутой специальной военной? Кто верил в саму возможность вторжения на чужую территорию? Событие стало еще одним переломным пунктом в сознании. Ты понимаешь, что с такими рулевыми возможно ВСЕ.
Для себя вспомним другие наши пословицы:
«Страх по пятам за неправдой ходит».
«Сердитого проклянут, а смирного живьем проглонут».
«На всякую беду страха не напасешься».
