Девятнадцатого августа 1812-го от Рождества Христова года русская армия под командованием генерала от инфантерии Михаила Илларионовича Кутузова выступила из Царева Займища. Пройдя скорым маршем Гжатск, войска встали на ночь при большой деревне Ивашково, чтобы назавтра продолжить движение на восток. Главнокомандующий ждал подхода подкреплений из Тульской, Калужской, Ярославской, Владимирской, Тверской губерний – но те ещё даже не покинули своих пределов. К тому же, им, как, впрочем, и полкам московского ополчения недоставало огнестрельного оружия и подобия военного устройства. Всего месяц, как взятые от сохи, обутые в лапти, не имея даже пик, а только дреколье да взятые из дома топоры, ополченцы хоть и горели желанием бить супостата – но вряд ли были способны сойтись в правильном бою с закалёнными наполеоновскими ветеранами.
На содействие других армий – Чичагова, Тормасова, Витгенштейна – светлейшему тоже не приходилось рассчитывать. Те находились слишком далеко и никак не поспевали к генеральному сражению, которое – и это было очевидно всем, – придётся дать в самое ближайшее время, избрав подходящую позицию на подступах к Можайску.
Маленький отряд и сопровождаемый ими обоз – брички, вёзшие старого графа, графиню и её дочь и три телеги, набитые собранным в спешке скарбом - подошёл к Ивашкову уже в темноте. Ростовцев, устроив кое-как семейство, с тем, чтобы назавтра с утра ехать дальше, в Москву, поручик отправился доложиться эскадронному командиру. После чего – выслушал доклад подпоручика, распоряжавшегося в его отсутствие, и велел ставить палатку - для себя и двоих «пленников». Их спутница с нерусским именем Матильда осталась при графине, которая охотно взялась её опекать.
Ростовцев не спал уже больше суток и едва держался на ногах. Тем не менее, любопытство взяло верх над усталостью: велев денщику наскоро сообразить какой ужин на троих и сварить пунш, он приступил, наконец, а расспросам.
Как тут не позавидовать книжным попаданцам с ноутбуком или хотя бы смартфоном! Движущая, цветная, говорящая картинка способна убедить любого Фому неверующего. Мне же пришлось обходиться в качестве доказательств велосипедами, наганом, и документами которые я таскал в плоском кармашке из прорезиненной ткани со шнурком для ношения на шее. «Ксивник» по терминологии тогдашних КСП-шников и хиппи семидесятых. И особенно удивил Ростовцева железнодорожный билет от «Москва-Белорусская» до платформы «218-й километр», откуда и начинался наш турпоход - бледно-зелёный квиток с цифрами на фоне контура электрички. Поручик, оказывается, слышал о железных дорогах с паровой тягой – ну да, конечно, ведь Третвик запатентовал свой локомотив в 1804-м году, а в 1808-м запустил первую железную дорогу – пока, правда, в качестве аттракциона под названием «Поймай меня, кто сможет»... Ростовцев долго рассматривал бумажку, ставшую для него весомым и зримым доказательством технического прогресса, после чего крякнул и попросил рассказать всё с самого начала – а точнее, с момента нашего появления вместе со зданием клуба на полянке возле елового бора.
Лагерь уже спал, однако ничего, даже отдалённо напоминающего тишину, не было и в помине. Перекликались постовые, ржали и всхрапывали лошади, скрипели припозднившиеся обозные телеги. От ближайшего солдатского костра доносились взрывы хохота – кто-то, несмотря на поздний час, продолжал травить байки. Спать хотелось невыносимо, но – нет, не время: чем раньше я смогу убедить Ростовцева, что мы именно те, за кого себя выдаём, обо всём, тем скорее он отправится к Дохтурову - просить позволения сформировать свою «партизанскую партию». А значит, тем быстрее мы отправимся выручать наших друзей из французского плена.
Что ж, значит выспаться сегодня не судьба. Я с завистью покосился на Рафика – тот мирно сопел в углу палатки, на охапке соломы, с головой накрывшись гусарской шинелью, - вздохнул, опорожнил кружку с пуншем и приготовился рассказывать.
Но обстоятельного разговора не получилось. Не успел я описать первые часы, прошедшие после появления в новом для нас мире, как полог палатки откинулся.
- Дозвольте доложить, вашбродие! – прогудел вахмистр. Так что, разъезд, высланный в сторону Вязьмы, захватил пленного. Господин корнет его допросили, говорит – из тех фуражиров, что вы в имении своём встретили. То ли от своих отбился, то ли вовсе дезертир…
- А сам-то Трунов где? – спросил Ростовцев. – Что не пришёл доложиться?
Трунов была фамилия корнета, состоявшего при его полуэскадроне в должности субалтерна – его разъезд из десятка гусар мы встретили километра через два после поворота с просёлка на Смоленский тракт. Вот, значит, им и повезло…
- Ихнее благородие повечеряли и легли почивать – прямо у костра, на попоне. Притомились они – страсть! А пленного велели сей же час к вам…
- Ну, хорошо, давай его сюда.
Допрос вышел недолгим. Пленник, щуплый парнишка лет восемнадцати в зелёном конноегерском мундире, не был, конечно, дезертиром – не пришло ещё время, когда солдаты Великой армии бросали оружие и подавались в бега, рассчитывая при удобном случае сдаться русским. Посланный в дозор с тремя своими товарищами, он от них отстал, долго плутал – пока не выбрался на большую дорогу и не попался разъезду сумцев. Но вопросы Ростовцева он отвечал, разумеется, по-французски; поручик тут же переводил для меня.
Сведения оказались более, чем тревожными: оказывается, вскоре после нашего молодецкого наскока, в клубе едва не случился поджог. По словам пленного, двое захваченных русских попытались устроить диверсию с применением какой-то горючей жидкости - но были вовремя схвачены, биты по рожам в кровь, связаны и помещены под надёжный караул. Особо французик отметил, что своевременной поимке злоумышленников способствовал их же товарищ, оказавшийся поляком, весьма расположенным к солдатам Grande Armée. Начальствующий над партией фуражиров су-лейтенант велел сгоряча поджигателей расстрелять, но отказался от своего намерения, вняв уговорам поляка. Чем он при этом руководствовался – пленному было неведомо, а только перед тем, как выслать его с тремя другими егерями в дозор, су-лейтенант распорядился выносить из помещения книги, увязывать их в стопки и грузить на обозные телеги, причём руководил погрузкой всё тот же поляк…
У меня словно пелена с глаз упала. Вот оно, то самое МНВ по Азимову! Ну конечно: книги из библиотеки доставляют в ставку Наполеона, император их изучает (времени, конечно, мало, его нет совсем, Бородино на носу, но ничего, выкроит) – и с этого момента перестаёт совершать роковые ошибки, которые в итоге, привели его на остров Святой Елены. Но даже если гибель Великой Армии и последующее крушение Империи предотвратить не удастся – всё равно дров Бонапарт наломает изрядно и, так или иначе, вынудит неповоротливую телегу мировой истории свернуть накатанной колеи. Пусть совсем немного, чуть-чуть – но для непоправимых последствий для моего будущего и это малость может оказаться роковой.
И обещанный мне антипод, чьё вмешательство я прислан предотвратить – это Гжегош, больше некому! В самом деле, всё совпадает, включая схожий жизненный опыт вроде увлечения исторической реконструкцией и наполеоникой. А уж мотивации у пана Пшемандовского предостаточно, тут сомнений быть не может. Очко порвёт за «Польшу от можа и до можа» - извините за мой французский…
Предстояло объяснить поручику, что с этого момента наша цель - не только и не столько вызволение пленников, но, в первую очередь, уничтожение книг из библиотеки. А вот захочет он это сделать, или нет – это большой вопрос. Я бы на его месте десять раз подумал - и, скорее всего, отказался. Изменится грядущее, родятся другие люди вместо тех, кто должен был появиться на свет при ином развитии событий? Да на здоровье – для Ростовцева, обитателя своего времени, никогда не задумывавшегося о таких абстрактных материях, как временные парадоксы, всё это – мутная муть, невнятные умопостроения, которые и понять-то без полуштофа невозможно. А книги, кладезь знаний, способные разом вывести Российскую Империю на недосягаемую высоту – вот они, под рукой. Правда, сначала надо отбить книги у французов, но это, как говорится, дело техники. И любой из его современников, с которым он решит поделиться своими сомнениями – да хоть с тем же Дохтуровым, в конце концов, или с собственным отцом! – скажет то же самое….
Эх, Гена, Гена… ведь как всё хорошо, правильно задумали – и не сумели! А то одна-единственная спичка разом решила бы все проблемы.
Впрочем – все ли? Вопрос, как говорится, на миллион…
- Книги, значит… - Ростовцев прошёлся по палатке взад вперёд, заложив руки за спину. - Ваша правда, Никита Витальич, нельзя эдакое сокровище оставлять узурпатору, никак нельзя.
- Ещё оружие. – добавил я. - В музее хватает старых, времён войны образцов. То есть это для нас они старые и холощёные к тому же, а вот французским оружейникам многое могут подсказать. Бонапарт не зря создал во Франции самую передовую в мире инженерную школу – разберут по винтикам и обязательно что-нибудь позаимствуют. А книги им в этом помогут – я, вроде, видал «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» в дореволюционном издании – так там полным-полно весьма толковых статьей по техническим и естественнонаучным вопросам.
При слове «дореволюционное» поручик непроизвольно вздрогнул – что это за «революция» случится в России, но удержался пока от расспросов.
К моему удивлению, Ростовцев довольно легко воспринял концепцию изменения истории. Возможно, дело в том, что он не был совсем уж чужд научной фантастики в здешнем её варианте - читал Свифта, причём, в отличие от меня, в английском оригинале, помнил и про летающий остров Лапута с его техническими диковинками. Вообще поручик, чем дальше, тем больше напоминал мне своего «почти однофамильца» - Николая Ростова из «Войны и мира». Тот, помнится, прежде чем пойти в гусары, учился в Петербургском университете вместе с Борисом Друбецким – а значит, был для этого времени прилично образован.
«…ладно, всё это потом…»
- Людей тоже надо отбить. – продолжал я. – Друзей моих, а в особенности тётку мою, библиотекаршу. Вы не подумайте, дело не в родственных чувствах - хотя куда же без них… Тётя Даша – считайте, живой каталог этой библиотеки, и с ней французам куда проще будет разобраться с её содержимым. Да и другие помогут, если припугнуть хорошенько – всё же студенты, люди и образованные…
- Да уж, друзей ваших неприятелю оставлять никак нельзя. – согласился поручик. - И зачем только вы поляка с собой взяли? Подлый ведь народишко, пакостный, я это по кампании шестого года хорошо помню.
Вот как объяснить бравому поручику, что такое СЭВ, Варшавский договор и прочие реалии второй половины двадцатого столетия? тем более что я-то с ним вполне согласен, особенно с учётом всех тех гадостей, что творят ясновельможные паны в отношении России в веке двадцать первом…
Итак, как говаривал некий товарищ, отмеченный родимым пятном на лысине, «консенсус достигнут». Теперь надо получить от Дохтурова добро на формирование «партизанской партии» – Ростовцев строевой офицер, командир полуэскадрона, и не может предпринимать подобные действия, не получив на то разрешения начальства.
Я принялся лихорадочно вспоминать сцену из своего любимого фильма «Эскадрон гусар летучих» - там, где Денис Давыдов убеждает князя Багратиона поддержать его затею. Не вспомнил и махнул рукой – в конце концов, Ростовцев и сам мечтает податься в «герильясы» и, уж наверное, отыщет подходящие аргументы. К тому же и с Дохтуровым он знаком, состоял при нём адъютантом…
Меня беспокоило одно – как бы бравый поручик для убедительности не рассказал генералу обо мне, моих спутниках и ДК, доверху набитому сведениями из будущего. С него ведь станется, да и подкрепить рассказ есть чем – к примеру, наганом или невиданными в этом времени велосипедами.
Чем обернётся такое откровение – я даже думать не хотел. А потому, взяв с Ростовцева обещание держать всё в тайне, устроился на его раскладной поручика и приготовился ждать. И сам не заметил, как провалился в сон – глухой, непробудный, без сновидений.