Из письма Павла Черкесова 4-го февраля 1813 года (г. Корсунь, Симбирской губернии)
Письмо ваше, милый друг мой Иван Александрович (Родионов), от 7-го января, я имел удовольствие получить, сердечно радуясь о благоденственном вашем пребывании.
Злодей всей Европы Бонапарт отяготил проклятую руку свою за все сословия людей, и всякое из них более или менее, но почувствовало тягость злых его планов и предприимчивости. Но велик Господь сил! и славно бо прославися! Мне очень приятны стишки:
Наполеон все царства поглотил,
И никогда б глотать не утомился;
Да от чего ж теперь он перестал?
Безделица - Россией подавился!
Вот истинно справедливо, что он Россией подавился! Не только чтоб что-либо приобрести, но всю почти армию и вместе с пограбленным имуществом, и все собственное потерял, и бросив малую часть оставшегося войска едва мог спасти свою особу.
Вот как Господь карает поругателей своих храмов! Наполеон ничего не успел сделать, как только оставил следы разбойника и вечное заслужил проклятие.
По сейчас, мы, слава Богу, все здоровы, и поживаем в селе нашем Галдине, по благости Господней, благополучно. Во время нашествия в Москву иноплеменных, мы здесь претерпели много страха и беспокойства.
Соседи наши разъехались в разные стороны, и у меня все нужное имущество положено было на повозки, и недель шесть я жил у себя в доме как на квартире, и всякий час готов был, по первому уведомлению, в два часа из деревни совсем выехать.
Раза три закладывались лошади по несправедливым слухам, и, по верным известиям опять откладывались. У меня до Тулы и до Зарайска расставлена была своя почта, и я всякий день имел верные уведомления; а по сему-то Господь меня сохранил, что я остался безвыездно в своей деревнишке, а через то и без тех беспокойств и убытков, которые многие уехавшие претерпели.
Вместе с разорением Москвы и мы понесли более 8 тысяч убытку, в остающемся там имуществе, состоящем в экипаже, платье, посуде и прочая, что я не успел, по нерасторопности моей, оттуда вывезти; да и казалось, где же можно будет спасти имущество, когда будет взята Москва? а всего в дорогу с собою не увезешь.
Так тому и быть! и слава в вышних Богу! что сами остались живы и здоровы и без выезда из своей деревнишке. Мое намерение было сперва ехать в Козловский уезд, где по дружбе господ Коробьиных, близко их селения, в господской деревне, приготовлен мне был дом; а если б и оттуда супостат погнал нас далее, то предполагал ехать или в Саратов, или Симбирск, как-либо поближе в соседство к другу моему Ивану Александровичу, надеясь верно, что, в случае каковой-либо крайности он, конечно, в возможном меня не оставит, по слову: друг друга тяготы носите, и так исполните закон Христов.
В сем случае уверен был и в милостивой государыне Дарье Никифоровне, что и она со своей стороны не оставит Софью Александровну без сотоварищества, и доставит ей своей особой утешение. Вот видишь, друг мой любезный, сколь много я на вас надеялся.
Злодеи, хотя по благости Господней, и истреблены, но проклятое их нашествие все еще доставляет много убытков и беспокойств, со стороны разных повинностей. Наши оброчные крестьяне в Костроме, и хотя там неприятель не был, но бедные мужики очень много претерпели убытков в поставке воинов и прочее, и вряд ли в состоянии будут заплатить оброк; а в здешней деревне не только что-либо продать по неурожаю хлебов, а притом что и град нас крайне обидел, я принужден тысячи на две хлеба купить.
Но как бы то ни было по сейчас дальней нужды еще не видим. Вот и слава в вышних Богу!
Дочери все при нас; большая жила в подмосковной деревне у своей тетки, и до входа неприятелей в Москву успела к нам прискакать. Замужняя также приехала к нам со своим имуществом с намерением странствовать вместе с нами; а муж ее в Тульском ополчении; теперь она с ним в Туле.
Большой сын, по разорении Москвы, странствовал со своим генералом и со всем комиссариатом по разным городам; наконец, комиссариат оставлена в Нижнем, а он с генералом отправился в Петербург; оттуда тотчас командирован был в Кострому принять два миллиона денег и доставить их в Нижний, в комиссариатскую комиссию, что исполнив, имел позволение ехать к нам и дожидаться предписания куда ему явиться, и он гостит у нас недель уже пять.
Сергей живет в Петербурге, а маленький Митя также с нами.
Ну вот, мой друг, я выполнил ваше желание, и все о себе я к вам написал. Теперь осталось пожелать вам здоровья и благоденствия, и уверить вас о непременной чистой к вам дружбе вернейшего вашего слуги Павла Черкесова.
Благодарю душевно, милостивая государыня Дарья Никифоровна, за приписку к нам, и за желание знать о нас. Мы очень, очень уверены в искреннем вашем к нам расположении; да продлит Господь здоровье и благоденствие ваше и всего вашего милого семейства на множество лет. Сего искренно желает вернопокорнейший ваш слуга Павел Черкесов.
Письмо принца Леопольда Саксен-Кобургского (брат первой супруги великого князя Анны Федоровны, командовал кирасирским его величества полком, в 15 году назначен командиром первой уланской дивизии) к цесаревичу Константину Павловичу
17-го (29-го) апреля 1815 г, Вена
(Перевод с французского) Ваше высочество! Тысячу раз благодарю вас за любезное письмецо, которое В.И.В. соблаговолили написать мне; оно доставило мне большое удовольствие, как доказательство вашей обо мне памяти.
Боже мой, с каким удовольствием слежу, я за движением нашей дорогой армии. Вспоминаются мне молодые герои, составляющие многочисленный штаб при главной квартире; вижу отсюда провиантских чиновников в их изящных мундирах, слышу воинственные крики и барабанный бой; в самом деле, сколько удовольствия доставил нам великий человек, покинув свой остров (Наполеон бежал с острова Эльба).
Я вполне понимаю, что положение ваше весьма критическое и тягостное, но вы должны принести некоторую жертву ради общего блага, так как, без сомнения, в других руках правление этим странным (singulier) государством (Польшей) не пошло бы столь успешно.
Ожаровский расскажет вам все новости лучше, нежели я сумею описать их, но это не помешает и мне сообщить вам кое-что нового.
В Италии дела подвигаются удивительно быстро; по всему видно, что ими руководит друг Бианки: он ведь шутить не любит. Мюрат надеялся без труда рассеять австрийцев, которые не успели еще сосредоточить своих сил, в то время когда он довольно быстро двинул свое войско; он рассчитывал также на общее восстание в древнем итальянском королевстве, но добрые итальянцы, хотя весьма недовольные австрийским правительством, не стали служить чужим интересам, предоставив гению Мюрата освободить их без всякой помощи с их стороны.
Судя по последним частным известям, неаполитанцы дерутся плохо, и это подтверждается их отступлением; несколько раз они обращались в бегство самым постыдным образом.
Очевидно, Мюрат, начиная кампанию, думал, что будет командовать французами, но оказалось, что его воины только носят французский мундир. В настоящее время, когда его оттеснили до Анконы, а Нажен (Nagent) дошел до Витербо, и может случиться, что его отрежут даже от Неаполя, он послал парламентеров просить перемирия, на том основании, что война эта была не более как заблуждение.
Ему отвечали, что если война была заблуждением, то прокламации его, проповедовавшие восстание, не были таковым, и поэтому остается только драться.
Положение его, вероятно, очень печальное, ибо тогда как "Монитер" утверждает будто он захватил 15000 пленных и вступил в Милан, приветствуемый восторженными возгласами народа - его очень вежливо выпроваживают в его наследственные владения Erbstaaten и его любимый Неаполь, отличившийся 32-мя восстаниями против своих законных властителей, найдет, вероятно, благоприятный случай совершить и 33 тем более, что будет предпринята высадка в Калабрию; к сожалению, сицилицы дали обет никогда не покидать свой остров, так что с их стороны можно быть покойным - они драться не будут.
Зато найдется еще несколько англичан и неаполитанцев, верных своему бывшему государю и которыми можно будет располагать с успехом.
Положение дел во Франции заслуживаете особенного внимания, так как оно более сложно, нежели можно думать. Наполеон призван людьми военными, которые не желали миролюбивого правительства, так как оно навсегда лишило их сладкой надежды на грабеж, и они настолько безумны, что надеются еще возвратить свои пенсии, графства, баронства и прочее, и не думают об огромном благоустроенном войске, окружающем их со всех сторон.
Для этих людей не существует более родины и у них нет другой мысли, кроме воспоминания об их боевой жизни. Другая, столь же важная, быть может, еще более опасная партия - это якобинцы и цареубийцы; они видели, что при королевском правительстве, среди честных и религиозных людей, они заслужили бы общее презрение и были бы лишены всякого влияния.
Такое положение казалось им невыносимым и именно они-то, вместе с истыми бонапартистами, так сумели обойти королевское правительство, что оно не могло противодействовать их проискам.
Партия якобинцев опасна во всяком государстве и в особенности была бы опасна в Пруссии, где она уже начинает укореняться; к счастью, имя Наполеона, стоящего во главе республиканцев, может устрашить даже тех, которые бы стали им завидовать.
Чтобы Ожаровский ни говорил вам о Бурбонах, против которых раздается теперь много голосов, несомненно одно, что Франция никогда еще не имела лучшего правительства, как во время конституции.
Все дела были приведены в порядок, немногие государства могли похвастать тем же; но говор этот ни что иное, как победа злых языков над добрыми - вот все, что о нем можно сказать, и борьба, которую мы теперь начинаем, может считаться за решение вопроса о господстве порядка, или анархии.
Французы будут драться хорошо, так как им предстоит выбор между победой или виселицей; их вероломство было бы извинительно, если бы они просто перешли к этому человеку, который так безжалостно предоставил их всякой случайности; но они пустили в ход самую непростительную, самую низкую хитрость.
Великий человек забавляется, говорит о свободе, о конституции, что подумаешь, каким он стал добрым малым после того как его проучили. Словом, он вдруг является примерным человеком.
Наши войска так сильны и благоустроены, что с этой стороны нечего опасаться, но я со своей стороны боюсь только, чтобы согласие не было нарушено; это было бы всего опаснее.
Что касается меня, то я буду несколько в затруднении, если дивизия моя не выступит в поход: мне весьма желательно быть при действующей армии. Покуда я очень занят нашими делами, которые идут крайне плохо, в особенности потому, что гнусные пруссаки (ces gueux de prussiens eont insatiables) ненасытны; от этого зависит наше политическое и денежное положение, а что станешь делать без денег?
Что касается подробностей, то податель сего письма сообщит их лучше, нежели я. Итак, поручая себя вашему милостивому вниманию, прошу В.И.В. принять уверение искренней преданности и глубокого уважения, с которым имею честь быть и проч.
Леопольд, принц Саксен-Кобургский
