Жилищный комитет совместно с ВЦКП "Жилищное хозяйство" продолжает цикл публикаций "ЖКХ и законы военного времени". Мы обнародуем документы блокады и делимся воспоминаниями сотрудников жилищной сферы, которые выжили в осажденном городе.
В этой статье мы расскажем о воспоминаниях о войне и блокаде трехлетней Аллы Воробьевой. Алла Исаевна более 10 лет работала инженером-проектировщиком в ВЦКП "Жилищное хозяйство".
Когда началась война, мне не было 3-х лет. Жили мы в Смольнинском районе, на Мытнинской улице. Бомбили этот район очень сильно, так как рядом расположен Смольный. В Овсянниковском садике, напротив нашего дома, была стоянка аэростатов, которые защищали район Смольного во время бомбардировок.
***
Почему не эвакуировались? Мой папа работал главным бухгалтером на заводе "Севкабель", у него была бронь в связи с занимаемой должностью. И, кроме того, проблемы со здоровьем: тяжелый порок сердца и язва желудка, так что его не взяли на фронт. Завод был на военном положении, должность у папы ответственная, он практически жил на работе. А мама считала, как и многие, что война ненадолго, что все вот-вот закончится. И если умирать, то всем вместе. В Ленинграде остались ее сестра и жена родного брата.
Осенью 1941 года, когда была последняя возможность уехать, и уже были собраны вещи, мама передумала. Потом мы узнали, что поезд, на котором мы должны были ехать, разбомбили. Так что я верю в судьбу.
Из-за сильных бомбежек в районе Смольного, мы большую часть времени жили у тети на Социалистической улице. Вместе и прокормиться было легче. Как-то, уже во время блокады, мы шли с тетей по улице Марата. В витрине булочной с довоенных времен стоял мальчик и держал калач, вокруг него тоже лежали булочки, бублики, баранки… Я обращаюсь к тете: «Тетя Лиза, а Вы говорите, что хлеба нет. Смотрите, сколько всего!». «Аллочка, это же бутафория», - говорит тетя. «А я и бутафорию люблю», - отвечаю. Мне потом часто вспоминали в шутку – «бутафорию люблю»… Помню ощущение постоянного голода и страха бомбежек.
Зимой 1941-го голод был страшный. Ясно помню, как мы идем с мамой по улице, она меня за руку держит, а вокруг лежат умершие от голода.
Мы с мамой получали по 125 грамм хлеба: мама как иждивенка и я как ребенок. Очереди за хлебом были огромные. Собирали со стола все по крошечке, до сих пор я не могу оставлять несъеденный хлеб, лучше возьму меньше. Хорошо помню, что в еду шел столярный клей. С ним у меня связано одно воспоминание. Когда война закончилась, и я должна была идти в школу, папа попросил меня разобрать наш большой письменный стол – подготовиться к учебе. Я стала разбирать ящики и нашла плитки столярного клея. Папа сказал: «Давай я его выброшу». А я закричала: «Что ты! А вдруг опять будет война! Он пригодится». А папа ответил: «Больше войны не будет».
У тети было немного сахара, еще с довоенных времен. Она колола его щипчиками на крошечные кусочки. Каждый, сидящий за столом, облизывал кусочек, и его опять откладывали, до следующего раза. Такой у нас был «чай вприкуску».
На всю жизнь запомнила конфетку, которой в конце войны меня угостила соседка моей тети.
Наша соседка тетя Фрося работала на кухне в столовой. Иногда, очень редко, она приносила картофельные очистки. Мама делала что-то вроде котлет, и это был праздник!
***
Помню, что холодно было очень. Спали мы, не раздеваясь. Окна у нас были забиты фанерой. В квартире была большая и очень красивая белая изразцовая печь. Дров, конечно, не было. Мы жили в центре, так что деревьев на протопку тоже не было. Жгли газеты, книги, стулья. Мама собирала какие-то щепки, палки. Вечерами сидели с маленькой коптилочкой. С ней я очень рано научилась читать, мне еще не было четырех.
***
Воздушную тревогу объявляли по несколько раз в день, и ночью бывало по два раза. Мама хватала меня на руки и бежала в подвал. Спускались в подвал и несколько человек из нашего дома, которые остались в городе, в том числе наши соседи по коммунальной квартире – Анна Степановна, тетя Фрося с двумя девочками.
***
Папа был человеком очень ответственным, весь отдавался работе. Домой он приходил очень редко. Сотрудники были на военном положении. Да и располагался завод "Севкабель" на Васильевском острове, пешком идти очень далеко, а транспорт ведь не ходил… Вспоминается такой случай. Маме, конечно, было очень тяжело со мной на руках спускаться в подвал во время бомбежек, а потом подниматься на наш высокий пятый этаж (здание-то старинное), сил совсем не было. И однажды во время бомбежки она решила, что мы спрячемся в ванной, накрывшись тазами, чтобы не убило обломками, если бомба попадет в дом. В это время папа возвращался домой с завода и попал под бомбежку. Первым делом спустился в подвал, но нас там не нашел. Поднялся в квартиру: нас тоже нет. Когда обнаружил меня с мамой в ванной, очень испугался, что не смог бы нас найти в случае разрушений.
У тети Фроси, нашей соседки, украли все карточки. Это была трагедия. И папа отдал ей свои карточки. Это был поступок. Папа был человеком необыкновенной доброты.
Однажды папа не пришел, а буквально приполз домой: у него началась цинга. Ноги так отекли и болели, что мама разрезала на нем кирзовые сапоги, их было не снять. Выпадали зубы. Но маме удалось его вылечить: она ходила на окраины города собирать хвою и поила его хвойным отваром. Папа опять начал работать.
Родители после войны были совершенно белые – поседели.
***
Из игрушек у меня была только сшитая еще до войны моей тетей лисичка. А однажды наша дворничиха принесла мне куклу. Не знаю, как она к ней попала, может, квартиру эвакуированных соседей разбомбили? У этой куклы болтались руки и ноги, но она была фарфоровая, у нее открывались и закрывались глаза, я такую и не видела раньше никогда... Мама, как могла, ее починила, и я была счастлива!
И еще об игрушках: во дворе дворники собирали мусор в кучи, среди которого порой попадалась битая посуда. Я собирала красивые фарфоровые черепки с картинками и играла ими, это было мое богатство!
***
Несмотря ни на что город жил. Помню, что всю войну работали бани. У меня уже тогда были длинные волосы, мама меня намывала, потом укутывала, и мы шли домой.
***
Хорошо помню день прорыва блокады. Это был такой праздник! Самолеты летали очень низко и выпускали алюминиевую фольгу как салют. Мы, дети, ловили ее и бегали по Мытнинской с криками «Ура!».
Город начали убирать от грязи и мусора, расчищать сугробы. Каждый считал своим долгом участвовать, работали с энтузиазмом. Даже я с маленькой лопаткой помогала маме. Потом пошли первые трамваи. Сколько было радости!
***
Но горькие воспоминания тоже есть. Вредителей, воров было достаточно. Мама как-то стояла в очереди за хлебом. На ней была еще довоенная котиковая шубка. Когда она пришла домой, обнаружилось, что всю шубу сзади кто-то буквально на лоскутки разрезал ножом. Ее пришлось собирать по кусочкам.
Был 1943 год. Блокада еще не была прорвана. Ленинградцам разрешили разводить огороды. До этого голод был страшный. Кто-то из родственников тети Фроси разрешил нам сделать посадки на кусочке своего участка возле Невы, за Большеохтинским мостом. Все лето мы с мамой ходили поливать и полоть посаженную картошку и капусту. Воду носили из Невы. И вот однажды мы идем обратно, мама везет меня на маленькой коляске, и я вижу, что она рыдает. Оказывается, весь наш урожай кто-то вырвал. Как она плакала! Свою маму в этот день я запомнила на всю жизнь.
***
И вот еще эпизод, который заставляет меня верить в судьбу. Было очень сложно с обувью – я носила ботинки с прорезями для больших пальцев ног. Мы собрались с мамой в Нарвский универмаг: вероятно, выдавали карточки, чтобы купить одежду или обувь. Бежали за трамваем, заскочили во второй вагон. И вдруг трамвай остановился: воздушная тревога (бомбежки города еще продолжались). Мы выскочили, а бомба попала в первый вагон, все погибли. Как тут не поверить в судьбу!
***
Я очень хорошо помню День Победы. С папой мы пошли с Мытнинской на Невский. День был совершенно необыкновенный: жаркий, солнечный. Невский был весь запружен людьми. Я сидела у папы на плечах. Помню, как мы стояли у Елисеевского, напротив Екатерининского садика (я тогда впервые увидела памятник Екатерине), все вокруг были с цветами, все друг друга поздравляли. А вечером смотрели очень красивый салют.
***
Почему мы выжили? Думаю, была огромная воля к жизни. Никаких особых условий или источников питания мы, конечно, не имели. Просто я, видимо, была крепенькая: за три довоенных года родители много вложили в меня в смысле здоровья. И самое главное: мы были не одни, была мамина сестра – моя тетя, жена маминого брата. Вместе нам было проще, в том числе и морально. Мы очень поддерживали друг друга. И, конечно, очень хотели выжить и победить.
Источник - сайт ВЦКП "Жилищное хозяйство"