Я уже где-то упоминал, что году в 68 прошлого века родители перевезли себя, а заодно и меня, из Ужгорода, Западная Украина, в Волгоград, убоявшись возможных последствий чешcкого и венгерского восстаний. Они, последствия эти,к слову, так и не наступили...
Ужас,который я испытал, вдохнув вновь обретенный летний раскаленный воздух свободы, описывать не стану, чтобы не повторяться. Скажу только, первая мысль, посетившая мой неокрепший детский мозг, была такая: куда я попал? В пустыню? Духовой шкаф? Собственно, она не оставляет меня и по сей день.
Вместо двухкомнатной отдельной ужгородской квартиры мы получили коммуналку. У папы, это он принимал судьбоносные решения, были какие-то свои резоны, вроде того, что восставшие венгры зарежут заодно и его, преподавателя истории КПСС в музыкальном училище, а вот в волгоградской области живут его родственники-казаки. Они, в случае чего, разгонят поганых венгров и чехов криками "не любо". Мама, украинка из Киева, помалкивала, отчего и получилось то, что получилось.
Семиэтажный дом, где мы оказались, был с лифтом, грязноватым ящиком с полом из протертого до дыр линолеума в шахте, обтянутой сеткой-рабицей. С ним у меня связан еще один недетский перепуг.
Зайдя в лифт, я нажал кнопку первого этажа, а, заметьте, с этой приспособой я имел дело первый раз в жизни. Кабина истерично затряслась, вниз не поехала, а начала дергаться туда-сюда. И вот стою я в запертой, окруженный сеткой рабицей коробке и не понимаю, что происходит, и как спасаться от бешеного ящика.
Какие-то добрые люди извлекли меня оттуда. Они объяснили что пол лифта подвижный и имеет под собой кнопку. Она срабатывает на определенный вес. Мой был меньше, чем нужно. А раз я в ужасе метался туда-сюда, то и лифт дергался вверх-вниз, когда я случайно нажимал в прыжке на эту кнопку. В результате какое-то время пришлось ходить на пятый этаж пешком и велик на себе таскать. Любви к дому и "родному городу" этот лифт, понятно, не добавил.
Наступил сентябрь. Меня сдали в школу, от дома три остановки на троллейбусе. Билет стоил пять копеек. Довольно быстро я сообразил: если иметь скромный вид и скрываться от контролера за спинами взрослых, то родительские десять копеек можно и сэкономить. За две поездки в школу и обратно получался пломбир. Хороший. Из натурального молока.
Сама школа энтузиазма не вызывала. Это было режимное учреждение казарменного типа. Скажу лишь, что на перемене ученики не были предоставлены сами себе. Им предписывалось не бегать и прыгать, а стоять неподвижно, подпирая спинами стены. По коридору ходил надзиратель. Он следил, чтобы спины были ровные, а стойка армейская. Дозволялось чинно сходить в туалет. В холле, где он находился, имелась фреска с портретом Ленина и надписью"Ленин и теперь живее всех живых, наше знамя, сила и оружие". Уже тогда эта глубокая мысль вызывала у меня непростые вопросы, а воображение подбрасывало разные способы использования Ленина в качестве смертоносного оружия.
Главным кошмаром для ученика, что-либо нарушившего, была угроза вызова к директору. Дети были так запуганы этой жуткой перспективой, что ее, как черную руку из страшилок, на самом деле боялись как огня. Директрису звали Татьяна Аполлоновна. И меня, несчастного, один раз действительно вызвали к ней. Помню кабинет, от пола до потолка в три слоя увешанный грамотами и благодарностями, и высокую высушенную злобой грымзу серого цвета, что-то прошипевшую про вызов в школу родителей и всех родственников до седьмого колена включительно.. Мистический ореол вокруг Татьяны Аполлоновны рассеялся, и бояться ее я перестал.
Так во мраке заточенья тянулись нудно дни мои вплоть до седьмого класса. Тут грянуло нововведение: средний балл аттестата. Теперь он будет учитываться при поступлении в институт. Мама, убоявшись, что мой средний балл окажется ниже, чем хотелось бы, перевела меня в другую школу, где работала завучем и могла в какой-то степени влиять на этот самый средний балл. Забегая вперед, скажу, что влияние было самое минимальное. Так, за предмет "физкультура" мне нарисовали отметку "4", хоть я и не был ни на одном уроке. Сам добыл в поликлинике справку с освобождением и очень ей гордился.
Новая школа по сравнению со старым застенком показалась раем. Современное здание, огромные окна, широкие светлые коридоры, стеклянная входная дверь. Вдоль стен стояли в ряд мягкие легкие кресла. На них разрешалось садиться! И не надо пятнадцать минут стоять столбом, а в туалет ходить просто чтобы размяться, даже если не хочешь. Последний штрих: ученики играют в тенис, гибрид большого и настольного. Столов нет, сеток тоже, играют учебниками вместо ракеток шариком от пинг понга. Их никто не ловит и не тащит к директрисе Татьяне Аполлоновне!
В этакой вольнице я и доучился до выпуска, и вспоминаю ее с теплотой, хотя никогда не стремился потом работать в средней школе ни в каком качестве.
Запомнился, правда, один царапнувший эпизод. Когда меня переводили, зачем-то понадобился аттестат из ужгородской школы за первый класс. Дело было в начале сентября, мама на работу еще не ходила, и принести этот документ классная руководительница, учитель русского и литературы, попросипа меня.
- Мам, дай аттестат за первый класс, в школе просят.
Мама покопалась в шкатулке.
- На.
Та школа была украинская, и аттестат был на украинском языке
Отнес. Вручаю классной. Она бегло по диагонали просматривает бумагу и презрительно так спрашивает:
- "Малювання" это что такое? Рисование, что ли?
