Первые уроки по Пушкину в 9-м классе я начала продумывать ещё летом. Сам урок пришёлся на декабрь. Можно сказать, прислушалась к народной мудрости, только вместо саней у учителя литературы, конечно, Саня. В смысле — Александр Сергеевич Пушкин. И придыхания побольше, пожалуйста: нам тут оскорбленные не нужны.
Если бы какой-нибудь методист сурово спросил меня, какой была цель этих отнюдь не идеальных вводных уроков, то я бы ответила: «Показать, что наше всё — миф, а Пушкин живой и настоящий».
Первым делом я попросила детей нарисовать Пушкина. Получилось, что визуальное представление у всех примерно одинаковое: кудри, бакенбарды, нос, то есть преимущественно профиль. Потом я зачитала вслух отрывок из «Моего Пушкина», где Цветаева рассказывает, как мешали детскому, правильно-неправильному восприятию стихов взрослые вопросы матери. Так мы наметили основного врага на пути к Пушкину — фигуру взрослого.
Тогда я предложила составить в тетради кластер «Мой Пушкин» и внести в него то, что было до появления рядом с поэтом взрослых с их авторитетным и заодно авторитарным представлением о неприкосновенном гении. Задание оказалось сложным. Всё равно вылезли насильственные глаголы вроде «заставили». А вместе с ними — сказки, няня, солнце русской поэзии, «У Лукоморья дуб зелёный» (обязательно наизусть).
Я записывала ответы на доске, и получился не очень-то богатый миф об условном Пушкине.
После этого мы послушали рассказ Драгунского «Тиха украинская ночь». Это очень грустный текст о том, как комичны взрослые, «знающие», что хотел сказать автор, и как умны дети, делающие «правильное» лицо, произносящие «правильные» ответы, но сохраняющие внутри настоящее, личное впечатление от стихов.
И тут пришло время провокации. Я пустила по рядам книгу художницы Евгении Двоскиной «Пушкин с нами» (на рисунках Двоскиной Пушкин переносится в актуальный контекст, становится участником нашей жизни) и поставила песню «Серебряной свадьбы» «Чёрная речка». Меня интересовало, как дети отнесутся к этим примерам художественного переосмысления мифа о Пушкине. Так что я записала на доске две противоположные позиции: это кощунство/ это адекватная попытка найти своего Пушкина.
Если с картинками девятиклассники были еще готовы примириться, то песня вызвала протест. Нельзя про наше всё сочинить:
На снегу два человечка,
Хлоп — и одного уже нет.
Какого-то не такого протеста я ждала от пятнадцатилетних. Ощущение, что оскорбила чувства верующих в Поэта. Ну хорошо, а истинно ли веруете? Какие стихи действительно любите? Что они из вас вытаскивают, как вас меняют, переворачивают? При чтении каких стихов хочется воскликнуть; «Ай да Пушкин, ай да *укин сын!»?
И как-то честно дети ответили, что почти никакие тексты Пушкина ничего в них не поднимают, никакого «своего» Пушкина у них нет. Парадокс: с серьёзными лицами защищать поэта от тех, кто позволяет себе нежную, полную любви к нему иронию, а самим по-настоящему его не знать и не любить. Чувствовала я себя так, будто это я Дениска перед целым классом скучных взрослых.
А ещё я показала на уроке то, что кажется кощунством мне: наложенный на песню Сергея Лазарева эпизод дуэли из фильма, где Пушкина играет (скажите, как его зовут?) Без-ру-ков. Это надо один раз увидеть, чтобы прочувствовать одновременно значение слова «кринж» и фразеологизма «испанский стыд».
Но главное — наивно-патетические комментарии к видео, над которыми класс хохотал. После предшествовавшего разговора хотелось спросить: «Чему смеётесь?»
Кажется, чтобы научить современных школьников любить Пушкина, надо сначала разрешить им его не любить. Потому что Пушкин — один из самых живых поэтов в школьной программе, а изучать его как мёртвого — преступление против литературы.
