Толик никогда красотой не отличался. Да что уж там, с детства его дразнили, кто Квазимодо, кто Горбун, а кто Толик-троллик. Горб у него был. А человек он был хороший. В своём уродстве он винил мать-покойницу. Мол, уронила она его маленького. Ну может быть, кто знает?
Из своей родной деревни уехал ещё совсем молодым. Работал на заводе, на хорошем счету был. Жил в общежитии. Да только личной жизни не складывалось. Девушки, они же сначала на внешность смотрят.
Однажды на киносеансе заметил девушку, сидела рядом и тряслась от страха. Фильм ужасов смотрели. Позже он даже название не помнил, а вот светящиеся в тёмном зале глаза Людмилы запомнил на всю жизнь. Разговорились они. Не молодые уже оба. Ему далеко за тридцать, да и ей. У Людмилы на тот момент уже был за плечами неудачный брак. Ну и как-то пошло-поехало, сошлись они. Жить стали у Людмилы. Она хоть и в общежитии жила, но комната у неё была побольше. Работала медсестрой в районной поликлинике. Хорошо всё складывалось. Встали на очередь на жилищный кооператив. Были кое-какие сбережения у обоих, оставалось немного подкопить. Да как раз дом в новом микрорайоне должны был сдать.
Новоселье в новой двухкомнатной квартире отмечали шумно, с песнями и плясками. С ремонтом брат Людмилы помог, золотые руки. И зажили они с Анатолием.
Детей бы им, да всё как-то никак. А тут раз, и получилось. Да как-то плохо сразу стало Люде. По квартире передвигается с трудом. Врачи тревогу забили. Обнаружился порок сердца у Люды, нельзя рожать.
Как же они рыдали, когда её в больницу положили! Анатолий тогда впервые напился.
Они договорились, как только выпишется да немного оправится, усыновят они ребёночка.
Да не сложилось. Грянула перестройка. Толю сократили. Весь их цех. И даже в другом цеху не предложили. Некуда. Тогда практически всех сократили. Остался Анатолий без работы в сорок с хвостиком. И до пенсии ещё далеко, и другой работы нет.
Хорошо хоть Люда ещё работала. Правда не платили им по полгода. Тяжко было.
Решили тогда они сдать одну из комнат. Хоть небольшие, да деньги. Пару лет протянули. Устроился Толя в трамвайное депо слесарем. Там тоже задерживали и платили мало, но хоть что-то. А там с мужиками да от нечего делать выпивать стал. Часто с работы подвыпивший, а в пятницу так в стельку. И выходные все мог пропить.
Ругаться они с Людмилой стали. Да он нет-нет, да руку на неё стал поднимать. Жизнь катилась под откос.
Вот вроде и в стране всё наладилось. И зарплату стали оба получать. Да как чужие друг другу. Живут как соседи. Люда в одной комнате, Анатолий в другой. Иногда на кухне встречаются.
Раньше в гости всегда вместе ездили, а теперь Людмила одна. Раньше то на рыбалку, то по грибы ходили, а теперь даже и не здороваются, хоть и в одной квартире живут.
Анатолий не сразу заметил, что Люда вот уже сутки из комнаты не выходит. Ну тихо и тихо. Пока с её работы не позвонили, что она мол на работу вот уже дам дня не выходит, может заболела? Только тогда Толя зашёл к ней в комнату. А она лежит возле дивана. Белая. Губы синие. Рука на груди. Холодная.
Он скорей в скорую. Да чего уж там. Поздно.
Врачи сказали, сердечный приступ. Родня её взяли похороны на себя.
А Толя запил. Пил не переставая. Бутылки одна сменяла другую. Когда и как он оказался на улице, сам не знает, не помнит. Только поселились в их с Людой квартире другие люди. И документы у них в порядке. Купили.
Куда ему идти, кому он нужен? Никому. И шарахаются от него люди, морщатся брезгливо, проходя мимо. Да он и сам себе противен. Ходит бутылки да банки собирает, сдаёт. На деньги выпить покупает и ждёт, когда же Бог смилостивится над ним и заберёт к себе. И прощения всё время у Людмилы просит.
Так и бродит со своей котомкой от одного мусорного бака до другого, да греется в подвалах. И нет ничего впереди. Одна безнадёга!