История эта произошла в Москве, в эпоху, так называемого, развитого социализма. О скором закате этой эпохи большинство наших простодушных граждан даже не догадывались, а те, кто догадывался, предпочитали благоразумно помалкивать. Не желающих молчать быстренько определяли, согласно их статусу, кого в Израиль, кого в Париж, ну а тех, за кого и заступиться некому ─ в мордовские лагеря, сроду у нас не пустовавшие.
А так, время было тихое, позднее названное застойным. Звучное словцо «коррупция» было не в ходу и трактовалось в политических словарях только лишь как явление «характерное для буржуазного государства и общества». Наши же сограждане знали про коррупцию по фильмам Дамиана Дамиани, где голубоглазый красавец Франко Неро в одиночку сражался против могущественной мафии.
В Отечестве нашем все проходило чинно и почти полюбовно. Не было жутких политических скандалов и громких отставок. Газеты с восторгом писали о рабочей инициативе на местах, повышении удоев и приросте зерновых, хотя хлебушек мы уже давно покупали за границей. Так что наши сограждане, хоть и замученные всеобщим дефицитом, все равно деликатно избегали неприятного слова «взятка», а говорили просто: «Надо дать!».
В московских дворах, еще не обезображенных точечной застройкой, за врытыми в землю деревянными столиками мужички играли в домино и пили ароматный портвейн «Агдам», а теплый ветерок приносил запах тополей и цветущих акаций, а не тяжелый дух выхлопных газов.
В такой летний воскресный вечер, когда девушки, стуча каблучками, спешили в кино, мой старинный приятель, назовем его Иван Иванович, ныне, увы, уже покойный, решил заглянуть к себе на службу, благо жил он неподалеку. Совсем недавно, тогда еще молодой подполковник милиции, возглавил одно из центральных московских отделений и к своим новым обязанностям относился весьма добросовестно. Был он по случаю выходного дня, выражаясь по-старинному, в партикулярном платье, то есть в легких кремовых брюках и в светлой рубашке с короткими рукавами, и поэтому не отказывал себе в удовольствии провожать красивых девушек веселым взглядом.
В отделении царила редкая для сего учреждения тишина, лишь двое поддатых работяг, прихваченных за распитие в неположенном месте, покорно ожидали решения своей участи за решеткой «обезьянника». Выслушав толковый доклад дежурного, и с удовлетворением отметив трезвый вид капитана и всей смены, Иван Иванович, упруго шагая по ступенькам лестницы, поднялся к себе в кабинет. Не успел он просмотреть документы, подготовленные для завтрашнего совещания, как звонок дежурного заставил его спуститься вниз.
В вестибюле отделения, бешено вращая черными навыкате глазами, громко возмущался своим задержанием огромный кавказец. Для советского гражданина восточный человек выглядел весьма богато, впрочем, и кавказские, и закавказские республики уже тогда были не вполне советскими.
В вороте распахнутой белоснежной рубашки, среди густой растительности, блестела золотая цепочка. Пальцы, беспрестанно жестикулирующих рук, украшали массивный перстень-печатка и широкое обручальное кольцо, волосатое запястье плотно облегал браслет дорогих часов. Второй задержанный, молодой паренек, с бледным потасканным личиком, нервно кусая губы, пугливо жался к стенке.
Капитан, поправляя фуражку и заметно нервничая, доложил:
─ Задержаны в подворотне близ «плешки», товарищ подполковник, со спущенными штанами. Чисто 121-я статья. Но есть одно «но», ─ дежурный интимно понизил голос и скосил глаза на восточного человека. ─ Кавказец этот, «хозяин» женской колонии в Армении.
Из документов задержанного следовало, что он майор внутренней службы МВД и возглавляет одно из исправительно-трудовых учреждений, а в данный момент находится в Москве в служебной командировке.
─А этот? ─ начальник отделения посмотрел на бледного юношу.
─ Студент балетного училища, ─ выдвинулся из-за спины дежурного его помощник.
─ Понятно, что не слесарь, ─ сказал подполковник и ненадолго задумался, наклонив, еще не тронутую сединой голову.
─ Так, ─ после небольшой паузы Иван Иванович небрежно кивнул на армянина. ─ Этого в камеру. Пусть остынет. С этим, ─ он ткнул пальцем в студента, ─ побеседует пока Федоров.
Кряжистый, похожий на небольшого медведя, помощник дежурного Федоров понимающе кивнул.
Майора внутренней службы, несмотря на его протесты, быстро затолкали в пустующую камеру. Нервно улыбающегося молодого человека старшина Федоров повел на беседу в ленинскую комнату.
Подполковник вопросительно взглянул на дежурного:
─ В журнале задержанных…?
─ Еще ничего не записывал, ─ ответил капитан.
─ И не надо, ─ твердо сказал Иван Иванович. ─ Не надо, но наряд пусть подробные рапорта напишет. Кстати этих, ─ он махнул на «обезьянник», ─ отпусти, почти трезвые ребята.
И, все еще пребывая в легкой задумчивости, начальник отделения поднялся в свой кабинет.
Здесь необходимо сделать два лирических отступления. Во-первых: пояснить современному читателю, что до 1993 года в Уголовном Кодексе РСФСР существовала статья 121-я, карающая советских граждан за мужеложство, по которой сторонникам однополой любви светил конкретный срок до пяти лет. А при отягощающих обстоятельствах, в случае применения физического насилия или его угроз, а также секса с несовершеннолетним, или с использованием служебного положения, срок увеличивался до восьми лет.
Отступление второе, позволит объяснить странную задумчивость начальника отделения, то есть состояние отнюдь не свойственное милиционерам. Дело в том, что во время одной из чисток МВД, проведенной с русским размахом и безоглядностью, друг Ивана Ивановича, опытный сотрудник МУРа, был осужден на шесть лет и томился в так называемой «ментовской» колонии № 13 в Нижнем Тагиле, где позднее замминистра МВД Чурбанов будет клепать креманки для мороженого. О степени вины бывшего опера Иван Иванович не распространялся, но понятно, что опера без вины не бывает. Ко всему прочему у сидельца на зоне начались серьезные проблемы с желудком, а в Москве больная жена и маленькая дочка, в общем, было от чего впасть в отчаяние.
Иван Иванович старался вызволить друга. Знакомые свели его с одним полковником из Главного управления по исполнению наказаний. Полковника он обхаживал долго и аккуратно, водил в рестораны и в Сандуны, доставал билеты в театры и размещал его приезжих друзей в гостиницах. Предлагались, невзначай, и деньги, но больших средств у Ивана Ивановича никогда не было (небогатые милицейские начальники в те далекие времена часто попадались в живой природе), а по маленькой полковник не брал.
А тут такая удача! Интересно, сколько может выложить задержанный майор за свое освобождение? Начальник женской колонии в благословенной и щедрой Армении. Да это же владелец медных рудников, серебряных копий и золотых приисков одновременно.
Подполковник размашисто вывел на картонной папке сегодняшнюю дату и, сунув папку под мышку, спустился вниз. В ленкомнате, сжавшись в комочек, тихо поскуливая, плакал студент балетного училища. Из его слегка распухшего носа сочилась кровь.
─ Упал, что ли? ─ спросил Иван Иванович, брезгливо кидая студенту белоснежный носовой платок.
─ Да зацепился ногами, товарищ подполковник, даром, что балерун, – хмыкнул Федоров.
─ Так, ─ подполковник был краток и резок. ─ В тюрьму хочешь, где с тобой все будут делать это же самое и много, но бесплатно.
Юноша отрицательно замотал головой.
─ Тогда пиши, ─ начальник достал из папки чистый лист. ─ Кавказец ведь тебе угрожал?
Студент испугано поглядел на старшину и послушно закивал.
─ Вот все подробно и напиши, а он, ─ подполковник указал на Федорова, ─ тебе поможет.
В прохладной камере Ивана Ивановича встретил присмиревший майор. Его выпуклые глаза оглядели подтянутую фигуру подполковника, отметили волевой подбородок, уверенный взгляд серых глаз и замерли на картонной папке.
─ Ну, что Армен? ─ начальник отделения медленно развязал шнурки папки. ─ Мальчик оказался грамотным, очень грамотным, ─ он с сожалением покачал головой с аккуратным пробором и продолжил. – Студент написал, что ты угрозами и побоями принудил его вступить с тобой в половую связь. Уголовный кодекс ты знаешь лучше меня и объяснять тебе ничего не надо.
Объяснять что-либо кавказцу действительно не понадобилось.
─ Сколько ты хочешь, подполковник? ─ без обиняков спросил он.
─ А сколько ты можешь, Армен? ─ голос Ивана Ивановича был безмятежен и тих.
В воловьих глазах начальника женской колонии вспыхнул азартный огонек, ─ торг начинался.
─ Ты скажи, что ты хочешь, а я могу многое.
─ Хорошо, ─ Иван Иванович вновь завязал шнурки на папке и, оставив обескураженного кавказца, вышел из камеры.
─ Только бы он был дома. Только бы был, ─ шептал подполковник как заклинание, поднимаясь по истертым ступеням лестницы, ибо эпоха мобильных телефонов еще не наступила.
Знакомый полковник из управления по исполнению наказаний телефонную трубку снял сразу, и несмотря на недовольство, сквозившее в голосе, приехать согласился.
Когда он через час, отдуваясь, ввалился в кабинет начальника отделения, его ждал пятизвездочный коньяк, бутылка холодного «Боржоми», одна тарелочка с тонко нарезанным лимоном, вторая ─ с несколькими бутербродами, ну и на уголке стола, скромная серая папка.
─ Что за привычки у вас, ментов? ─ начал плаксиво жаловаться полковник, вытирая загорелую лысину и усаживаясь поудобнее в кресло. ─ Выдергиваете человека, можно сказать, из постели.
Но его плаксивый голос и вся его рыхлая фигура, растекшаяся в строгом служебном кресле, никак не вязались с маленькими настороженными глазками, которыми он быстро ощупал и хозяина кабинета и все казенное помещение.
─ Выпей сначала, Петр Семенович.
И начальник отделения аккуратно разлил коньяк.
Петр Семенович, не спеша выцедил коньяк, пожевал лимончик и вопросительно взглянул на хозяина кабинета. Тот, молча, пододвинул ему тощенькую папку с показаниями задержанного студента и рапортами дежурного и милиционеров.
Закончив чтение, полковник брезгливо отодвинул папочку и вновь поднес к губам заботливо наполненную коньяком рюмку. Затем неспешно достал пачку болгарских сигарет и, закурив, почти также, как задержанный армянин, спросил:
─ Что ты хочешь, подполковник?
─ Человек из твоей конторы, Петр Семенович, тебе им и заниматься. А у меня, как ты знаешь, друг в Нижнем Тагиле, в местах для жизни плохо приспособленных.
─ Ну, а эти? – полковник выпустил дым и, открыв папку, ткнул пальцем в рапорта милицейского наряда и дежурного.
─ Эти, не первый год служат. И премии свои законные получат.
Петр Семенович задумчиво поглядел на коньяк, затем тяжело поднялся, подхватил со стола серую папку и сказал:
─Ну, веди меня к этому сыну подножья Арарата.
История умалчивает о том, сколько получил полковник из Главка от армянского сластолюбца. Но вероятно немало, так как бывший опер через несколько месяцев вернулся домой. При встрече друзья обнялись, и один из них горько пошутил:
─ Обменял, как Пауэрса на Абеля.