Узнаю брата Колю: Сентиментальный «Нюрнберг» Николая Лебедева
В кинотеатре «Аврора» прошла премьера военной мелодрамы «Нюрнберг», в которой международный трибунал над нацистскими преступниками осенью 1946-го оказывается под угрозой срыва. Положение спасает возлюбленная пара в лице советского разведчика-переводчика (Сергей Кемпо) и бывшей остарбайтерши (Любовь Аксенова).
Режиссер «Нюрнберга» Николай Лебедев, тяготеющий к лирике и задушевности, сразу же начинает эмоционально «утеплять» картину, протягивая сквозь нее кроме исторического сюжета важную личную, семейную линию. В прологе может показаться, что главный герой Игорь Волгин на фоне разбомбленного Берлина внезапно называет «Колькой» присевшего рядом голубя, но это оптический обман. Голубь оказался рядом не то чтобы случайно, но скорее в качестве символа мира, завоеванного дорогой ценой, а обращается Игорь мысленно к пропавшему без вести брату, сочиняя ему письмо с обещанием его непременно найти. Поскольку следы Коли ведут в Нюрнберг, переводчик добивается назначения в состав советской делегации, руководитель которой (Евгений Миронов) то и дело старается развернуть героя от личного к общественному: «Тут 300 военнопленных сбежало, а ты опять со своим братом». Беглых эсэсовцев собираются использовать в своих целях обнаглевшие гитлеровские подпольщики, устраивающие диверсии «на каждом шагу» и решившие во что бы то ни стало сорвать Нюрнбергский «фарс».
Выступая перед зрителями на петербургской премьере, губернатор Александр Беглов отдельно показал на обозначенный в углу постера возрастной рейтинг «12+» и отметил важность фильма именно для подрастающего поколения. И правда, 12-летний школьник, еще не проходивший по истории Нюрнбергский процесс, представляется идеальной целевой аудиторией «Нюрнберга», потому что более взрослому и осведомленному человеку трудно разволноваться за исход трибунала, о котором никаких ранее неизвестных, сенсационных фактов картина не сообщает. Да и от романа Александра Звягинцева «На веки вечные», который лежит в основе фильма и может кого-то либо порадовать, либо, наоборот, возмутить своими трактовками, на самом деле мало что осталось — кроме идеи подпольного заговора. К тому же некоторые подробности, упомянутые в романе, сейчас сделались немного неуместными. Скажем, главный обвинитель от СССР Роман Руденко, как известно, был прокурором Украины, и в романе его речь пестрит колоритными словечками типа «бисов сын». Но в нынешней политической ситуации постановщик решил благоразумно воздержаться от столь яркой речевой характеристики. Поэтому играющий Руденко Сергей Безруков на безупречном русском стальным механическим голосом произносит свою бронебойную речь, заканчивающуюся мудреной фразой: «Чем сложней преступление, тем тоньше нити, связывающие соучастников».
Чтобы как следует напугать юного зрителя, в фильме несколько раз звучит тревожная реплика о том, что процесс становится «непредсказуемым», подсудимых «того и гляди оправдают», а обвиняемый номер один Геринг (датчанин Карстен Нёргор) «сумеет опровергнуть все пункты обвинения». Чтобы Нюрнбергский трибунал все-таки достиг своей цели, на героя с его навыками разведдеятельности ложатся два ответственных задания: сначала найти и доставить на суд спрятанные немцами в горах архивы (жаль, что где-нибудь в соседней пещере не припрятали заодно и золото Бормана, чтобы два раза не вставать). Часть обгоревших фашистских бумаг Игорь эффектно пускает по ветру под аккомпанемент пиротехнических спецэффектов и перестрелок, зрелищно обвалив в пропасть грузовик, но остатки улик все же удается довезти до дворца юстиции.
Второй, и более важный, подвиг разведчика — доставка главного свидетеля в пользу СССР, фельдмаршала Паулюса (Ален Блажевич), считавшегося мертвым, но производящего фурор на суде, где Геринг обзывает его предателем. После этого остается только разобраться с подпольным заговором, в подробности разоблачения которого авторы не слишком углубляются: герой с решительным лицом водит пальцем по карте под воодушевляющую музыку Эдуарда Артемьева, и уже в следующем кадре звучит сакраментальная фраза: «Сдавайтесь, вы окружены!»
Нюрнбергскому трибуналу вообще не очень повезло с игровым кинематографом: фильмов о нем на удивление мало, тем более не спекулятивных. Очень уязвим для критики местами глуповатый и тенденциозный американско-канадский телефильм «Нюрнберг» 2000 года, снятый Ивом Симоно, с карикатурным русским генералом Никитченко, похожим на Шарикова и пристающим ко всем с бутылкой водки. Но сейчас, по сравнению с лебедевским «Нюрнбергом», тогдашний вполне может сойти за тонкое психологическое исследование. Там герои тоже ведут какую-то личную жизнь, однако не так сильно отвлекаются от главных вопросов, которыми стоит задаться в связи с Нюрнбергским процессом: является ли он просто местью победителей побежденным, как люди встают на сторону зла, что может заставить их раскаяться и возможно ли помешать воспроизводству этого зла в дальнейшем…
Авторы нашего «Нюрнберга» могут уделить этой тематике лишь символический минимум времени, потому что у героя голова занята другим: кроме поисков брата его отвлекает роман с девушкой Леной в красном беретике, которую он поначалу записывает чуть ли не в коллаборационистки. Узнав, что она была угнана в Германию и была вынуждена работать на заводе, Игорь сначала судит строго: «Те, кто хотел, сражались». Хрупкое зарождающееся чувство спасает опять же брат Коля: переломным моментом сближения влюбленных служит совместный просмотр его писем с рисунками, свидетельствующими о Колиной гениальности. А основным ее доказательством становится написанная им на церковной стене фреска, которую мечтают восстановить даже эсэсовцы, а один немец убежден: «Если бы фреска сохранилась полностью, сюда бы съезжались со всего света». Остатки фрески покажут ближе к финалу — она действительно любопытна нестандартной трактовкой образа Иисуса, которого не часто увидишь таким упитанным и вальяжным.
Иисус художникам «Нюрнберга» удался, как и абажуры из человеческой кожи с татуировками, предъявленные советским обвинителем на суде, но в остальном фильм отмечен бедностью и невыразительностью визуальных деталей (важным аксессуаром выступают серые варежки с монограммой «И.В.», которые Игорь трогательно натягивает на замерзшие Ленины ручонки и которые потом становятся уликой, намекающей на ее предательство). Впрочем, кое-какие подробности все же запоминаются в «Нюрнберге» как не совсем тривиальные, например, ракурс, в котором показан принявший яд Геринг: оператор ставит камеру в изножье его кровати, так что почти весь кадр занимают подошвы ботинок дергающегося в конвульсиях рейхсмаршала. Можно строить различные версии, на что намекает режиссер, так настойчиво обращая внимание зрителя на подметки умирающего, и чья это точка зрения (вероятно, тюремного таракана?). Во всяком случае, не Бога, к которому обращаются подельники Геринга перед тем, как под ними откроется люк в помосте виселицы.
Видимо, основная проблема «Нюрнберга» — в том, что в советском массовом кинематографе, которому прилежно наследует режиссер Лебедев, жанр судебной драмы не так развит, как в Голливуде (американский эталон, заданный Стэнли Крамером в 1961 году, так и называется — «Нюрнбергский процесс», хотя там речь идет не о самом главном заседании). Но нашими режиссерами в этой сфере не накоплен «золотой фонд» беспроигрышных штампов, на которых обычно базируется лебедевская режиссура, и черпать Лебедеву неоткуда, а ничего своего оригинального этот традиционалист изобретать, похоже, принципиально не намерен. Так что остается сказать ему «спасибо» хотя бы за варежки, согревающие не только Ленины пальчики, но и сердце сентиментальной зрительницы. Да еще за кисточки, украшающие в качестве своеобразного букетика могилу брата Коли в эпилоге 1976 года.
Лидия Маслова, специально для «Фонтанки.ру»
