Я проснулась в шесть часов вечера. Была суббота уже следующей моей рабочей недели, и трудилась я на этот раз в ночную смену.
Потянувшись и посмотрев на часы, я решила, что могу себе позволить ещё немного поваляться, потому что Стас обещал меня подвезти прямо к электричке, в Шуберку. Дорога займёт всего минут десять, и учитывая, что в магазине надо быть в восемь, а электричка приходит на эту станцию без двадцати минут, то торопиться мне абсолютно некуда.
Я лежала с закрытыми глазами, пытаясь словиться с реальностью. В голове стоял туман, и чувствовала я себя, если честно, неважно. Зря так долго спала, надо было проснуться чуть раньше, чтобы успеть немного разойтись, но это с одной стороны. С другой — субботняя ночь на работе, особенно летом — это как правило, аврал. Народ будет гулять, радуясь выходным, покупать много спиртного, пить и соответственно себя вести. Потребуется много сил, чтобы всё это пережить, а потому хорошо, что я спала весь день: потом разойдусь, а то, что выспалась, пойдёт исключительно на пользу. Но голова, тем не менее, была словно чугунная, — ну абсолютно ничего хорошего.
Наверное, я ненадолго отключилась снова, потому что не слышала, как вошёл Сашка. Проснулась лишь тогда, когда он меня позвал:
— Мам!
— М-м? — нехотя отозвалась я.
— Дай немножко денег, пожалуйста, — попросил он.
— Зачем? — не открывая глаз, спросила я.
— Ну… надо!
— На что?
— На дискотеку.
Я нехотя открыла глаза, щурясь, посмотрела на него, не сразу толком разглядела. Солнце к вечеру перешло на эту сторону дома, и светило теперь точнёхонько в окно, читай: мне в глаза, — вот она, моя нелюбовь к занавешенным окнам!
— Она вроде бесплатная, — напомнила я.
— Ну, дискотека бесплатная. А мне надо… на это самое… На мороженое! — нашёлся он.
— Какое мороженое? — я села на кровати, потягиваясь. — В холодильнике возьми, там ещё есть парочка «стаканчиков». — я, зевая, начала подниматься. Голова кружилась немилосердно. — Небось пиво пить собрались? — прищурилась я уже не от солнца, глядя на сына. Пару случаев, имевших место на прошлой неделе, я запросто могла бы ему припомнить. — Или на сигареты надо?
— Нет! — со священным ужасом воскликнул Сашка, — я ж тебе обещал: больше никогда!.. Ну дай, мам, пожалуйста!
Ах, ну да, конечно: никогда. Верю-верю!
— На что? — спросила я с нажимом.
— Правда: на мороженое! — с жаром ответил сын.
— Пока не признаешься, на что тебе нужны деньги, не получишь и копейки, — отрезала я, а затем повелела, направляясь к входной двери— Чайник поставь! Мне кофе нужно выпить, а то я не проснусь.
Саша, разумеется, с готовностью бросился выполнять моё поручение.
Я вышла во двор, посетила небольшой домик в укромном уголке за оставленными на время, но так и не срубленными полудикими сливами, прошлась по огороду, оглядела свои полулесные владения, на которых то тут, то там норовил вырасти то вяз, то клён, да и траву, словно наступающую на разработанную землю не так-то просто было вывести, — словом, лес тут был, лес и останется. А потом полюбовалась на завязь, которой изобиловали и деревья, и кустики помидоров, — что ж, зато здесь всему и всем хватит места, и это как раз то, к чему я стремилась, переезжая сюда. Напоследок я выдернула пару крупных сорняков, пропущенных при прополке, походя, бросила их курам и вернулась в дом.
Кружка горячего кофе уже ждала меня на столе. Сам Сашка сидел за столом с видом ангелочка: губки бантиком, улыбочка милая — только крылья в чистке да нимб на подзарядке. Но старается ребёнок! Правда, что ли, дать рублей сто?..
— Мам, ну дай денег, — снова завёл он.
— На что? — по-прежнему не уступала я.
— Ну… правда на мороженое!
Я вздохнула.
— Саш, даже если и так, на турбазе, куда ты ходишь на дискотеку, мороженое очень дорогое. Ешь лучше то, что есть у нас дома. Завтра привезу тебе ещё, если мало, — объяснила я. — Не подумай, что мне жалко, просто в местах отдыха всё действительно очень дорого, это закон маркетинга: всё направлено на извлечение сверхприбыли, а тот, кто при таких доходах, как у нас, на это ведётся, тот… неумно поступает, — смягчила я слово «лошаро». Конечно, мне было стыдно, что приходится вот так экономить на такой мелочи с одной стороны, с другой — предвкушение миллионов так и подмывало сделать некий широкий жест, порадовав мелкого и навредив бюджету, но в любом случае, оставался ещё один аспект. И потому я помолчала ещё немного, делая вид, что усиленно размышляю, не торопясь, отпила обжигающего напитка и добавила: — Тем более, прости, дорогой, но я не верю, что ты собрался покупать себе угощение.
— Да почему? — возмутился сын, вскакивая с места и вставая передо мной и растопыривая руки: вот он я, мама, я же хороший, ничего же предосудительного не сделал, за что так-то?
— Потому что я не так давно тоже была молодой и знаю, как развлекаются подростки в твоём возрасте. И не надо считать меня дурой, — спокойно посоветовала я, игнорируя этакий эмоциональный всплеск. — Лучше давай закончим разговор, иначе ты вообще никуда не пойдёшь.
Сашка фыркнул и, убив меня взглядом, как ошпаренный ринулся к двери.
— Я не могу тебе сказать, мам, на что мне нужны деньги, — бросил он уже с порога, — но знай: ты мне только что жизнь сломала! — и выскочил на улицу. Дверями хлопать, как это было модно в нашем доме, он не посмел: однажды получив за это втык, больше не рисковал.
Я сначала усмехнулась, — о, какое заявление! Прямо Шекспировские страсти! Но, допив кофе, всё же вышла на порог и окликнула его.
— Чего? — с недовольным видом появился он из-за угла.
— Что у тебя случилось? — серьёзно спросила я, — скажи мне правду, и я помогу. Посмеешь врать, и останешься сегодня дома, — пообещала я в довесок.
Сашка глубоко вздохнул и покраснел до ушей. Уже не ребёнок, подумала я. Но ещё и не взрослый.
— Там… девочка. Настя… На турбазе с родителями отдыхает, — сбивчиво, не глядя на меня начал сын, — красивая, — добавил он и покраснел ещё сильнее.
Ну вот! Разумеется, почти угадала.
Сын замолчал, подбирая слова и не глядя на меня. Я тоже молчала, хотя меня и разбирал смех. Потом посмеюсь. Не стоит говорить гадости парню, а то и правда жизнь можно если и не сломать, то подпортить капитально.
— Я ей хотел мороженого купить! — выдал он наконец, на миг посмотрев мне в глаза. — А ещё на лодке пригласить кататься. Там, правда, двести рублей нужно, но мы с Пашей вдвоём бы сбросились, и нам бы хватило.
Он много ещё чего говорил, а я слушала, хотя и было мне нелегко: шум в голове так и не желал проходить. На турбазе, о которой рассказывал сын, я бывала, и не раз: она километрах в трёх от нашего дома. Знаю, какие там лодки и катамараны, знаю, что всё цивильно и аккуратно, — не даром турбаза считается лучшей. Она приписана к ВГУ, нашему Воронежскому Университету, и условия там неплохие, но ведь и Сашка ещё мелкий, да к тому же, там, кажется, любовь-морковь, что от веку самым отрицательным образом сказывается на умственных способностях.
— Короче так, сын, — дослушав, вынесла свой вердикт я, — денег тебе немного дам, Настю мороженым угостишь. Но на лодке вечером кататься не смей!
— Почему?! — тут же набычился он.
— Потому что речка там глубокая, а уродов всяких на турбазе немеряно, и мало ли чего можно от них ждать. Потому что будет темно и ещё потому, что когда лодкой управляешь, надо думать головой, а не другими частями тела…
— Мам, как тебе не стыдно?! — взвился Сашка, снова покраснев.
— Не стыдно, а жизненно. Мороженому — да, лодке — нет. Во всяком случае, вечером, — я снова в дом.
Сын, быстро сообразив, что вопрос не исчерпан, и можно подискутировать, засеменил следом.
— А днём? — нетерпеливо спросил он.
— Надо подумать, — вздохнула я, — если только я поеду с тобой.
— Ты что, мам? Ни за что!!! — вскричал сын.
— А чего такого-то? Я на бережке позагораю, искупаюсь, к тебе и близко не подойду, никто и не узнает, что я с тобой, — посмеивалась я.
— Опозорить меня хочешь? Нет!!! — Саша отнёсся ко всему неожиданно болезненно, и теперь чуть ли не плакал, продолжая идти за мной.
— Просто не хочу, чтобы утонул, ибо ты у меня один, — остановившись и взглянув ему в глаза, абсолютно серьёзно заключила я. — Но и не собираюсь водить тебя за ручку до старости, не волнуйся.
Я добралась до сумочки, достала кошелёк, осмотрела содержимое. Хватит с него сотни, подумала я. А то и правда, поедет кататься, и мало ли что…
Сын, кажется, наконец-то понял и услышал меня, но я, вручая купюру парню, год назад переросшему меня на голову, не удержалась заумно произнесла:
— А вообще, дорогой, раз такие события в жизни, нужно самому зарабатывать!
— Ну ты ж мне сама не разрешила в городе листовки раздавать, — ехидно напомнил он.
— Вот именно. А значит, и для девочек пока не время.
— А когда ж пора будет? — не отставал он.
— Иди, Саш. Чего уж точно пора — так это мне одеваться, — сменила я тему. Когда пора будет?.. Да кто ж знает? Это очень неоднозначный вопрос. — Лучше сходи к дяде Стасу и скажи, что я собираюсь, пусть тоже готовится, — попросила его я.
— Да какой он мне дядя? — недовольно буркнул Сашка, разворачиваясь на выход, — и идти к нему не надо: он здесь, телек в зале смотрит, — сообщил сын и снова вышел на улицу, на ходу засовывая денежку в карман.
— Да? — удивилась я. Надо же, домик-то у нас небольшой, а я даже не поняла, что Стас в соседней комнате. И телевизора не слышала, — видимо, ещё не до конца проснулась.
— Стас! — позвала я.
— Да слышу, слышу, — откликнулись из зала, — чего мне готовиться? Сама собирайся.
Он сказал что-то ещё, я не расслышала, хотела переспросить и, откинув занавеску, служившую тут заменой двери, вошла в зал. Вошла — и обалдела.
Телевизора я не слышала потому, что его никто не включал. Стас читал. Он сидел на ковре, а в руках у него была… нет, не книга! Сидя по-турецки, он держал на коленях толстую, слегка потрёпанную тетрадь, убористо исписанную моим малоразборчивым почерком, а ещё две лежали рядом на полу…
Стоит объяснить, почему я испытала шок, несколько затронув предысторию.
Дело в том, что я мало что в жизни люблю. У меня немного друзей. Я практически равнодушна к шмоткам: их покупка для меня не более, чем не самая приятная необходимость. Ем я тоже то, что, как говорится, Бог послал. У меня почти нет увлечений… Но кое-чем я увлечена по-настоящему, с самого детства, с тех пор, как сама была ровесницей Сашки: во-первых, я люблю читать, а во-вторых, писать сама — да, знаю, что это глупость и мне, взрослой женщине, такое как бы не пристало.
Не то что бы я серьёзно этим занимаюсь — нет! Не в той стране мы живём. Чтобы писать и издаваться, нужны деньги, нужны связи — хотя бы нужно, чтоб кто-нибудь понимал и по возможности содействовал. У меня нет ни того, ни другого, ни третьего. Я просто пишу… Мараю бумагу. Как хотите это называйте! Но мне это нравится не меньше, чем читать. А на написание того, что Стас в этот момент держал в руках, меня вдохновила та самая любимая книга, о которой я столько раз упоминала здесь.
Я никогда и никому не показываю рукописи, но все мои мужики прекрасно знают, как ревностно я охраняю эти потрёпанные тетрадки и в мыслях не держат к ним прикасаться — ни к ним, ни к ещё одной, серой, с пожелтевшими страничками, в которою я раньше, когда это получалось, записывала свои стихи и песни, — во всяком случае, я давно дала им понять, что трогать это нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах, и никто не смеет нарушать мой запрет. Тетради всегда лежат на одном и том же месте, и я ни разу не замечала, чтоб до них хоть кто-нибудь дотронулся.
А тут выискался умник! Да я же убью за это!
— А ну, сейчас же положи на место! — произнесла я как можно спокойнее, но уже не узнавая собственного, севшего от ярости голоса.
— Но ведь я же говорил, что со скуки вешаюсь, и ты разрешила мне взять что-нибудь почитать, — спокойно возразил Стас, подняв голову и нагло глядя мне прямо в глаза. Стоит ли говорить, что отложить или хотя бы закрыть тетрадку он даже не подумал? — Кстати, неплохо пишешь, — заметил он.
— Положи!.. — выдохнула я.
— Ты чего? — весьма искренне удивился он, — успокойся!
— Дай сюда! — прошипела я и в мгновенье ока выхватила у него своё сокровище, подняла с пола остальное и прижала к груди. — Не смей брать мои личные вещи! — задыхаясь, шипела я и чувствовала себя при этом так, словно голой посреди улицы проснулась… Да нет, намного хуже! В висках стучала кровь, лицо, судя по ощущениям, стало пунцовым. Ещё немного, казалось мне, и я рухну без памяти…
Не помню, как это сделала, но я скрылась с тетрадками в своей комнате, загнала их там под кровать, а потом ещё долго сидела на полу, пытаясь отдышаться и взять себя в руки, при этом тихо ругая Стаса некими отборно-трёхэтажными словами. Нахал! Никто не смеет в моём доме лезть ко мне в душу!..
В дверь постучались.Я не ответила, но Стасу и не требовалось моего разрешения войти, и он просто бесцеремонно толкнул дверь.
— Ты чего так взбеленилась? — спросил он, хмуря брови, — ну почитал, чего здесь такого-то?
Я в первый момент даже не нашла, что сказать, снова задохнувшись, не веря, не веря, что можно так обнаглеть, и лишь минуту спустя, смогла произнести. Голос мой переходил из визга в шипение и был готов сорваться на плач.
— Я понимаю, что ты привык ко вседозволенности, но ты тут не у себя. Поэтому не смей НИКОГДА трогать мои вещи без разрешения!.. Слышишь? НИКОГДА!!!
— Это я уже понял, — проговорил он в ответ раздражённо, но всё ещё стараясь сохранять спокойствие, — сейчас я спрашиваю у тебя разрешения: дай дочитать! Мне интересно, что там дальше.
Я просто опешила: он ещё и издевается! Он ещё и глумится! Что ж, сама виновата, идиотка: сто раз собиралась спрятать это всё от посторонних глаз. И чего тянула? На, получай теперь! Твоё нижнее бельё — достояние общественности!
— Выйди отсюда! — рявкнула я, треснув по полу кулаком.
— Успокойся и лучше в зеркало на себя посмотри: вся рожа красная. Наверняка давление подскочило…
— Пошёл нахрен, доктор недоделанный!!!
Стас мгновенно сменился с лица.
— За языком следи! — рявкнул он, вмиг тоже покраснев до кончиков волос. Странная реакция, но мне тогда было не до этого, я не придала значения: истерическое состояние не позволяло думать. Больше ничего ему не сказала, не крикнула, не прошипела: просто метнула в него подушку, которая лежала тут же, на кровати, но попала лишь по закрытой двери. А потом… потом разревелась. Отвратительные моменты из прошлого всплыли в моей памяти как наяву.
Писаниной я баловалась чуть ли ни с пяти лет, как только научилась писать, и по началу это были маленькие рассказики, которые я самозабвенно ваяла в ученических тетрадках. Позже, по мере моего взросления, пошли и стишки, но уже совсем не маленькие — наоборот, длинные кривые поэмы, изобилующие наивными рифмами, разумеется, про любовь. Всё это кануло в небытие, потерялось, когда продали родительский дом, но и не стоило оно для меня ничего — не более, чем первые шаги. Но в дальнейшем происходили и события, которые я запомнила уже навсегда.
В девяносто пятом году умер мой любимый дедушка, мамин отец, и меня, восемнадцатилетнюю, это событие пробрало до глубины души. Опущу все печальные и неприятные моменты похорон, скажу лишь одно: помню, как схватила маленький листочек бумаги и карандаш, заготовленные для поминальных записей, и начала писать. Получилась некая эпитафия до того прочувствованная, глубокая, хлёсткая и взрослая, что я не удержалась — зачла её на кладбище, прямо у гроба, во время прощания с покойным, что вызвало просто цунами слёз у большинства наших родственников.
Знаете, как отреагировал мой папенька? Да просто, извините за выражение, обгадил с ног до головы, опустил, уничтожил, и спасибо, что не прямо там же. Навсегда запомнила, его высказывание: «стихи как у старой бабки»! Долго я понять не могла, за что же со мной так, ведь я же от души…
Но это был только первый удар, ибо позднее, в романтической юности, когда мы с Васькой только встречались, я имела неосторожность прочитать ему стих… эх… который ему же и посвятила. Угадайте, какова была его реакция? Наверное, вы думаете, что он нежно поцеловал меня и поблагодарил? Да как бы не так! В ответ я услышала жёсткую, занудную и весьма неприятную критику, а так же лекцию о существовании ямба, хорея и иже с ними. На смысл моего написанного от души творения мой на тот момент будущий муж даже не обратил внимания.
Затем, некоторое время спустя, слегка выпив, вернее, как следует ужравшись, что бывает с моим мужем редко, но, как говорится, метко, Вася залез-таки в мою серую тетрадь со стихами (мы прожили с ним тогда уже четыре года) и прочёл мои вирши уже самостоятельно. Помнится, как он пел мне диферамбы, называл Пушкиным в юбке, превозносил… А на утро сказал, что ничего такого не говорил, да и сказать не мог, а его мнение о моих «недостихах» мне известно.
Все три раза я ревела, горько, навзрыд, чувствуя себя раздавленной, и после этого третьего раза ни одна живая душа не видела моих работ.
А сегодня… Эх!.. Опять снова-здорово! И нефиг тут реветь, ёлки-метёлки. Сама виновата: потеряла бдительность!
Со вздохом я поднялась с пола. Пора было собираться.
Я приняла душ, оделась, причесалась, слегка подкрасилась, — словом, навела красоту, насколько это было возможно, взяла сумку и вышла на порог, где чуть лоб в лоб не столкнулась со Стасом. И снова покраснела как рак! Да что же это такое?!
— Дай пройти, — выплюнула я, ища ногами балетки и не глядя на него.
— Подожди! — он неожиданно схватил меня за плечо.
— Чего тебе? — буркнула я, по-прежнему стараясь на него не смотреть: нефиг тебе знать, что я ревела, не твоего ума дело. И так опозорилась по полной, ничего не скажешь! Теперь и не знаю, как быть.
— Сашка сегодня на дискотеку идёт, — сообщил мне Стас устаревшую новость.
— И чё? — наконец, взглянув ему в глаза, спросила я.
— Не пускай его, — просто сказал Стас, тем не менее, дёрнув бровями: заметил, значит, мои рыбьи глаза.
— Это ещё почему? — я, дёрнув плечом и освободившись от его цепкой руки, упёрла руки в бока и прищурилась. Вася как-то говорил мне, что когда я так делаю, ему хочется меня задушить.
— Не пускай — и всё. Иначе пожалеешь, — процедил Стас. По его лицу было видно, что ему меня задушить тоже захотелось.
— Ты мне что, угрожаешь, козёл малолетний? — с полуоборота завелась я. — Не боюсь я тебя! Отвяжись!
— Да ты дура совсем?! — вышел из себя Стас. — Нахрена мне тебе угрожать? Предчувствие нехорошее. Не пускай пацана никуда — пожалеешь!
— Ах предчу-увствие? — с издевательской улыбочкой переспросила я, — ах пожале-ею?.. Да пошёл ты знаешь куда, Нострадамус херов?
Злость на него, влезшего не в своё дело, едва начавшая угасать, вспыхнула снова, сильнее чем прежде. Я, конечно, ненавижу, когда мне лезут в душу. Но когда меня поучают, я ненавижу троекратно!
— Ты базар-то фильтруй! — тем временем в тон мне рявкнул Стас.
— А то что будет? — я уставилась с ненавистью на нарушителя моего личного пространства.
Он с минуту смотрел на меня, а потом, бросив:
— Овца безмозглая! Никуда я тебя не повезу, — развернулся и ушёл.
— Больно надо! — едва ли не истерически взвизгнула я и, гордо вскинув голову, пошла к воротам. Не повезёт он! Ха! Напугал! Сама доберусь, небось не в первый раз.
Шагая по нагревшемуся за день асфальту и чувствуя через тонкие подошвы его жар, я продолжала фыркать. Овца, значит? А что ж ты, такой распрекрасный, у овцы-то живёшь? Видать, и самого Бог умом обделил?
Не пускай сына на танцы! Да без тебя знаю, белобрысая твоя рожа. Дорастила его как-то до четырнадцати лет без твоих подсказок и дальше без них обойдусь. Учить он меня будет!..
Тем не менее, червячок сомнения завозился в душе. Во мне ведь тоже всё как-то внезапно воспротивилось его походу— наверное, оттого, что услышала от него сегодня… Но ведь не впервые же он туда пойдёт, и не один! И мне никогда, никогда не хочется его туда отпускать, но этого же не миновать всё равно: мальчик уже вырос. Короче, в любом случае, нечего всяким разным в это встревать.
Пройдя ещё немного, я вдруг осознала одну вещь: а ведь Стас сказал про мою писанину, что она неплоха!.. А ведь он просил дать дочитать… Ой! Да вздор! Ерунда! Наверняка он издевается, как и отец, как и Васька тогда, хочет постебаться и всё!
Прошла ещё чуть-чуть… Блин, а ведь я его козлом назвала! Да, это я, конечно, перегнула, надо бы извиниться… Только не поздно ли? Васька, правда, на козла никогда не обижался, но Стас ведь не Васька!
Я тряхнула головой. Да кто он мне есть-то, этот Стас? Плевала я на его обиды. На все и сразу!
Тут в сумочке зазвонил телефон. Интересное дело, кто это может быть? Как всегда, с трудом отыскав в сумке трубку, я приняла вызов, даже не посмотрев на определитель.
— Привет… — услышала я совсем уж нежданный голос мужа, такой тихий, кроткий, что сразу поняла: неспроста!
— Ну привет, — насмешливо ответила я. Вот уж тоже, извините за повтор, козёл! Значит, когда мне надо было, он трубку не брал, а как я понадобилась… Нет, этих мужиков прибивать нужно, как минимум, через одного!
— Надюш, — начал Вася, — у меня тут дело к тебе небольшое. Я понимаю, что ты меня решила бросить, но можно тебя попросить?
У меня язык к нёбу прилип, а он продолжал:
— Не могла б ты мне денег до зарплаты одолжить, а то я тут себе куртку на зиму присмотрел, она дешёвая, с большой скидкой, но боюсь, её купят скоро, а мне зимой ходить не в чем. Одолжи, пожалуйста. Всего две тысячи, я отдам… потом!
Я замерла на месте, открывая и закрывая рот. У меня просто слов не было. Куртку ему на зиму! Ну надо же! Да я сама хожу зимой в старом пуховике, с нову стоившем тысячу, прослужившем три года, уже зашитом в трёх местах (благо, руки у Наденьки растут откуда положено), и о покупке зимней одежды на грядущий сезон ещё даже не помышляю, а он тут собрался сани летом заготовить!..
— Алло, Надь! Ты слышишь? — неслось из трубки.
— У меня денег нет, Вась, — как можно спокойнее ответила я. От недавнего скандала со Стасом у меня стучала в висках кровь и уже начала разливаться по телу слабость. Второй скандал я не выдержу. Лучше потерпеть и не орать, а то будет ещё хуже.
— Ну как это нет? — уже иначе, с раздражением проныл Вася, — ты же говорила, что твой этот, как его? — деньги тебе платит!
— Да какая тебе разница? — не выдержав, рявкнула я, — ты же к маме ушёл. У неё и проси!
— Ты же сама меня учила не клянчить у пенсионерки! — некстати вспомнил муж.
— А ещё я учила тебя работать! И зарабатывать! — снова на грани истерики проорала я, — не дам я тебе ничего! Отвали ты уже от меня!.. — я хлопнула телефоном-раскладушкой, собиралась было идти дальше, но у меня вдруг закололо сердце. Твою мать, не в первый уже раз…
Я немного постояла. Легче не становилось. Была бы хоть тень, а то чистое поле, палящее, хоть и закатное, солнце, горячий ветер и раскалённый до расплавленного гудрона асфальт. Сдохну вот сейчас!
К моему счастью, как раз в этот момент в стороне моего посёлка появилась машина. И вдвойне мне повезло, когда я поняла, что это не кто иной, как мой сосед Колька на ниве-шевроле. Его даже останавливать не пришлось: он сам притормозил.
— Привет, Надюх! Ты на работу? — риторически спросил он, улыбаясь золотыми зубами.
— Да, — пытаясь отдышаться и при этом не показать, что мне нехорошо, кивнула я.
— Ну садись, — сказал он, и я с радостью приняла приглашение.
Коля что-то мне говорил, но я не слушала. Я наслаждалась. В машине работал кондиционер, и мне очень быстро полегчало. Почувствовав, что снова могу дышать, я отключила телефон и решила на время забыть о своих мужиках. Ведь надоели же, честное слово! Лучше побыть до утра вне зоны. Так спокойнее будет. Тем более, на работе и так найдутся те, кто выведет меня из себя.
_____________________________________________________________________________________
Читать сначала
Предыдущая глава
Продолжение
_____________________________________________________________________________________
Спасибо, что прочли! Буду признательна за лайк и подписку!