В финале своей преисполненной событиями жизни, вне всяких сомнений, достойной лечь в основу романа, Борис Викторович Раушенбах занимался искусствоведеньем и философией. И все-таки в истории отечественной науки он сохранился, прежде всего, в качестве одного из ближайших сподвижников Королева и основоположников советской космонавтики.
Его интервью поражает редко встречающейся в биографических повествованиях искренностью. Через его рассказ раскрываются черты драматической эпохи, в которую ему довелось жить, а отдельные фразы настолько диссонируют с тем, что мы привыкли читать о ней, что приобретают форму апокрифа к канонической версии той самой «исторической правды».
Раушенбах родился в 1915 году, и его школьные годы пришлись на конец 20-ых – начало 30-ых годов прошлого столетия.
Это важно для понимания смысла одной из цитат в его интервью, которая обратила на себя мое внимание.
«В школе однажды получил «отлично» по русскому и литературе за то, что в сочинении топтал понятие Родины и доказывал, что это глупейший буржуазно-дворянский пережиток, не нужный пролетариату. Не я это придумал; этому меня и других научили те люди, которые поставили «отлично»».
«В 30-е годы понятие Родины вернулось, правда, с довеском «социалистическая», чтобы не путать с прежним. Опубликовали Указ об ответственности за измену Родине».
«Но Вы, наверное, задумывались о том, что происходит в обществе, - спрашивал Раушенбаха корреспондент – как-то себе это объясняли?»
«Понятие «задуматься» в 30-е годы имело совсем иное значение, чем сегодня. – Отвечал ученый. – Все сообща и каждый на своем месте сосредоточенно и целенаправленно строили социализм. Максимализм! Максимализм был свойством времени!
… Было известно и неоспоримо, что каждая стана своим путем придет к коммунизму. У нас было твердое значение результата без знания конкретного пути. Могут происходить неожиданные события; но результат мне ясен: вселенская победа коммунизма. Это было мое восприятие мира тогда, мое кровное убеждение.
…Двое моих знакомых независимо друг от друга говорили мне, что в нашей стане вариант фашизма, но пролетарского, в отличие от буржуазного. Мне некогда было разбираться, где фашизм, где не фашизм, для меня главным была ракетная техника. Я верил, что на Беломорканале, на Соловках перевоспитываются уголовники: зря у нас не хватают, какие-то проступки, думал я, за ними наверняка же были! Впрочем, я понимал, что лишнее говорить нельзя – ни о работе, ни о политике.
…Если арестовывали кого-нибудь из знакомых, я убеждал себя: произошла ошибка.
…Впрочем, не знаю случая, чтобы невинный человек вернулся в те годы из тюрьмы и сказал, что, мол, справедливые следователи разобрались и выпустили.
…А ведь прямо на моих глазах был в 1938 году арестован Сергей Павлович Королев… Я знал, что он не вредитель. Но тогда в ходу была такая поговорка: «Лес рубят – щепки летят».
…У нас говорили, нет демократии в буржуазном смысле, но есть диктатура пролетариата, которая предполагает справедливое насилие и заслуженную жестокость. Так что репрессии 30-х годов вполне соответствовали внушаемым нам представлениям».
Говорят, у Бога неправильно спрашивать за что? Вопрос надо ставить – для чего? Если это правильно, и все, что происходит – происходит для чего-то, то дальнейшие перипетии судьбы Раушенбаха случились для того, чтобы с его глаз слетела эта сформированная советской пропагандой пелена.
Предок одного из основоположников советского ракетостроения приехал в Россию из Саксонии в 1764 году. Немцем был и Раушенбах.
«…За национальность в 1942 году меня «мобилизовали» через военкомат: был приказ «изъять» всех немцев из «свободной» жизни. Изъяли. А что дальше делать с нами? Направили наш «контингент» в Нижний Тагил и вставили звеном в существующую систему ГУЛАГа, чтобы мы не убежали и чтобы работали, как все.
Бывали странные ситуации. Один знакомый немец рассказывал мне, что его брат, летчик, продолжал воевать, несмотря на приказ гнать всех немцев из Красной Армии в лагеря, потому как его командир сказал, что за Гептнера (так, кажется, была фамилия этого летчика) он ручается, и пошли вы все к черту! Гептнер во время войны был награжден четырьмя орденами Красного Знамени, его даже пытались представить к званию Героя Советского Союза, но этого не разрешили из-за национальности. Потом он над Балтикой погиб…»
Будущий основоположник Советского ракетостроения попал на кирпичный завод.
«…Это была идиотская ханжеская смесь лагеря и обычной советской жизни того времени. Мы жили за проволокой, нас охраняли солдаты на вышках. Но мы ходили работать на завод, где охраны не было. … Начальный период был, как повсюду, очень тяжелый. Много народу погибло.
После войны я побывал в Бухенвальде. Все ужасались, глядя на фотографии истощенных людей. Я подумал, чему ужасаться, у нас было то же самое! Также люди ходили и умирали у нас от голода. Я был настолько слаб, что однажды порыв ветра меня уронил. В Бухенвальде уничтожали целенаправленно, а у нас умирали в результате безалаберщины: прислали людей, а достаточно еды не прислали. Но требовали выполнения норм выработки. В иной день у нас гибло по десять человек, потому что мы жили под крышей, но без стен. Снег на людей не падал, но в январе-феврале на Урале по ночам 30-40 градусов часто бывает… При этом не кормят и заставляют работать. Ну как тут можно остаться в живых?
В отряде нашем было около тысячи. Мы посчитали, что к концу года все окажемся на том свете. Когда вымерла половина отряда, в Москве спохватились, что работать скоро будет некому. Прислали еду, переселили в бараки.
Это был настоящий лагерь – карцеры, нары, баланда, охрана, собаки и распорядок обычный, но у нас шли партийные собрания, мы подписывались на заем.
Вот идет митинг, выступают люди с наградами за гражданскую войну, за Халкин-Гол, за эту войну (немцев брали и с советских боевых позиций), говорят патриотические речи, а сами чуть живы от голода… Обычная советская жизнь того времени, только за колючей проволокой».
Не забудьте кликнуть на иконку с оттопыренным вверх большим пальцем и подписаться на канал.