Выйдя из командирской землянки, я увидел, стоящего в метрах пяти от неё Мирона. Он держал в руках шинель, от неё к руке тянулась нитка. Видимо чинил чью-то одежду и услышал весть, что в отряде есть человек, который вернулся из посёлка. Этим человеком был я. Я понял, что мне сейчас будет тяжелее, чем там, в посёлке, ведь предстояло рассказать о судьбе его детей. На пожилом лице еврея было выражение вопроса. Я не знал, сколько он здесь стоял, я пробыл в землянке командира около двух часов, погода сменилась, пошёл мокрый снег. Он лежал на его плечах и не таял, наверное, в душе у человека был холод. На ватных ногах я направился к нему, мне надо было это сделать, я должен был всё ему рассказать. Медленно подошёл, не зная с чего начать, просто смотрел ему в глаза. Добрые, простые глаза человека, человека, который не желал никому зла, он хотел жить, воспитывать детей, баловать и любить их и жену. Всему этому помешала война!
- Здравствуйте, - я решился заговорить, - видел ваших детей в посёлке. Хотел сказать вам спасибо за них. Они очень мне помогли, я …, - взгляд человека, который ждал от меня совсем другой информации, остановил меня, - я хотел вам сказать, что они погибли. Их больше нет.
Мирон посмотрел на Никифора, тот сидел под сосной спиной к нам. Рядом с ним стоял партизан, который его охранял, охотничье ружьё бойца было направлено на полицая. Руки и ноги Никифора были связаны, кляп изо рта вынули, он и так молчал. Предатель ожидал своей участи, думаю, что мыслей о его помиловании или какой-либо доброте со стороны партизан у него не было. Он сидел отчуждённо, думая о своём, может, вспоминал своих детей, маленькую ведьму и сына, который, как и он, был склонен к насилию и унижению. Мирон посмотрел на меня,
- Он?
В этом слове было всё, и вопрос на который он уже знал ответ, и утверждение виновности этого человека, и приговор.
- Да.
Я не знал, что ещё сказать. Мирон положил шинель на землю, аккуратно приколов иголку к её вороту, пошёл в сторону Никифора. Обойдя, он повернулся к нему лицом, глядя прямо в глаза. Никифор грязно выругался, спросил, что надо этому старику, потом осёкся и внимательно посмотрел на Мирона. То, что произошло потом, не ожидал никто! И я, и охранявший полицая партизан, застыли в ступоре. Никифор, отталкиваясь ногами о землю, с криками и воплям, стал отползать от Мирона. Выговорить какие-либо слова, предатель не мог, на лице и в глазах был ужас! Партизан, охранявший полицая, придя в себя, пинком ноги остановил его!
- Чего тебе надо жидовская рожа?! Я вас ненавижу, тебя, детей твоих, всех вас ненавижу!
Никифор узнал Мирона, хоть лесная жизнь, её тяготы, меняют очертания лица. Мирон, молча, протянул руку в сторону охранника полицая, он даже не смотрел на него, но тот всё понял. Так же молча, тот отдал старику ружьё. Мирон, взведя курок старой одностволки, нажал на спуск. Раздался выстрел. Сбежались люди, выбежали из землянки и командир с комиссаром, увидев эту картину, все замерли. Вернув ружьё, не говоря ни слова, он подошёл к шинели, что положил ранее на землю, вытащил иголку и пошёл в сторону навеса. Там на столе лежали вещи партизан, у него было много работы!
Увиденное мною так сильно меня поразило, что я пошёл не к доктору, а в землянку разведчиков. Лагерь жил своей жизнью, кто-то чинил оружие, чистил его, готовясь к новым боям с врагом, кто-то приводил себя и одежду в порядок. Все, кто встречался мне по дороге, смотрели на меня, я не обращал внимание на их взгляды, слова. Голос Марии вернул меня на землю:
- А ты куда, боец, пошёл, чего мимо проходишь?
Я обернулся, она стояла на приступке больничной землянки и махала мне рукой, указывая на её вход. «Я ведь забыл к доктору зайти, опять ругать будет!» Развернувшись, медленно побрёл, придумывая на ходу объяснения. Спустившись в больничную землянку, за ширмой из плащ-палаток, увидел лежащих на нарах партизан. Я со всеми поздоровался, повернулся к доктору:
- Вы говорили зайти к вам после командира, вот, я пришёл.
- Не Мария так и прошёл бы мимо, что там случилось? Выстрел был, мы всполошились, боец из охранения сказал, что всё хорошо, а то у меня тут операции.
- Уже всё хорошо, - удивлённый своим спокойным голосом, сказал я.
- Давай раздевайся, тебя посмотрят и перевяжут, - он улыбнулся и ушёл за перегородку к раненым.
Я послушно снял верхнюю одежду, кофту и нательное бельё, присев на табурет, задумался.
- Что с вами, больной? - я не сразу узнал знакомый голос, - Будем лечить? - из-за ширмы вышла медсестра в белом халате, на нём были бурые пятна крови, на лице повязка.
- Вам надо, вы и лечите, на мне всё быстро заживает, - буркнул я.
- Вот мы это и посмотрим, - медсестра стала развязывать повязку на моей ране, которую мне наложили сразу по приходу в лагерь, - а, вот тут что Жить будите, боец!
Я поднял голову и посмотрел в глаза медсестры. Эти глаза я не забыл бы никогда, это была Зоя! Я вскочил с табурета, свернув с места какую-то штуку, которая держала перекладину, вышло так, что вся ширма из плащ-палаток просто упала на пол.
- Зоя! Привет!
- Ну да, Зоя, меня так мама назвала. Папа был против, но мама настояла. Сядь на место, сиди спокойно!
Ошарашенный такой встречей, а ещё больше её поведением, я смирно сел. Зоя обработала рану, сделала перевязку. Освободился доктор, который помог одному из раненных восстановить ширму.
- Давай грудь посмотрю, вижу, тебе досталось.
Только сейчас я увидел, что вся моя грудь и живот представляли собой один большой синяк. Как будто разом меня ударили чем-то большим и плоским. «Ганс постарался, вернуться бы в посёлок, я бы с ним поговорил!».
- Да и не болит вроде! Чего тут лечить?
- Это сегодня не болит, завтра у тебя нервы восстановятся, чувствительность и будешь лёжнем лежать, шевелиться не сможешь. Герои все такие, сегодня как орёл летает, а завтра воробьём на земле сидит, знаем, лечили, - деловито заявил доктор, ощупывая мои рёбра, - больно? А тут?
- Сегодня точно всё хорошо, - сказал я, не спуская глаз с Зои, повязка прикрывала половину её лица, я видел только глаза.
- Доктор, а Зоя скоро освободиться? – нерешительно спросил я.
Из-за ширмы раздался приглушённый свист и смех, свистели и смеялись, как минимум, человек пять.
- Нет, вы на него посмотрите! Весь один большой синяк, а уже свидание хочет! Ты спину свою видел? Вон, зеркало подстрой и посмотри.
- Чего я там не видел, там позвоночник выступает и кожа, - вспомнил я школьные уроки, - ну и ещё что-то там есть.
- У тебя там есть большой кровоподтёк, вот что у тебя там! А это лечить надо! Зоя, перетяни его потуже и пусть идёт, лечь ему надо, может тебя кавалер послушается! Я же говорил ему, не ходи никуда, рана у тебя, рёбра не на месте! Кому я это говорю, кто меня слушает?! – сокрушаясь, доктор ушёл за ширму.
- Держись, вояка, сейчас будет больно, - Зоя посмотрела на меня так серьёзно, что я понял, так оно и будет.
Она наматывала на меня широкий лоскут материи, который стягивал мою грудь всё туже и туже, действительно становилось больно, но я терпел. Ещё я заметил, что Зоя старается не прикасаться своими руками к моему телу, я помнил со школы, что так делают, чтобы не заразиться от человека. Но у меня нет заразы!
- Можно и туже, - разрешил я, бравируя, - мне не больно!
- Как скажешь, - мне показалось, что Зоя готова затянуть мою грудь до самого не могу.
- Думаю достаточно, Зоя, а то ведь, и дышать не сможет, - из-за ширмы вышла Мария, мама Зои, следом за ней с чашкой в которой лежали окровавленные лоскуты материи, вышла Оля, - нам нужны такие бойцы, не лишай отряда героя.
- Здравствуй, Юра, а я вот маме и сестре помогаю, знаешь, сколько мы сегодня перевязали и крови намыли? У-у-у! Я крови не боюсь, всегда маме помогала ….
- Ну, хватит, Оля, Юра и так устал, а ты его ещё и пугаешь! – перебила Мария дочь.
- А, что, Юру можно напугать? Он крыс тогда в подвале не забоялся, многие мальчишки их бояться, а он нет, чем я его напугаю, он же боец партизанского отряда, а они не бояться, - затараторила Оля.
Там, в подвале, она столько не говорила, видно почувствовала, что кругом друзья и детское взяло своё!
- Готово с тобой, - Зоя закрепила материю, так ни разу и не прикоснувшись к моему телу, - можешь идти отдыхать, боец-герой.
«Как она такой взгляд делает, неужели всегда так смотрит?!» - поражённый строгостью во взгляде и голосе Зои подумал я.
- Я подожду тебя на улице, - прошептал я, опасаясь новых усмешек из-за ширмы.
- Здесь ещё многим надо помочь, - так же прошептала Зоя.
Из-за ширмы вышел доктор, осмотрев повязку, похвалил Зою, указав на мои вещи, приказал одеться и покинуть до завтра помещение землянки. По его словам, там, за дверями стоит очередь из раненых, а я отвлекаю медперсонал. Делать было нечего, я послушно оделся и вышел из землянки. Очереди не было, ну если не считать двоих легкораненых, которые при моём появлении стали изображать целующихся влюблённых. Слышимость из землянки была ещё та!
Обдумывая слова и поведение Зои, я брёл в землянку разведчиков, мой дом в партизанском отряде. Когда вошёл, то некоторые почти упали с верхнего яруса нар, стараясь быстрее других поприветствовать меня. Хоть и было в землянке десять человек, а галдёж стоял как на базаре!
- Юрка, мы все тобой гордимся, - выразил мнение всех командир нашей разведки, - мы все, все гордимся, - повторил он, глядя на меня с широкой улыбкой на лице, одобрительный гул подтвердил его слова.
- Мы тут подарок тебе приготовили, комиссар сказал день рождение у тебя!
Два бойца расчистили место на нарах, мой командир Николай Захаров, изображая в своей походке торжественность, водрузил передо мной, большой кусок осиновой коры, на котором были аккуратно уложены несколько кусочков тёмного хлеба с большим слоем фруктового повидла.
- Это вместо торта, как могли, соображали! – с гордостью заявил он. Сказать, что мне было приятно, это мало. Я был очень польщён вниманием своих друзей, но мысли мои были заняты Зоей, и я решил попросить их об одной услуге.
- Друзья, спасибо вам! Мне очень дорог ваш подарок, но есть у меня одна просьба, напротив больничной землянки есть большая сосна. Может, найдёте что нибудь, что можно на землю положить. Хочу на свежем воздухе побыть.
- Про воздух ты зря, откровенным надо быть с товарищами по оружию. Мы тебе там сейчас трон сделаем, - понимающе кивнул Захаров, - а ну, мужики, где там носилки были, айда за мной!
Человек пять вышли из землянки с одобрительными возгласами по поводу идеи командира.
- Ребята, вы разделите это между всеми, так сказать, в честь моего дня рождения. Пусть всем достанется хоть немножко, - попросил я оставшихся разведчиков.
Делить доверили Савелию, говорили, что до войны он в колхозе был землемером, так кому, как не ему осуществлять делёж праздничного пирога? Прикинув на глаз размеры каждого кусочка, он отложил самый большой, а остальные довольно ловко порезал своим ножом на равные части.
- Этот с собой возьмёшь, - с одобрения оставшихся разведчиков, определил он, - к девушке с пустыми руками не ходят!
- Какой девушке …?! - начал возмущаться я, мне воздух свежий нужен, - Ты, что такое говоришь?!
- Ты, Юрка, молод ещё, нам в таких делах виднее. Вот так аккуратно возьмёшь и всем будет хорошо. Хотя, чего такому подносу пропадать, мы тебе его туда доставим. А ну-ка, ребята, подняли и понесли, да не поднос, Юрку несите! Николай, наверное, уже управился!
Несмотря на мои протесты, ребята подняли меня на руки и вынесли из землянки. Уже порядочно стемнело и мой «царский» кортеж видело не так много народу, хотя утром говорили, что в нём было не меньше двадцати человек.
Действительно, Николай и ребята уже постарались. Как-то изогнув и закрепив ветви дерева, накинув на них основание носилок, они изобразили нечто вроде большого кресла. Рядом поставили берёзовую чурку, накрыли её белой материей. На такой шикарный стол был установлен поднос из осиновой коры, на котором красовался толстый кусочек тёмного хлеба, с ещё более толстым слоем повидла. Захаров оглядел созданное, жестами показал, как надо меня посадить, убедившись, что мне удобно, он опять же жестом дал всем указание удалиться. Весь процесс моего водружения на «трон» проходил в полнейшей тишине, ушли разведчики тоже тихо, как будто не в своём они лагере, а на задании, в расположении врага.
Не прошло и десяти минут, как брезентовый полог, заменяющий дверь больничной землянки, откинулся, пригибаясь под сводом дверного проёма, на улицу вышел доктор. Когда он увидел меня в таком виде, открыл рот, хотел, что-то сказать, но не смог подобрать слова. Развернувшись, он вернулся в землянку. Я в душе начал ругать себя и своих товарищей за этот спектакль. Не стоило мне поддаваться им, они чего только не придумают лишь бы без дела не сидеть!
- Ты ещё там? – голос доктора из-за полога звучал как-то странно.
- Да, а вы что боитесь? – мне стало смешно от этого представления.
- Мы сейчас выйдем, а ты там сиди! – весело сказал доктор и приоткрыл полог.
- Да выходите уже, это ребята мои придумали, я был против, так разве их отговоришь! - стал я извиняться.
Из землянки вышел доктор, за ним медсестра, которую я не знал до этого, потом Мария. Доктор рукой поманил всех за собой, и они скрылись в темноте, последнее, что я заметил, это улыбку на лице Марии. Полог вновь откинулся и из землянки вышла девушка. Она была без белого халата, в простом платье, поверх которого была накинута солдатская шинель. Посмотрев на меня, она шагнула на два шага вперёд. Свет луны, у которой как раз в эту ночь случилось полнолуние, осветил её лицо. Доброе лицо, добрые глаза, а во всю левую щёку чёрно-красное пятно.
- Ну, как? – спросила Зоя, это была она.
- Что как? – не сразу сообразил я.
- Лицо моё, как?
- Красивое, - я встал, взяв в руки осиновый поднос, подошёл к ней, - угощайся, у меня сегодня день рождения, ребята вот придумали, - я указал на кусочек хлеба.
В её глазах вспыхнул огонёк, я не успел ничего подумать, как она, повернувшись, юркнула под брезент больничной землянки, зайти следом я не решился. Посмотрев на полную луну, я повернулся в сторону своей землянки. Это было моим первым свиданием в жизни и не смотря на помощь, с их слов, сведущих людей, оно провалилось с треском.
Продолжение следует.
