Я работаю в этом музее уже давно и видел всякое. И всяких. Здесь гостям можно все, и я не могу отказать. Но у любого терпения есть предел.
~
Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек
Поддержать выход продолжения истории ТАТТЛТОЙ
Почитать уже вышедшие серии ТАТТЛТОЙ
~
Музей открывается только для избранных. Раз в неделю, ровно в шесть вечера, ни минутой раньше, ни минутой позже. Неважно, какие у гостей оправдания (даже если их частный самолет сегодня был особенно нерасторопен), и неважно, как долго и упорно они спорят: внутрь войдут лишь те, кто ровно в шесть стоит у двери.
Никто не знает, где находится эта гигантская игровая площадка для богачей, даже Бог. Здесь и нет места Богу. Здесь правят Богатые и Знаменитые. И они безжалостны и жестоки.
В день, когда музей открывает двери, внутри всегда только я один. Ни охраны, ни персонала. Только горстка гостей, я и грандиозная арена беззакония и вседозволенности, построенная для одного процента лучших из лучших. И все это только для того, чтобы они могли вдоволь повеселиться без осуждающих взглядов.
***
Я поправляю свой форменный темно-бордовый жилет, причесываюсь, начищаю до блеска ботинки. Все как и в любой другой день вернисажа. В пять пятьдесят девять спускаюсь вприпрыжку по мраморной лестнице. Не от радости, скорее от нервозности и страха. Сегодня музей снова станет их комнатой для игр, а я – игрушкой. И в очередной раз мне остается только молиться, чтобы они были достаточно увлечены, и не пожелали увидеть паранормальные реликвии, пока не пробьет полночь. Мне остается только молиться, чтобы они никого не выпустили.
Огромное фойе раскидывается передо мной. Высокие золотые колонны вырастают из мраморного пола цвета слоновой кости и тянутся до витражного стеклянного потолка, преломляющего свет звезд.
Опершись на массивную дверь высотой в три человеческих роста, я смотрю на наручные часы. Шесть.
Четверо напыщенных джентльменов и две шикарно одетые леди входят внутрь, излучая самодовольство. Меха, крокодилья кожа, бриллианты от макушки до пят… Откровенно комичное зрелище, честно говоря. Но не для меня. Я вижу это не первый раз. Один мужчина позади основной группы, однако не стремится выпятить свое богатство. Его наряд идеально вписался бы в интерьер захолустного супермаркета: синие потертые джинсы, зеленая футболка. Я на мгновение задаюсь вопросом, чем он зарабатывает на жизнь, но тут же гоню от себя эти мысли. Все равно ответа мне не узнать. А вот о чем гадать не приходится, что написано на его лице, – он хочет моей смерти. Хоть бы и просто из спортивного интереса.
– Экскурсия начнется без промедления. Слева от вас гардероб, можете оставить там личные вещи. Не рекомендую разбредаться. Я должен объявить вам, что все должны следовать за мной, однако это совершенно не обязательно. – Слова выходят заученными.
Экскурсия начинается, как и любая другая. Я веду богатые задницы по левому крылу музея. Мы идем мимо залов, посвященных истории и войнам, мимо живой стены, мимо выставки фауны Марианской впадины… В огромных герметичных титановых резервуарах, под грандиозным, но таким привычным для них, давлением, здесь дрейфуют самые разные морские твари. Эта экспозиция мне очень нравится, но задержаться не получается.
В день вернисажа коридоры музея всегда наполнены пугающей тишиной. Вокруг простираются километры заповедных земель, и даже шум случайной машины или голос одинокого запоздалого путника не утешают одинокого разума в такие долгие ночи, как эта. Здесь только я, богатые дикари и экспонаты.
Мы ныряем в перекресток коридоров и останавливаемся. Слева – выставка паранормального. Справа – инсектарий.
Пожалуйста, не смотрите туда, пожалуйста, пожалуйста, только не туда…
– Проследуйте сюда, пожалуйста.
Ну почему вы все остановились?!
Я знаю, почему. Они увидели стеклянную витрину, возвышающуюся у двери в зал паранормального. Любопытство манит их. Требует откинуть чехол и увидеть, что там. Я знаю что. И это лучше не трогать.
– Можно посмотреть, что там? – звучит тихий вопрос за моей спиной. И что-то внутри меня разбивается, как опрокинутая ваза.
Продолжай улыбаться. Сломаться в самом начале экскурсии… ничем хорошим это не кончится.
– Мы вернемся сюда после полуночи. Как только закончим с основной экспозицией…
– Мы заплатили немалые бабки! – кричит один из мужчин. – Покажи нам!
Я дергаю себя за волосы так сильно, удивительно, что клок не остается в руках.
Пожалуйста, не заставляйте меня снимать покрывало… Я не хочу будить ее.
– Давай, открывай! – Все новые капризные голоса врываются мне в уши. Я тоже не новичок в словесных баталиях, но правила запрещают вступать в конфликт с посетителями.
Я с трудом сглатываю и медленно отвечаю:
– Да, конечно.
Неохотно, будто к банке со скорпионами, я тянусь к чехлу. Приоткрываю его и включаю подсветку.
Кик-кик-кик-так-так
Флуоресцентные лампы вспыхивают одна за другой, мерцая в стеклянном прямоугольнике, нависающем над нами. Внутри покоится женщина. Омерзительно вытянутая, не меньше двух метров ростом. Будь она хоть чуточку крупнее, ей пришлось бы склонять голову набок, чтобы не упереться в потолок стеклянной тюрьмы. Иногда она так и делает.
Черные волосы женщины струятся по бледным блестящим плечам, как ветви плакучей ивы, обрамляя шелковисто-гладкое пластиковое лицо – кукольную плоть. Под витриной табличка:
МАРИЭТТА, 1973-2004.
Один из мужчин, очень громкий толстяк, стоит, запрокинув круглое пятно лица, завороженный худой, возвышающейся над нами фигурой.
– Как… – сипит он, прокашливается. – Как она умерла?
Я ненадолго погружаюсь в мысли. На моем лице в тусклом свете ламп, наверное, отражается течение мысли. Лампы щелкают и снова мигают, на мгновение оставляя нас в полумраке. Кик-кик-кик.
– Мне больно говорить об этом, но когда-то она была гидом в этом музее. – Я касаюсь рукой холодного стекла. – К сожалению, после нескольких лет работы у нее случился нервный срыв. И она скончалась.
Несколько вздохов вырывается у моей небольшой группы.
– Скончалась? – Женский голос из толпы.
– Она… – Я стискиваю челюсти до боли. – Она ввела себе смертельную дозу пластифицирующих веществ. На самом деле, это одна из причин, почему мы можем экспонировать ее тело здесь. Оно состоит теперь скорее из пластика, чем из плоти и крови.
Кик-кик-кик.
Свет гаснет.
– Сейчас он загорится снова, – успокаиваю я гостей.
– Это какая-то бредовая история, – гремит мужской голос.
– Скорее печальная, но прискорбно правдивая. Вторая причина – ее собственная воля. Она хотела стать частью музея так же, как… музей стал частью ее самой.
Подсветка в витрине снова загорается. А у меня сердце уходит в пятки.
Не лампы издавали те щелчки.
Это скрипели и щелкали ее пластиковые суставы, сгибающиеся и скручивающиеся. Старый пластик трещал сам по себе, как у проклятой статуэтки из семидесятых. Ее голова теперь наклонена на бок. А стеклянные глаза, не мигая, смотрят прямо на меня.
Черный чехол пропитывается потом от моей ладони. Я едва успеваю накинуть ткань обратно, скрывая Мариэтту от глаз гостей, прежде чем они поймут, что она изменила позу в темноте.
– И что, все? – произносит кто-то.
– Можно ее потрогать? Я хочу коснуться ее упругой пластиковой кожи. У меня прям мурашки от этого!
Мне запрещено говорить “нет”. Черт, да эти богатые отморозки могут убить меня просто чтобы отвести душу, если не получат того, что хотят, и никто даже не услышит моего последнего крика. Надо действовать быстро.
– Мы идем дальше. – Я повожу рукой в сторону второго коридора. – Сюда, пожалуйста.
Душераздирающие детали о некоторых экспонатах я предпочитаю оставлять при себе. Рассказать им подробности – все равно, что плеснуть масла в огонь. Они заронят в разуме гостей семена интриги, интрига раздразнит неудовлетворенное любопытство. А любопытство всегда убивает кошку. Не важно, бродячую или породистую. Я не сказал богачам, что кукла ненавидит свою стеклянную тюрьму. Не сказал, что ее веки должны быть закрыты, чтобы она могла уснуть.
Следующие несколько часов все идет гладко. Я разрешил богачам подержать огромных мадагаскарских жуков, прекрасных созданий, размером с ребенка, будто флуоресцирующих солнечным светом, льющимся через хрусталь. Я так увлечен экскурсией, что почти забыл о щелкающей пластиковой шее Мариэтты.
Мистер Джонс (тот самый мужчина, одетый скорее для посещения супермаркета, чем музея) вдруг говорит, прищелкивая языком:
– Эй, э-э… гид. – Он тычет большим пальцем через плечо. – Мы пойдем туда, взглянем на кое-что.
Я неохотно киваю. Он вместе с одной из женщин исчезает в коридоре, стуча заношенными кроссовками по мраморному полу.
Пока что все тихо. Я даже запускаю одну из женщин в инсектарий, в котором содержатся стеклянные бабочки. Величественные насекомые, полупрозрачные, почти невидимые человеческим глазом, но ужасно ядовитые.
Остальная группа богатых засранцев откровенно скучает. И в глубине души я прекрасно знаю, на что они хотят посмотреть. Сердце сжимается у меня в груди: именно в такие моменты я начинаю ненавидеть свою работу.
Звон стекла из коридора разрывает тишину.
Любопытство убило кошку.
– Прошу прощения, – бормочу я на ходу, бегом выскакивая в коридор. Это в темном коридоре у зала паранормального
И только спустя несколько секунд понимаю, что оставил двери в инсектарий бабочек открытым. Когда позади меня комната взрывается воплями гостей, пытающихся убежать от прекрасных полупрозрачных убийц, пытающихся спасти свои жизни, избежать ядовитого укуса. Теперь они сами по себе, слишком поздно бежать им на помощь. И я продолжаю бежать, с ужасом понимая, что ждет впереди. Спокойствие вечера распалось прахом.
Завернув за поворот, я натыкаюсь на женщину, скрючившуюся на полу у окна. Двумя руками она держится за голову, вся в слезах.
– Что, черт возьми случилось?!
– Она… – Женщина с трудом выдавливает слова через сжатое спазмом горло. – Я ничего не делала… Я не виновата… она… оно…
Я осматриваюсь: пол и стены покрывают осколки стекла, будто здесь прошел дьявольский град. В нескольких шагах от меня графитово-черный чехол наполовину прикрывает острые края зияющей дыры в витрине. Лампы мерцают сквозь ее разверстую пасть, словно насмехаясь надо мной.
Я бросаю взгляд на часы и с трудом борюсь с тошнотой: еще не полночь. Еще не полночь, а витрина Мариэтты разбита. И она исчезла. И прямо как у женщины, рыдающей неподалеку, мое горло будто сжимает невидимая ладонь.
– Идемте, – говорю я, протягивая женщине руку.
Мы бежим. Бежим, пока дыхание окончательно не срывается около выставки морских гадов и живой стены.
– Что это за… штука? – говорит женщина, уставившись на нежную персиковую поверхность стены.
– Не дотрагивайтесь, пожалуйста.
Я не могу мыслить ясно. Она где-то там. Бродит, щелкая пластиковыми суставами. Ей нужна новая плоть. Еще больше плоти, которую можно превратить в пластик, и наконец стать идеальной куклой чревовещателя. Как та, на которой она так зациклилась, работая здесь. Она станет куклой, и мы будем играть с ней. А она – с нами.
– Она, похоже… живая? – Женщина тянется к скользкой, покрытой жирной пленкой стене.
Я не знаю, куда кинуться! Дыхание свистит в горле, и это все слишком. Слишком! Бабочки. Мариэтта. Богатые безумцы, ломающие все вокруг себя ради забавы, без каки-либо для себя последствий…
Похожие на потеки щупальца тянутся к женщине – толстые черви мерзкого цвета гниющих абрикосов, ищущие тепла.
Я шлепаю ее по руке:
– Нельзя это трогать!
Она пораженно ахает, и я понимаю свою ошибку. Похоже, я только что разорвал свой контракт и сам положил голову на плаху.
– Не смей ко мне прикасаться! – выплевывает она мне в лицо. Вены жгутами вздуваются на ее белой шее.
Я поднимаю руку в примирительном жесте:
– Эм, прошу прощения. Эта стена сделана из живых клеток. – Неосознанно я возвращаюсь к сценарию экскурсии, несмотря на полный душевный раздрай. – Вот эта штука, которую вы пытаетесь потрогать, может съесть ва…
– Я не желаю ничего слышать.
Некоторое время мы просто стоим, оба не в состоянии ни говорить, ни мыслить. Я не мигая смотрю на стену. Как пламя костра, ее плоть колеблется, меняется, волнами перетекает с места на место. Словно приглашая меня подойти поближе. Внизу поблескивает табличка:
Живая стена
Я встряхиваюсь и вырываюсь из плена манящих волн.
Ричард Джонс возвращается к нам. Зеленая футболка разорвана на шее, глаза запавшие, в них плещется что-то неопределенное. Может быть, ужас?
– Гид, выход заперт. Нам нужен твой ключ.
– Сию минуту, – киваю я и бегу трусцой в фойе.
Но по мрамору стучат только мои шаги.
– Мистер Джонс? – Я поворачиваюсь к нему.
Ричард Джонс стоит около женщины, несколько мгновений назад лившей слезы рядом со мной. Он молча смотрит прямо мне в глаза, в тусклом звездном свете, льющемся через окно.
А когда он кладет ей руку на спину и хищно улыбается, я понимаю, что уже ничего не смогу исправить.
Он с силой толкает ее.
Женщина визжит и падает головой вперед прямо на липкую персиковую кожу живой стены.
Толстые пальцы-черви обхватывают ее шею и спину. Кости хрустят и сминаются в их смертельных объятиях. Живая персиковая плоть льется ей в рот свободным потоком, замедляясь только чтобы запутаться между зубов, будто отрывая мясо с сырой кости. Она отчаянно вопит, пока может. Но крики быстро превращаются в придушенное бульканье мерзкой слизью.
Стена целиком поглощает ее, оставляя лишь неясный отпечаток лица и комки плоти тут и там на липкой поверхности. Кусочки прервавшейся жизни, подвешенные на пульсирующем покрывале боли и голода.
Ричард смеется. И он смеется, смеется и смеется, не прекращая. Он из тех, кто точно может купить счастье за деньги. Ужасающее, омерзительное счастье.
Тошнота подкатывает к моему горлу.
Из стены доносится голос. Глубокий и поначалу трудноразличимый. Женский голос, завязший глубоко в скользких расщелинах.
– Ричи… – стонет она.
Весь подобравшись, я готов рвануть прочь от убийцы, но его и след простыл. Мне ничего не угрожает. Он получил удовольствие, которого жаждал и сбежал.
– Ри… ри… чи…
Эти завывания ничем не заглушить. Можно только переждать. Сломленный ужасами сегодняшнего вечера, я сворачиваюсь клубком под окном, заткнув уши. Сердце рвет грудную клетку, в желудке будто сплетаются скользкие угри. Я не хочу больше быть гидом!
И вот я бегу, бегу и не оглядываюсь. Взлетаю вверх по лестнице с такой скоростью, что чуть не ломаю ноги.
В эту ночь музей наполняют крики.
На много часов.
Вернисажи всегда были долгими и наполненными ужасными событиями. Это не стоит никаких денег. Придя в сознание, я понимаю, что в забытье забился в чулан уборщика на втором этаже.
Наконец, мерзким психопатам музей больше не интересен. Оставшиеся в живых гости идут мимо моего жалкого убежища к выходу, и я слышу, как Джонс отпускает шутку о женщине, поглощенной стеной. И смеется. Остальные вторят ему. И они будут смеяться, спускаясь вниз, и всю дорогу домой в свои огромные поместья, на своих частных самолетах, рассыпая противоестественную радость над городами.
***
Наступила полночь. Мариэтта заснула, и я закрываю ее пластмассовые веки. А теперь нужно подмести стекло и починить витрины.
Я в очередной раз убеждаюсь, что кошмары живут не в сени этих стен. Кошмары живут внутри людей, посещающих музей. В их нездоровой погоне за кровавыми развлечениями и жестокими играми. А я просто их игрушка. Дорогая Мариэтта, мне так жаль, что они сегодня играли и с тобой.
Экспозиция, после которой я в очередной раз понимаю, что хочу уйти, продемонстрировала отвратительную сторону истинной человеческой свободы. И такое представление разворачивается для меня одного каждую неделю.
Но Мариэтта будет бродить по коридорам каждую ночь без своей стеклянной тюрьмы.
Она будет медленно-медленно передвигать ноги, вертеть головой туда-сюда, как кукла чревовещателя. Ее стеклянные глаза будут метаться влево-вправо, перекатываясь в глазница, как два мраморных шарика, в поисках новой плоти. Чтобы поглотить ее и стать еще лучше. Чтобы стать идеальным экспонатом.
Кик-кик-кик
Наверное, пока что я не могу уйти. Нужно починить витрину и поправить здесь все.
***
Прежде, чем запереть двери, я задумчиво оглядываю шикарное фойе. Огромный, горестный храм терпимости. На мгновение на моем лице мелькает гримаса сожаления от воспоминаний о тех временах, когда, чтобы удовлетворить любопытство гостей, достаточно было показать им насекомых. Я так давно работаю здесь… Истории льются со стен бесконечным потоком ужаса.
Думаю, мне есть что вам рассказать.
~
Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты
⠀
Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.
Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.
