Филипп Миронов, известный любовью к грязевым ваннам, компотам, облупившимся мозаикам и другим вещам, которые не менялись с 50-х, объясняет свое пристрастие к неказистому, сирому и убогому в нашу эпоху стремительного благоустройства.
«Никуда на майские» стало лозунгом каникул 2020 года: границы закрыты, по пустым улицам ветер гоняет мусор, люди в страхе смотрят Netflix по домам или выкупленным подчистую частным домикам в Подмосковье.
Нашей компании тогда повезло — нас посвятили в тайну. В Переделкино под прикрытием писательской командировки чуть ли не за 700 рублей оказалось возможно снять номер в новом корпусе Дома творчества. Новым это модернистское здание было лет 40 назад, а сейчас его неуклюжая советская красота смотрелась по-модернистски исключительно на фоне белоколонного корпуса сталинских времен. В нем жили рабочие, ремонтировавшие какую-то яму в Одинцово, туалет располагался на этаже, и возникало ощущение, что бродишь по склепу советских литераторов, которые смотрят на тебя с фотографий в коридорах.
В новом корпусе, по крайней мере, не так сильно скрипели половицы, и убранство комнат напоминало об атмосфере советских комедий про командировочных. В один из вечеров мы посмотрели данелиевские «Слезы капали», обнаружив, что в квартире у Леонова такие же обои, как в нашем номере. Погружению в эпоху способствовали не только чайнички и чашечки с клеймом Литфонда, но также немногочисленные соседи, похожие на призраки советских типажей. В тучном мужчине на костылях опознавался автор громогласных стихов, которые раньше продавали в электричках; мужичок, который безмолвно курил по утрам на крылечке, напоминал героя анекдота «про заек»; была еще какая-то разбитая жизнью пара с пожитками в целлофановом пакете (женщина плакала). Наша компания, то разраставшаяся под стихийно возникавшие дни рождения, то убывавшая, не смотрелась чужеродно в этом Доме творчества только потому, что никого не было.
Поездка в никуда подразумевает, что и делать вы будете ничего. Мы гуляли в запертом из-за ковида Мещерском парке, где такие же изобретательные отдыхающие проделали дырку в заборе. Один раз столкнулись там с полицейским бобиком, выехавшим на главную полянку и врубившим про эпидемиологическую обстановку и «пожалуйста, расходитесь». Воспользовавшись «Викимапией» — картой, на которую пользователи наносят объекты, прошли мимо заборов домов Церетели, Рождественского, Ликсутова, Ворошилова, не считая Чуковского и Пастернака. Облазили все возможные заброшки. Посреди парка нашли общежитие Академии им. Маймонида — циклопическую постройку, облицованную пористым камнем, похожую на архитектуру из фильмов про Алису Селезневу и с таким же замшелым ретрофутуризмом в кафешке внутри. Мы одурели от шашлыков и жаренных на огне баклажанов, я изобрел «сырный пирог Миронова». Есть в Переделкино было негде, и готовка на огне сближала советское переживание с первобытным. Друзья пили водку у мангала под тихое техно вместо Высоцкого и Галича. Я выискал в интернете, как ее пил Александр Фадеев: он уходил в одиночестве в переделкинские леса на несколько дней.
Дальше мы вернулись в Москву, ограничения постепенно снимались, а ближе к концу лета началась реконструкция переделкинского Дома творчества под эгидой «Гаража». Из бывшей столовой моментально сделали общественное пространство для выставок и концертов, на лужайках вокруг стали проводиться компактные литературные фестивали — щемящее запустение обратилось рассадником культуры. Номера в новом корпусе с максимально бережным отношением к изначальной фактуре решили переделывать под писательские резиденции: переложить плитку в ванных, подобрать мебель в стиле mid-century, поставить без воя работающую сантехнику. В Доме творчества снова поселятся люди, работающие со словом, и затянутся дырки в заборах, которыми мы по-хулигански воспользовались на майские. Станет лучше.
Стремительная трансформация Переделкино показывает неизбежность перестройки. При нашей жизни все останки Советского Союза наверняка превратятся в аттракцион типа ВДНХ или как-то иначе будут джентрифицированы под современные нужды. Историческое время, которое для предыдущих поколений текло ветхозаветным медом, с 2010-х измеряется словом «вжух»: вжух, и поплывший конструктивизм стал белоснежным, а сталинки засверкали сусальным золотом. Прежде разрушение ассоциировалось с одномоментной катастрофой, олицетворением которой был террористический взрыв или скоростные лужковские сносы; теперь же созидание оказалось возможным как взрыв. Вжух, и все вокруг благоустроено: на месте бывших развалин гуляют мамы с колясками и продают флет вайт.
Однако человеческая природа работает иррационально, и хочется сберечь то, чего становится меньше, даже если остальные считают это плюгавым или напоминающим о бремени прошлого. Яркий пример — объявление о сносе хрущевок в программе реновации несколько лет назад. Оно подстегнуло интерес к архитектуре 1960-х, заставило не только студентов МАРХИ полюбить гробоподобный брежневский брутализм и горбачевский постмодерн, считавшиеся бездушными и антиэстетичными. Другой пример — движение за Ивановскую горку, участники которого выступают буквально за сохранение руин, призывая девелоперов не трогать зассанные дворики. В эту матрицу укладывается живопись Павла Отдельного, который рисует индустриальные развалины, перенося в галереи паблик «Эстетика ебеней», и его восторженность убожеством. Мне нравится проект @sanatorium_premium, исследующий пространства санаториев как советские гезамткунстверки, воспитывающие тело и дух. На YouTube есть канал bald & bankrupt, его автор, британец Бен, ездит по советской глубинке, поражаясь провинциальным памятникам Ленина, мозаикам и автовокзалам 1970-х.
Инклюзивность в качестве ключевой модели развития общества и культуры превращает сострадание в инструмент познания, вписывая в круг цивилизации самую разную дисфункциональность, в том числе приютских собак и уродливые органические овощи. Все, считавшееся сирым и убогим, достойно внимания и принятия, в том числе неказистые здания. Когда окружающее пространство становится неотличимым от сверкающих рендеров, нас сильнее начинают привлекать места, куда не дотянулся светоч улучшений, в которых нет программы событий, арт-директора и логотипа, нарисованного выпускниками Британки. Никому не нужные писательские деревни, полузаброшенные советские санатории и дома культуры способны вызывать более глубокое сопереживание, чем проекты, которые уже «спасли», превратив их в опрятные гостиницы или центры современного искусства.
Пандемический год стал прорывом: то, что санкции 2014-го сделали с русской гастрономией, 2020-й сотворил с внутренним туризмом. Я пожил во всевозможных домах отдыха: в кисловодском Санатории им. Г. К. Орджоникидзе сестра будила меня вопросом, собрана ли у нас моча; в Доме творчества Союза архитекторов «Суханово» я хлебал суп в столовой, расположенной в усыпальнице князей Волконских, построенной Жилярди. В каждом городе я искал заброшенные здания и музеи с экспозициями, оставшимися от советских времен. В поездках по России пока бессмысленно искать комфорт, зато в них полно такой фиксации в отсутствующем времени, которая застыла на майские в Переделкино. Термином «вненаходимость» антрополог Алексей Юрчак описывает особенный режим отношений с официальной идеологией, от которой советские граждане прятались в науку и различные социальные практики. В полуразрухе, откуда выветрились прежние смыслы и которая сопротивляется современной идеологии удобства, вненаходимость обретает буквальное значение. Главное в этих поездках — не рассчитывать, что вентиль с красной отметкой включает горячую воду. Оно как пойдет…
Текст: Филипп Миронов
Фотографии: проект Holidays in soviet sanatoriums, Дмитрий Лукьянов
Листайте ниже, чтобы попасть на сайт Главстрой Медиа и увидеть больше материалов о том, как люди воспринимают дома, районы и города и как меняется это восприятие и среда вокруг.