Время до замены прошло скучно. Летал мало, больше сидел в дежурном звене днём. В июле восстановился ночью в сложных метеоусловиях. За месяц сделал всего 7 полётов и налетал меньше 5 часов. Моя натренированность меня не радовала, но кроме меня она никому была не нужна. Заменщик! Впрочем, чтобы меня ставить в дежурное звено ночью, меня надо было восстановить при минимуме. И в августе начальство стало меня планировать на ночные смены
В этот период моих дневных дежурств произошло одно событие, которое наглядно показало, что моя натренированность недостаточна. Мы дежурили с Геной Грибун и нас - невиданное в Орловке дело - по очереди подняли в воздух. Уж и не помню чем мы там в воздухе с ним занимались: подыгрывали или плановая проверка дежурных сил была, а может командир решил дать нам подлетнуть. Но после нашей посадки и заправки самолётов в домике появился сам Борщ с вопросом, мол, кто из вас разрушил «матроса». Это такой знак, обозначающий боковые границы полосы. Сделан он из деревянных реек, обтянут тканью и окрашен.
Мы с Геной не признались и, вместе с командиром, вышли на стоянку дежурного звена на осмотр самолётов.
Было бы нехорошо, если бы командир нашёл какое-то повреждение на самолётах. Ладно мы, лётчики, вылезли из кабины, расписались и в домик, разоблачаться. А техники-то подготовили самолёты, а значит — они их и осмотрели внимательно. Теоретически они должны были обнаружить повреждение и уже доложить. Доклада мне, как старшему в дежурном звене, не было. Всё нормально или не обнаружили повреждение?
Мы, два лётчика и два техника, переглядываясь, гуськом ходили за командиром полка, который внимательно осматривал стойки и нижние части фюзеляжей слетавших самолётов. Часовой с любопытством наблюдал за этой странной процессией, не понимая её смысла.
Борщ ничего не обнаружил и внимательно посмотрел на нас с Грибуном, словно пытаясь уже на нас найти следы от «матроса». Мы с Геной молчали. Командир покачал головой и пошёл к своему «газику». Техники незаметно перекрестились.
Я знал, что Грибун был влётан в этот период. Он подошёл к сдаче на квалификацию «лётчика 1-го класса» и интенсивно летал ночью. А вот моя натренированность была недостаточной. Да, в прошлом месяце я налетал 12 часов, но 10 из них — перегон самолётов в пять этапов. А полгода до перегона летал очень мало. И отпуск у меня уже был. Грустная картина с налётом в этом году. Так что, кандидатом в виновники был, скорее всего, я. Но никаких звуков столкновения с «матросом» я не слышал. И уличить меня было невозможно: следов столкновения на самолёте не было. Можно об этом случае и забыть.
Но вопрос командира не выходил у меня из головы. Мне нужен был ответ. Борщ описал нам характер повреждения «матроса»: верхняя рейка была проломлена и он лежал на боку. Что такое — деревянная рейка против шестнадцати тонн? При скорости за триста километров в час. Не было там никакого звука. И удара не было.
Я сидел на диване в комнате лётчиков и, закрыв глаза, прокручивал и прокручивал в уме свой взлёт. И с каждым разом мне вспоминалось всё больше и больше деталей. На пятом или шестом дубле я уверился, что «матрос» - дело моих рук.
Я торопился. С трудом вписывался в норматив времени взлёта по команде «Воздух!». Вырулил на полосу и как только нос самолёта стал по оси, затормозил. Не прорулил по прямой, как требовала Инструкция. И переднее колесо осталось отклонённым от оси самолёта. На разбеге самолёт стал уходить от оси, я выправил направление, но не совсем. И после отрыва оставался боковой снос. Мне он показался уже не опасным, я был в воздухе и не стал выправлять курс. Оторвался-то я на бетонке, но на самом краю. И колесом вскользь, возможно, зацепил «матроса». Ничего я не услышал и не почувствовал. Но, исходя из бокового уклонения самолёта после отрыва, мог напороться на знак. И мог продырявить пневматик. А на посадке у меня бы возникли непредвиденные проблемы. Но всё обошлось. Повезло!
Своими открытиями я ни с кем делиться не стал.
После возвращения из командировки у меня было одно хорошее событие, даже два. С меня сняли досрочно партийное взыскание за предпосылку. Не помню кто из сослуживцев был инициатором внесения в повестку дня партийного собрания этого вопроса. Им пришлось продавливать сопротивление политаппарата, который настаивал на годичном сроке давности. Но что-то уже изменилось в отношении командования ко мне и они уступили желанию партийной организации эскадрильи. Возможно сыграла роль моя успешная перегоночная миссия. Как бы там ни было, а партийное взыскание за предпосылку с меня сняли.
Да и была ли предпосылка? В юридическом смысле. В моей Лётной книжке запись об этом отсутствует. Последствия были ничтожные. Да и не один я был в самолёте, а с комэской. Который только что получил назначение на эту должность. Нет, не оформляли, думаю, предпосылку. Спустили на тормозах, отыгрались на мне отстранением от полётов, партийным взысканием и задержкой очередного звания. Для меня это было чувствительным ударом: ходить старлеем, когда мои однокашники ходили с капитанскими погонами.
Теперь препятствие было устранено и кадровик оформил и отправил на меня представление к очередному воинскому званию «капитан». Я был этому рад и надеялся новый учебный год начать уже с капитанскими погонами.
Лето заканчивалось и надо было думать об отправке вещей за границу. Точнее, об упаковке их. Вещей у нас было мало, самый необходимый минимум, но их тоже надо было уложить в какую-то тару. А где её взять? Что-то перепадало от технического состава моего звена, кое-какая освободившаяся тара. Что-то взял у ребят, которые приехали из-за границы и хотели освободить от ящиков балконы.
Что у нас было? Софа, два кресла, платяной шкаф, три навесных книжных полки, стулья в кухне, минимум посуды. Пару скромных ковров. Стенок, сервантов, всякого хрусталя мы не приобретали. Слава Богу, жена этим не страдала, а я — тем более. Музыкальный центр, магнитофон, пластинки, книги. Да, была ещё кровать с панцирной сеткой, которую мы не собирались с собой брать и детская кровать, которая, конечно, поедет с нами.
Одежды тоже было мало. Большую часть из неё занимала моя военная и лётно-техническая форма.
Книги, пластинки, обувь можно и в сумки парашютные засунуть. А в книжные полки набить одежды. Ящики для хрупкого. В ковры тоже что-то можно завернуть. В упаковке вещей я - крупный специалист! Даже и не знаю откуда у меня этот дар. В обувь у меня засовывались игрушки и хрупкие вещи, если они туда влезали. Всё упаковывалось по принципу матрёшек. Особых проблем с упаковкой я не помню. Проблемы возникали потом, когда это всё распаковывалось. А в какой обуви у нас чайные чашки?
Ведомый тоже готовился к отъезду в новый полк. Он предложил мне завести новые Лётные книжки и отразить в них этим годом подготовку к маневренным воздушным боям парой и звеном. Чтобы не ударить за границей в грязь лицом. Мол, и мы не лыком шиты, всё истребительное умеем. И был очень разочарован моим отказом это сделать. По его реакции я понял, что он эту процедуру обязательно провернёт.
Теперь к моему ожиданию замены прибавилось беспокойство: мне придётся врать новым начальникам по поводу разной лётной подготовки в одной паре. Конечно, ведомый меня проинструктирует что и как, но…
Господи, хоть бы нас в разные полки направили!
Мечтатель! Штатную пару и - в разные?
В августе я хорошо подлетнул. Семь смен и двенадцать часов налёта. Получил допуск с инструкторского кресла при минимуме погоды, восстановился при минимуме ночью, слетал опять на отстрел управляемых ракет. Наверняка это было на Сахалине опять, но ни перелёт туда, ни работа там никаких воспоминаний не оставили. После нашего перегона в Нижний Тагил, это были такие семечки!
Крайний мой вылет в Орловке был 27 августа. И вряд ли я об этом догадывался. Я восстановился ночью и намеревался дождаться замены на ночных дежурствах в домике дежурного звена. Запись в Подённом учёте полётов говорит, что это был облёт самолёта длительностью один час и семнадцать минут. Странный облёт: при максимальной высоте полёта три тысячи метров и двумя заходами на посадку в автоматическом режиме. Обычно облёт бывал на потолок самолёта с разгоном максимальной скорости. Что я там облётывал? Может какое-нибудь оборудование?
Сентябрь в моей Лётной книжке полностью отсутствует. В этом месяце я рассчитывался с полком, отправлял вещи контейнером и перемещался своим ходом к новому месту службы с заездом к себе на родину. Там я оставлял жену с дочкой ждать от меня вызова в ГДР.
Все эти радостно-грустные хлопоты по прощанию с Орловкой совершенно не оставили воспоминаний. Меня стращали всякими сложностями по отправке контейнера из Белогорска, но мне повезло: всё как-то прошло буднично. Ни платить, ни унижаться на станции мне не пришлось. Похоже, у работников железной дороги рука не поднялась на тщедушного старлея, который пытался изобразить из себя уверенного вояку. А может потому, что контейнер мне нужен был самый маленький, не знаю.
Товарищи помогли мне погрузить вещи и я их благополучно отправил за границу. Была и отходная с однополчанами, но я её не помню.
Что поделаешь? Такой уж я праведный. Пьяных вех в моей жизни минимум-миниморум. И те остались в школьных воспоминаниях. Да-да, в школьных. Первый раз я стоял в углу целую неделю за организацию пьянки во втором классе. К поступлению в училище остепенился. Это — к слову, обличителям моего трезвого образа жизни.
Прощание с Орловкой ознаменовалось хорошей новостью: мой ведомый отправлялся в ГСВГ в другой полк. Какое облегчение!
Прощай, ведомый!
Прощай, Орловка!