В безотчётной надежде, под холодным колючим дождём, бежал Денис к перевалу. Он обошёл весь берег Луганки, а потом понял, что Катюша там, около криницы. Ему казалось, что она ждёт его, – больше она нигде не могла быть. Скользил по мокрой траве, падал… На склоне балки споткнулся в зарослях купырей, а когда поднялся, – увидел Катю. Даже не увидел, а понял, что это она. Она лежала лицом к земле, за невысоким гребнем перевала. И Денис бежал к ней, снова падал… Наверное, ему надо было падать, – чтобы уберечься от выстрелов и добежать до перевала. А когда упал рядом с ней, почему-то капли дождя, что стекали с его лица, оказались солёными. Он целовал Катюшины мокрые волосы:
- Я нашёл тебя! Я тебя везде искал, – у Луганки, в Холодной балке… Я нашёл тебя!
А она плакала:
- Мне так страшно было… что не увижу тебя…
И они целовались, – до боли в губах, до остановки дыхания. Гремело и вспыхивало теперь гораздо левее посёлка: каратели вели огонь по близлежащим деревням. Денис нёс Катю на руках. Задыхался, – хотя тоненькая Катюша была совсем лёгкой. Тяжёлыми были его промокшие кроссовки с налипшими комьями земли. Катя просила:
- Отпусти. Тебе тяжело.
Он упрямо качал головой, а голос его был охрипшим и прерывистым:
-Я тебя никуда не отпущу.
Они пришли в школу. После обстрела посёлка ребята разбежались по домам, а Денису и Кате казалось невозможным остаться друг без друга, и они, не сговариваясь, прошли в свой класс. От окна к ним повернулась Евгения Максимовна. Денис и Катюша замерли: почерневшее лицо учительницы без слов говорило о какой-то беде…
- Евгения Максимовна, – что? – Катюша прошептала, а Денис спросил громко и отчаянно, – одновременно это у них вышло…
-Анютка… и Матвей. Мы не знаем, где они. Ещё до обстрела ушли.
И ещё какое-то тяжёлое, неосознанное предчувствие сжимало сердце, но она не сказала об этом ребятам, потому что это было её сокровенным предчувствием, – или страшного горя, или долгожданного счастья…
Денис осторожно сжал Катину ладошку:
- Я найду их.
Катюша с Евгенией Максимовной сидели за последней партой. Учительница обняла девочку:
- Хороший он у тебя.
А Катя доверчиво прижалась к Евгении Максимовне:
- Он самый лучший. Я люблю его. – И снова заплакала, – хотя опухшие веки уже потяжелели от слёз.
Денис добежал до края посёлка, в раздумье остановился: на берегу Луганки этих малолетних разбойников точно не было. И в степи, – он бы заметил их… Ну, и где их искать?..
Медленно побрёл к старому ставку, почти не надеясь найти там малышей. Случайно заглянул в яму, откуда строители брали недавно глину. Оторопел: Анютка с Матвеем спали, склонясь друг к другу светловолосыми головками. Денис усмехнулся, – ну, точно, как зайчата-листопаднички… Девчушка горько и обречённо всхлипывала во сне. Денис оглядел скользкие стены ямы, покачал головой: ясно!.. Туда запрыгнули, а вылезти не смогли. Денис лёг у самого края ямы, негромко скомандовал:
- Эй, бойцы!.. Подъём!
Малые вздрогнули, открыли глаза. Обрадовались:
- Денис! Ты к нам?
- Почти догадались, – я за вами.
Денис протянул вниз руку, кивнул Матвею:
- Помоги ей! Анька, а ты держись за мою руку, – крепко-крепко держись, двумя руками!
Удивился: Анютка оказалась совсем невесомой. Потом вытащил Матвея. Мальчишка помогал Денису, держался за его руки, а сам осторожно ступал по скользким стенам ямы. Уже у самого края глянул вниз.
- Денис, погоди. Мне надо назад, на дно!
Денис не понял:
- Куда?..
Малый серьёзно объяснил:
- А вон, – кукла Анюткина осталась. Видно, из кармана выпала.
Анютка затаила дыхание. Денис тоже взглянул в яму: и правда, – крошечная куколка-брелок, присыпанная глиной, едва виднелась…
Денис отряхнул Анюткину и Матвееву куртки от глины, взял малых за руки:
- Следующий раз получите у меня… Если без разрешения вздумаете путешествовать, когда обстрел на дворе.
Матвей вздохнул:
- Так они ж не сказали, что стрелять начнут. Мы и пошли.
… Евгения Максимовна уже уложила Анютку. А сама подолгу стояла у окна, выходила на крыльцо… Ждала, что директор… что Валерий зайдёт к ней. Тревожилась: Валерий Михайлович так и не вернулся в школу. Знает ли он, что и малыши, и Катюша с Денисом нашлись?..
Далеко за полночь прилегла, не раздеваясь, на диван. Едва задремала, – послышался осторожный стук в окно. Женя выглянула: поселковый фельдшер, Ольга Алексеевна, взволнованно махнула рукой. У Евгении Максимовны оборвалось сердце… Непослушными руками набросила куртку, вышла во двор.
- Женечка, ты прости, – ночь-полночь… Я бы не стала тебя тревожить… Да только не приходит он в себя. А к рассвету заметался, и всё имя твоё и дочки твоей – в бреду… то громче, то совсем тихо: Женечка… Анютка!..
Ольга Алексеевна вытерла слёзы, с деликатной простотой, – испокон веку так заведено у шахтёров и поселковых жителей говорить о самом сокровенном, – предположила:
- Видно, сказать что-то хочет.
Фельдшер не назвала имени директора школы, – а и не надо было… Евгения Максимовна тихонько поправила одеяльце, прикоснулась губами к дочкиному лобику. Анюта тут же открыла глаза.
- Анютонька! Мне надо ненадолго уйти. Ты не будешь бояться?
Аня села на постели:
- Не буду. А Луша на крыльце?
Луша – серо-чёрная большая овчарка, умница, и правда лежала на крыльце, чутко прислушивалась к предрассветной тишине.
- Да, Луша будет с тобой.
Аня крепко обняла маму:
- Возвращайся скорее!
По дороге Ольга Алексеевна рассказала:
- Мужики-ополченцы из батальона «Сармат» принесли его из степи… без сознания был. «Скорую» ждём. Много крови потерял, да и раны, – на шее опасная очень, и на груди… а самая страшная – в голову. Осколочные… а в плечо, – видно, в грудь целились, кажется мне, что не издалека стреляли, – из стрелкового оружия.
Женя опустилась на колени перед кроватью. Взяла руку Валерия Михайловича. Фельдшер расслышала одно слово:
- Прости…
И он вдруг затих на минуту… А потом снова заметался:
- Женя… Аню-та!.. Анна… Валерьевна?.. Женечка!..
На умоляющий вопрос в глазах учительницы фельдшер покачала головой:
- Если успеют – до утра!.. – с переливанием крови. Но раны… и горит он весь, ты же чувствуешь…
… Евгения Максимовна вела уроки алгебры и геометрии… Сегодня её одиннадцатиклассники почему-то делали много ошибок в построении графиков функций с применением производной. И учительница негромко повторяла:
- Эту ошибку можно исправить…
Под внимательным взглядом классного руководителя Катюша Евсеева виновато опускала глаза: Дениса снова не было на уроках. Катя знала, что Денис позавчера ушёл к ополченцам. Сказал, что потом доучится, после войны:
- Какой универ, Кать. – Усмехнулся: – Особенно, – ин. яз., как упорно пророчит мамуля.
Ирина Юрьевна растерянно вытирала слёзы: совсем от рук отбился!.. Да ещё и директора в школе нет, – опять одни бабы остались…
А под вечер у двора остановилась машина. У Ирины Юрьевны сердце от страха зашлось: калитку открыл офицер Народной Милиции ЛНР ( Вооружённые Силы Луганской Народной Республики, – прим. Автора), пропустил Дениса…
Ирина Юрьевна – как была, в стареньком домашнем платье, с растрепавшимися волосами, – выскочила на крыльцо.
- Принимай, мать, своего ополченца, – хмуро и устало сказал майор. – Ещё раз увижу его в отряде, – приму меры. Не вырос ещё до войны… Пусть школу окончит.
Денис с независимым видом прошёл в дом. Ирина Юрьевна дрожащей рукой поправляла волосы:
- Да я ему!.. Сколько раз! – Заплакала: – Сладу нет с мальчишкой. А учился, – почти отличником был!
Майор неожиданно улыбнулся… И глаза потеплели… И – сквозь слёзы, а всё равно увидела Ирина Юрьевна, что смотрит на неё командир… ну, с таким обычным… таким желанным мужским интересом… Как любая женщина, рассмотрела в его чуть смущённом взгляде, что понравилась ему… Пригасила в дом:
- Я картошечки поджарю… Я быстро! Огурчиков моих… из погреба, – попробуете.
Жарила картошку, и от счастья горького всё дрожало внутри: Господи!.. Как же хорошо, что он сидит с Денисом у стола, что они – так по-мужски!.. – говорят о вчерашнем ответе ополченцев на артобстрел карателей… Господи!.. Как же хорошо!..
Уехал майор Елагин уже за полночь. Строго свёл брови, кивнул Денису: – До окончания школы – никаких самовольных уходов на позиции.
И пожал мальчишке руку. Ирина Юрьевна проводила Елагина до калитки. И задохнулась от счастья, когда он застенчиво улыбнулся:
- А можно мне… Ещё раз увидеть Вас?..
Вернулась в дом:
- Немедленно спать! Завтра чуть свет подниму.
Денис исподлобья взглянул на мать:
- На ин. яз. не пойду. Я в военное поступать буду.
И только утром, на совещании перед первым уроком, Ирина Юрьевна жарко вспыхнула. Вспомнились слова Таисии Марковны:
- А будет он, Ирочка, чуть постарше Вас… И – из большого начальства.
Прижала руки к пылающим щекам… И никому бы не сказала о сбывшемся счастье, – майор Елагин, Серёжка, приезжал почти каждый день… Да Анжелка по секрету сказала, что Андрей Шевцов, горный инженер, что с начала войны в ополчении служит, предложение ей сделал…
… А Валерий Михайлович, директор Яснодольской школы, открыл глаза. Голова сильно кружилась, но туман рассеивался… потому что на него – сквозь этот туман – смотрели внимательные и серьёзные Анюткины глаза. Малышка оглянулась на Женю, что от усталости задремала у постели Валерия Михайловича, радостно и чуть испуганно прошептала:
- Мама!..
А Валерий целовал маленькие Анюткины пальчики, ладошки… Взглянул на Женю:
- Знаешь… Там, в черноте, всё сверкало, так ослепительно. И она со мной была. Не давала уйти мне, – догоняла, брала за руку… И я глаза её видел. У неё же мои глаза. – Перевёл дыхание: – Ты… больше не уйдёшь от меня?
Женин отчаянный шёпот прозвучал криком:
- Куда я уйду от тебя! У меня же ребёнок!!!.. Дочка у меня… у нас с тобой!..
Сухачёв прикрыл глаза, улыбнулся:
- Анна Валерьевна.
Неизвестно, сколько продлится это счастье, – гражданская война вероломно кружит по луганской степи, оставляет на берегу ласковой Луганки взрывные устройства, в сумасбродном неистовстве расшвыривает по посёлкам мины и гранаты… И всё равно, – весной сюда возвращаются журавли, белыми облаками становятся кусты колючего тёрна, вспыхивают бутоны воронцов… и бегут за степными ветрами ковыльные волны. И рождаются дети, и подрастают с каждым годом, – потому что любовь и нежность сильнее войны.
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Навигация по каналу «Полевые цветы»