По какому поводу наденем вышиванку? На кого похож Алексей Навальный? Почему российские политики в начале ХХ века действовали как подростки? Об этом побеседовали с доктором исторических наук, доцентом кафедры истории России XIX – начала XX века исторического факультета МГУ Федором Гайдой.
— Какими были оппозиционные политики на пути к власти периода 1914 – весны 1917 года?
— В конце XIX века выросли интеллектуалы, которые могли рассуждать о чем угодно и теоретически знали все, однако не имели никакой практики. Это хорошо видно по российским политикам начала ХХ века: они только учились политике с практической точки зрения. А что подобное означает? Политика неизбежно предполагает компромисс и закулисные сделки. Она сложно выстроена, многое не на поверхности, а в глубине, у нее разные подводные течения. В начале ХХ века в Западной Европе в основном все выстраивается путем политических компромиссов, а российские политики воспринимают компромисс как беспринципность. Они действуют как подростки пока еще! Да, умные, действительно, продвинутые, но возраст у них подростковый! И эти политики со своим представлением о беспринципности не могли ни с кем, ни о чем договориться. Они заводили дело в политический кризис — это хорошо заметно по событиям, начиная с Первой мировой войны, с 1914 по 1917 годы. Когда на Западе организовываются широкие коалиции, проекты национального единства, у нас пытаются все это копировать, что плохо получается. Ну, казалось бы, в 1914 году объявили священное единение! А единение западного типа, французского, например, означает сплочение вокруг власти. В России общественность изначально не формировало правительство, но затем выстраивается традиция, когда их представителей стали допускать на министерские посты. Это как раз происходит в Первую мировую войну. В чем тут принципиальное российское отличие от Запада? В России огромное недоверие к традиционной власти. И если даже кого-то допускают к высшим постам, на этого человека свои же начинают очень косо смотреть.
Скажем, возникает в 1915 году прогрессивный блок, объединение большинства депутатов Госдумы (половина Государственного совета Российской империи в этом участвовала). И встает такой вопрос: у прогрессивного блока есть программа, как обустроить Россию. Главное требование — создание министерства доверия, то есть правительства общественного доверия. У блока попросили составить перечень людей, которых они выдвигают на эти посты. Полтора года, пока существовал блок, они не сумели внутри договориться об этом списке теневого кабинета. Напомню, шла мировая война, был глобальный стресс. В данной ситуации кого ни назначь, он уже через неделю не будет пользоваться доверием. Получается, если есть список, то вы конструктивная оппозиция, а если его нет — значит вы деструктивная оппозиция. В результате на протяжении полутора последних лет существования Российской империи именно это и происходит. Назначают в конечном счете Александра Протопопова министром внутренних дел.
— Пытаюсь вообразить ситуацию, когда на пост нынешнего главы МВД Беларуси назначили бы кого-нибудь из оппозиционеров…
— Как раз смотрите, что тогда получается! В Российской империи это второй по значимости пост в правительстве. Данный министр отвечает за полицию. И вот на ключевую должность назначают человека из оппозиционных рядов, выходца из прогрессивного блока. Причем далеко не последнего: он был зампредом в Думе, возглавлял парламентскую делегацию во время заграничной поездки к союзникам. Тут возникают два момента. Первый: вся оппозиция тут же начинает считать его предателем. И второй: оказывается, Протопопов ничего не умеет делать. Собственно, он и становится последним министром внутренних дел Российской империи. При нем происходит Февральская революция. Тут можно провести миллион параллелей с современностью.
— По-моему, классный тактический ход со стороны власти! Например, Навального бы сейчас назначить министром внутренних дел России. Представляю, что было бы.
— К слову, разглядывая разные фотографии Алексея, я никак не могу понять, на кого он больше похож. То ли на Бориса Ельцина в молодости (особенно там, где он улыбается), то ли на Керенского (на ряде снимков, где он серьезен). И я могу точно сказать, что приход Навального к власти — это типичная парадигма Керенского, когда начинается все с обожания, а через несколько месяцев заканчивается абсолютной ненавистью к человеку, который обещал многое и ничего не может сделать. А то, что он творит, оборачивается катастрофой! В этом смысле такая классика жанра. Думаю, на белорусском материале тоже можно было бы много параллелей провести.
— Будучи ученым, как вы для себя формулируете ответ на вопрос: «Почему русские, украинцы и белорусы — это один народ»? И как относитесь к вышиванке?
— Если кто-то хочет носить вышиванку, почему бы и нет? У нас, в России, есть замечательные вышиванки поволжских народов. У мордвы, удмуртов — свои вышиванки, совершенно не отличающиеся от украинских. Это, наверное, покушение на украинское самосознание. Ведь для украинского националиста русские — угро-финны. Я всегда по данному поводу иронизирую, что это «укро-финны», такая смесь украинцев с финнами, в результате которой получаются русские. Шутка, конечно, но тем не менее! Так что во внешней атрибуции нет ничего плохого. Народный костюм есть народный костюм, все нормально! Тем более что эти узоры — целая философия. Другое дело, что надо понимать, почему кто-то хочет носить народный костюм и по какому поводу. У меня есть знакомый, хороший историк, он как-то заметил: «Дома висит вышиванка, я ее очень люблю. Но вот именно сейчас я почему-то не могу ее надеть. А как только уйдет данная тема, да я первый в вышиванку облачусь!» То есть это вопрос актуализации. Одеваться можно во что угодно. Если ты, как украинец, надел вышиванку, у тебя нет никакого права ненавидеть мордвина, который в такой же рубахе. И он никак не покушается на твою идентичность: у него просто вышиванка такая же. Можно к национальному орнаменту относиться как к чему-то такому, что связывает тебя с родной землей, а можно нести как собственное знамя ненависти ко всем остальным людям. Это совершенно разное отношение!
Теперь поговорим на тему, почему мы один народ. О том, что в Х веке у нас был один древнерусский народ или он был не один, историки могут спорить бесконечно. Важно понимать, что означало данное понятие тысячу лет назад. Слова «народ» не существовало, вместо него было слово «язык». Если ты говоришь и понимаешь кого-то, кто изъясняется на таком же языке, становилось понятно, что у вас один язык. Существовало множество региональных особенностей: в одной деревне говорили так, а в другой немного иначе. Вы посмотрите, у горных жителей до сих пор один аул говорит на одном языке, а соседний — на другом. На Северном Кавказе, в Памире, это сохранилось. Суть такая. Вот я говорю на определенном языке. Если какой-то человек прекрасно меня понимает, это значит, что мы с ним один «язык» или, выражаясь современно, один народ. Существовало это понимание у восточных славян? Безусловно! Мы все прекрасно друг друга понимаем! Понимали ли восточные славяне западных и южных славян? Конечно, понимали, хоть и возникали некоторые сложности. Понимали ли они немцев? Нет, в связи с чем возникло слово «немец». Потому что славянин — это тот, кто говорит на понятном тебе языке, а немец — от слова «немой».
То же самое наблюдалось между греками и чужеземцами. Эллин не понимал варвара, который что-то бормочет: «вар-вар-вар». Вот вам и ответ на вопрос. Если русские, белорусы и украинцы говорили на одном языке и понимали друг друга — значит был один народ. Понятно, что все изменения имели естественный характер, происходило развитие, эволюция языка. Но, к примеру, в XVII веке великороссы и малороссы понимали друг друга без переводчика. Да, существовали определенные отличия, но это не мешало пониманию. А благодаря церковнославянскому, общему языку свободно общалось между собой духовенство Москвы и Киева. В быту все говорили на том языке, который ученые называют древнерусским. А в Беларуси его называют старобелорусским, но понятно, что это одно и то же.
— Что вы думаете о таком историке, как Сергей Плохий? Он на Западе стал довольно популярным в последние годы.
— Это канадский историк. Известны несколько его трудов по истории украинского народа, их очень ценят на Западе. В чем проблема его концепции? Он — примордиалист, это определенный подход в науке, который я лично считаю антинаучным. Потому что Плохий исходит из того, что народ в истории не эволюционирует. Грубо говоря, в V веке нашей эры существовал некий украинский народ и сейчас он существует. То есть он как будто бы берется непонятно откуда. Вот взялся — и все! Базовый подход как для ученого-историка предполагает принцип историзма: все видоизменяется, все откуда-то берется и не существует в застывших формах. У Плохия украинцы существуют в какой-то колбе. Не первый он, кстати, подобное придумал. Данная мысль взята у Грушевского. Якобы в V веке нашей эры возникли украинцы, и они продолжают существовать до ХХ–ХХI веков. Еще были славяне, которые подверглись метисации, это русские. По этому поводу другой украинский историк очень хорошо пошутил: таким образом, получается, что русские, в отличие от украинцев, возникли половым путем. А украинцы словно из земли выросли. Но, простите, все человечество развивается в основном с помощью метисации, никаких других способов оно не придумало!
Диана Шибковская
Фото: Пётр Капля и из открытых интернет-источников