Зяма Розенбойм, нарядно одетый в новый коричневый пиджак и в старый полосатый галстук, постучал в обитую дерматином дверь, на которой кривовато висела табличка с лаконичной надписью: «Завуч».
— Войдите! — раздался женский голос из-за двери.
И Зяма зашёл.
— Здравствуйте, мадам Степанова! — подслеповато прищурился Зяма, рассматривая женщину сидящую за заваленным бумагами столом.
Женщина показалась Зяме высокой, потому что голова её была примерно на уровне головы стоящего Зямы, хотя она сидела, а Зяма, наоборот, стоял.
Зяма всегда боялся высоких людей, особенно женщин. А голубые глаза и рыжеватый шиньон вообще ввел его в состояние полу-ужаса.
— Здравствуй... те.., — Повторил он еще раз.
— Здравствуйте! — ответила женщина, раскатывая букву "р", как будто специально.
Зяма картавил, поэтому услышав рычащую "р", почувствовал, как холодок пробежал по его спине.
Но отступать было некуда.
— Это вам.., — выдохнул Зяма и положил на край стола коробку конфет «Птичье Молоко».
— Это что? — строго спросила женщина.
— Это конфетки... Ваши.
— Это не мои конфеты! Это вы мне их положили!
— Ну, да... Как бы мои. Но вы, мадам Степанова сидите тут без конфет, а я подумал, что вам они нужнее, — залепетал Зяма.
— Послушайте, гражданин, как вас зовут? Зачем вы пришли? И почему вы меня все время называете мадам? Вы француз?
— Я не француз, нет, нет... я наоборот...
— В каком смысле наоборот?
— В смысле, что, я, таки, не француз, — окончательно загнал себя в угол Зяма и осёкся.
— Я вижу, что не француз, — ухмыльнулась завуч. — Так что вам нужно? Чем, так сказать, обязана?
— Мне?... Мне ничего не надо. Это моему сыну. Миша Розенбойм... ну, вы знаете, он в пятом «Б» учится...
— А-а-а-а-а, понятно, понятно! Это тот, Розенбойм, который из двух копеек на уроке труда звезду Давида вырезал? Так вы его отец? Оч-ч-чень хорошо! Оч-ч-чень хорошо! Вырастили смену, что надо! Как это понимать, гражданин, как я понимаю, тоже Розенбойм?!
— Да я всё понимаю... я же с вами, как советский человек с советским человеком... он ребенок, он еще маленький, он ошибся, он больше не будет, я вам говорю как родной...
— А вы знаете, что нарисовано на двухкопеечной монете, гражданин Розенбойм?
— Я знаю, я всё возмещу. Вот, пожалуйста, у меня есть совершенно новая двухкопеечная маонета... На ней нарисовано что эта монета двухопеечная. Я заплачу, честно слово....
— Причём тут это! Уберите свои деньги! А что нарисовано на обратной стороне этой монета, а? А я вам скажу что! Там нарисован наш советский герб, славу которого несли, несут и будут нести все советские люди! А ваш сын... у меня даже язык не поворачивается сказать... ваш сын осквернил его! И чем?!Сионистским знаком! Он ведь пионер! Или уже был пионером? Исключили небось уже?!
— Исключили.., — еле прошептал Зяма. — И что, ничего нельзя сделать? Он больше так не будет, я его выпорю так, что он ничего осквернять больше не будет...
— Детей бить нельзя! — неожиданно спокойно сказала завуч.
Зяма молчал, уставившись в пол и переминался с ноги на ногу. На стене громко тикали часы.
— Идите, я подумаю, — отрезала завуч и стала что-то быстро писать в бумаге, намекая на конец разговора.
— Я вам буду век благодарен, что хочите, вот что хочите...
— Что хочу? — неожиданно переспросила Степанова. И с интересом посмотрев на Зяму, продолжила. — Хорошо, я запомню.
Прошло десять лет.
Зяма Розенбойм шел с работы в последний раз. Потому что завод, на котором он работал бухгалтером закрылся, и в следующий раз Зяме было идти не откуда. Моросил мелкий дождик, падала бурая листва, была осень, и деться от нее было решительно некуда. Добредя до подъезда пятиэтажки, в которой он жил, Зяма полез в карман пальто за ключами.
— Товарищ Розенбойм? — вдруг услышал он женский голос и обернулся.
Перед ним стояла завуч Степанова. Ростом она оказалась даже выше, чем Зяма предполагал. Некогда рыжий шиньон сменился на каштановый, а глаза были те же, голубые.
— Ой... Здравствуйте.., — прошептал Зяма. — Э-э-э...
— Не пугайтесь, не пугайтесь, — улыбнулась завуч. — Я к вам по делу.
— Ко мне по делу? — ещё больше удивился Зяма.
В последний раз к нему по делу приходил мастер шестого участка, чтобы набить ему морду из-за задержки зарплаты, в которой Зяма был вовсе не виноват, потому что личных денег даже на свою зарплату у него не было, а руководство завода свои деньги отдавать не спешило.
— Да, я к вам по делу. Помните тот случай, с духкопеечной монетой? Ну, сын ваш, Миша...
— Помню.., — побледнел Зяма.
Побледнел Зяма по привычке. Вот уже несколько лет не существовало Советского Союза, потому и герба его тоже не существовало. Но под ложечкой у Зямы все равно неприятно заныло.
— Ну, хорошо, что помните, очень хорошо!
— Да?... Немного спорно...
— Погодите, не перебивайте. Помните, что вы сказали, что будете благодарны мне?
— Помню! И я вам благодарен. Но у меня ничего нет...
— Есть, Залман Израилевич, есть. У вас много чего есть...
— У меня?! — поразился Зяма
— У вас!
— Ну, мадам Степанова, если вы вдруг узнали, что я родственник Ротшильда — таки это не так, мне странно вас разочаровывать, но...
— Стойте, стойте! И перестаньте называть меня мадам Степанова. Меня зовут Ольга.
— Я и так стою...мадам Сте...ой, Ольга...
— Ладно, я вам в лоб скажу тогда. Залман Израилевич, я знаю, что вы вдовец. Поэтому возьмите меня замуж!
— Куда??? — хрипло спросил, словно не расслышав Зяма.
— Замуж, — упрямо повторила завуч.
Зяма минуту пытался осмыслить услышанное. Вот он, сорокавосьмилетний человек, лысоватый, не отличающийся физической крепостью, небогатый, да что там, прямо скажем, бедный, ростом метр шестьдесят пять. А вот женщина завуч Степанова, статная мадам, ростом примерно метр восемьдесят два-восемьдесят три, лет на десять моложе, лет на сто красивее. И вот она просится за него замуж! Как это?! И главное где подвох?!
— Замуж?.., — опять прохрипел Зяма.
— Вы не ослышались. Мне очень надо уехать отсюда. Например, в Израиль. Вы обещали быть благодарным. Сдержите своё слово.
— Но кто вам сказал, что я собираюсь ехать в Израиль?
— Никто. Все евреи рано или поздно собираются туда ехать. Так лучше рано. Вы не переживайте, мы с вами потом разведемся.
— Но... я.... как это??.
— Может, поговорим у вас дома? — спросила завуч и открыла дверь подъезда, подталкивая Зяму вперед.
Через четыре месяца семья Розенбоймов из трёх человек, непосредственно глава семьи, его жена Ольга и сын Миша уехали на постоянное место жительства в город Хайфа. Говорят, что Зяма удачно устроился. А вот разводиться Ольга почему-то передумала.
А еще у них родилась дочка. Назвали Ритой. Вылитая мама. Только ростом невысокая. В отца, наверное. Ну, да это и к лучшему.