- ...с этим надо что-то делать.
- А...с чем?
Только сейчас понимаю, что совершенно потерял нить разговора, что булочник вот уже полчаса мне что-то втолковывает, но я совершенно не слушаю, что же именно.
- Ну как же... с этим...
- С кем... с этим?
Булочник начинает сердиться:
- С этим... на главной улице.
- А что с ним... на главной улице?
- Да я вам вот уже полчаса объясняю! Да вы посмотрите... вот у меня есть дом... вот у вас есть дом... Вот у мельника есть дом при мельнице... Вот у священника есть дом рядом с церковью...
- Да, все верно.
- А теперь посмотрите в окно...
Смотрю в окно, не сразу понимаю, на что смотреть, не на бездомного же в самом-то деле, который спит здесь каждый вечер...
- Да-да, на него... на этого господина...
- А что с ним такое?
- Да вы хоть понимаете, что у него нет дома?
- Ну... да.
- Вы хоть понимаете, что это непорядок?
- Ну... в какой-то мере...
- Да не в какой-то мере, а форменное безобразие, я вам скажу! С этим надо что-то делать...
- Вы предлагаете построить ему дом?
- Построить дом? Еще чего... немыслимо! Надо гнать его из города, и чем скорее, тем лучше...
Мне становится не по себе:
- И... как вы это себе представляете?
- Пока не знаю, но... может... поговорите с ним?
Мне становится еще непосебее:
- Но почему... я?
- Ну, у вас вид повнушительнее будет...
Понимаю, что уютный вечер окончательно лишил меня способности с кем-то спорить, отстаивать свое право никуда не ходить и не прогонять никаких бродяг из города. Обреченно выхожу на уютную улочку, подсвеченную фонарями, спускаюсь по ступенькам крыльца, высматриваю в темноте светлое пятно – спящего бездомного. Он неплохо устроился, у него тут и диван стоит на улице, и два кресла, и торшер, и коврик лежит, уютно так, по-домашнему... Тут же одергиваю себя, какое там по-домашнему, устроил посреди улицы черт знает что...
- Э-э-э... вечер добрый.
Он удивленно понимает глаза от газеты, смотрит на меня.
- Добрый.
- Вы здесь... давно живете?
- А... ну да, много лет уже...
- Хорошо обустроились...
- Какого черта я это говорю, что я вообще несу, меня же сюда не за этим послали, не за этим...
- А, ну да, спасибо... тут больше все от родителей досталось...
Наконец, говорю то, что должен был сказать с самого начала:
- Вы... у вас нет дома...
- То есть, как это нет дома?
- Ну как же... вы живете здесь...
- Да, здесь... здесь мой дом...
Он обводит широким жестом пространство вокруг – и черт возьми, почему я не могу ему возразить, почему не могу возмутиться, да что вы несете в конце-то концов, какой дом, нет у вас никакого дома, какого черта вы живете на улице, развели тут бродяг, сегодня один, завтра двадцать, послезавтра весь город заполонят...
.
- ...развели тут бродяг, сегодня один, завтра двадцать, послезавтра весь город заполонят!
Это булочник. Кричит то, чего не мог сказать я, ловко это у него получается, булочник вообще за словом в карман не полезет, и молчать не будет. Ну, ему можно, еще бы, уважаемый человек в городе, у него дом в три этажа, и семья большая, пятеро детей, жена, престарелая тетушка, и две лошади в конюшне, и карета, не каждый может похвастаться таким богатством...
- Но вы не поняли, - говорит бездомный удивительно вежливо, - это и есть мой дом...
- Да вы в своем уме в самом-то деле?
Уже не на шутку боюсь драки, дергаю булочника за рукав:
- Оставьте его... он... гхм... не в себе...
Почему я не могу сказать – сумасшедший, проклятая вежливость...
- Тем более, еще не хватало, чтобы психи по городу разгуливали! Нет, я этого так не оставлю...
.
- ...с этим надо что-то делать, - повторяет булочник.
Оглядываю гостей булочника, с удовольствием для себя отмечаю, что они не разделяют его энтузиазма, они не хотят портить такой уютный вечер разборками с каким-то бродягой, в такой уютный вечер вообще не хочется вспоминать, что есть какие-то бродяги, этот вечер хочется пить по каплям, как дорогое вино, смаковать каждую секунду, завернуться в этот вечер, как в уютный плед.
- Вы что... хотите, чтобы наш город заполонили бродяги? – не унимается булочник.
- Ну что вы, всего-то один... – возражает кто-то.
- Где один, там и десять...
Надо бы соорудить для него дом, - басит толстый господин, - как раз на пустыре между моим домом и галантерейной лавкой...
- Да не хочет он никакого дома, то-то и оно! Обустроился себе на улице, будто так и надо...
Что же, какой город без настоящего чудака... – пытается возразить библиотекарь, - признайтесь, чудаки придают городу особый шарм...
- То чудаки, а то полоумные бродяги, есть разница, - фыркает булочник, - вы же не хотите, чтобы он ограбил вас на улице? Или, еще того хуже, прирезал?
- Ну что вы, в самом деле, - не соглашается почти незнакомая мне леди, - в такой вечер... Рождество все-таки... надо быть милосерднее...
Булочник окончательно понимает, что у него не получится переубедить жителей городка, по крайней мере, в этот вечер, от которого хочется откусывать по кусочку, смаковать, как рождественский пудинг...
Гости расходятся, как-то осторожно, настороженно, посматривают на булочника, да он и сам, похоже, чувствует, что переборщил, что нужно что-то делать, исправить ситуацию, знать бы еще, чем. А вот, ловко же он сообразил вынести с кухни несколько свежих булочек с корицей, перейти улицу к дивану и креслам, стоящим посреди улицы, окликает бездомного, с Рождеством вас, ну и погодка сегодня, жалко, снега нет, ну какое Рождество без снега, а эта вот промозглая сырость так на мозги капает... А вот угощайтесь на здоровье, с пылу, с жару...
Вечер сворачивается клубочком, закутывается сам в себя, засыпает. Остаюсь наедине с хозяином дома, медленно догорает пламя очага.
- ...этот бездомный... - начинаю я, сам не знаю, зачем.
- А? Нет уже никакого бездомного, можно не беспокоиться.
Мне кажется, я ослышался:
- В смысле... нет?
Выглядываю в окно, смотрю на бродягу, который все так же лежит на улице, что-то настораживает меня в нем, понять бы еще, что именно...
- Он мертв.
- Но...
Смотрю на булочника, хочу спросить, как, черт возьми, это случилось, не спрашиваю, осененный догадкой настолько жуткой, что я никогда в жизни не смогу её озвучить...
- Вы... вы...
- ...все в порядке.
- Но полиция...
- ...полиция запишет смерть от сердечного приступа. Можете не волноваться...
- Вы дали ему...
Булочник многозначительно смотрит на меня:
- Полиция запишет смерть от сердечного приступа.
Булочник доволен, я вижу, что он доволен, что наш город наконец-то может считаться образцовым, идеальным, по пряничному-уютным, по-рождественски сказочным, каким-то неестественно чистым, не запятнанным никем и ничем.
Я жду, когда приедет полиция и уберет тело, полиция не приезжает долго, непростительно долго, наконец, я вижу людей, которые склонились над умершим, я их не видел раньше, они не из нашего города, мужчина и женщина, растерянные какие-то, напуганные, почему женщина плачет, навзрыд, мужчина пытается её утешить, безуспешно, потом появляется полиция, нет, это не наш констебль, кто это, черт их дери, куда они увозят тело, а не все ли равно, пусть хоть на край света. И все-тки я чувствую легкий укол сожаления, все-таки этот человек не делал никому ничего плохого, и все должно было быть совсем не так... черт побери, все должно было быть совсем не так...
.
- ...эти люди...
- А?
- Эти мужчина и женщина... они как-то слишком зачастили в наш городок, понимаете?
Еле сдерживаюсь, чтобы не сказать, и что вы предлагаете, тоже дать им отравленных свежеиспеченных булочек с корицей, или как...
- Нет-нет, что вы на меня так смотрите, я просто пытаюсь понять, кто они такие, отукда они вообще... иногда я вижу с ними детей... все эти люди имели какое-то отношение к умершему, понимаете?
- М-м-может... его родственники?
- Вполне возможно, кстати говоря... но что они тут делают? Считайте, уже две недели прошло...
- Может... может, они хотят знать... кто его... то есть... м-м-м... почему он умер?
- Да, пожалуй, вы правы... Вот ведь черт, не думал, что кому-то будет не все равно...
Чувствую легкое злорадство, так тебе и надо – и в то же время неприятный холодок по спине, черт побери, эти люди здесь неспроста...
- Вы бы поговорили с ними...
Меня передергивает.
- Но почему я...
- ...у вас это хорошо получается, с людьми говорить...
- Ну, хорошо... – понимаю, что никуда не деться, придется пообещать. Вежливо прощаюсь с хозяином, вежливо откланиваюсь, выхожу на ули....
...чер-р-рт...
Еще не верю себе, еще оглядываюсь, а где улица, а улицы нет, и ничего нет, почему мы на заброшенном пустыре где-то за городом, где чернеет кромка леса...
- Это... это еще что? – Булочник оторопело смотрит на меня, оглядывает когда-то стройные ряды домиков, теперь лежащих в траве...
- Вот уж не знаю... не могу объяснить... но похоже, со смертью этого бездомного мы запустили цепочку событий... которые лишили дома нас самих.
- Что... что вы такое несете? Вот он, мой дом... и ваш дом вот он...
- Верно, наши дома на месте... и в то же время мы остались без дома...
Я не мог объяснить, что происходит, я понимал одно – мы остались без дома...
.
- ...это ужасно...
- ...да не говорите, так внезапно все случилось, мы сами до сих пор в шоке...
- Так отчего, вы говорите, он скончался?
- Вы не поверите... кто-то его отравил.
- Отра.... быть не может, но... кто?
- Вот мы тоже в догадках теряемся, кому мог помешать мой дядя, все его любили... в тот день никого у него в гостях не было, дверь была заперта, а ведь кто-то подкинул отраву... но пойдемте же в гостиную...
- Вижу, вы здесь все привели в порядок...
- Да, пришлось потрудиться... зато теперь все блестит и сверкает...
- А тут вроде домики были на каминной полке...
- А, эти дешевые безделушки... такая безвкусица...
- Да, а ваш дядюшка их очень любил.
- Правда? А я и не думала... Ну, теперь что уже вспоминать, не вернешь... так вот, понимаете, в тот день его нашли мертвым, а рядом на столике булочки с корицей... отравленные... и что странно, совсем свежие, а ведь говорят, он два дня из дома не выходил, даже до пекарни, тут уже который день дожди, из дома высовываться не хочется... Странно все так...