-1-
В шестом классе я полюбил Фазиля Искандера. Я тогда стал проводить долгие часы, сидя на полу нашей кишиневской квартиры возле книжного шкафа. Снимал с полки какую-нибудь книгу, перелистывал ее и спустя какое-то время ставил на место. Чтобы тут же снять следующую. К некоторым книгам, впрочем, я любил возвращаться снова и снова. Особенно мне нравилась книга «Под сенью девушек в цвету», и я листал ее часами. Так как я тогдаеще не знал, что Марсель Пруст для чтения трудный автор, я читал его «девушек», прекрасно все понимая. Я раскрывал книгу наугад, на описании какой-нибудь очередной девушки, и обчитывал вокруг некоторое пространство. Мысли Марселя об Альбертине, Андре и Жильберте удивляли меня высокой точностью попадания, они были мне тогда очень и очень близки.
Пруст был не единственным моим «постоянным» автором, и я по многу раз возвращался и к другим столь же легко читающимся книгам, к «Необычайным приключениям Карика и Вали» Яна Ларри, к «Процессу» Кафки и к «Дереву детства» Фазиля Искандера.
Книга Искандера начиналась рассказом «Начало», что казалось мне очень и очень логичным. С чего же еще начинать, верно? Сам рассказ нравился мне чрезвычайно. И хотя я быстро запомнил его наизусть, я все равно перечитывал его снова и снова, давясь от смеха. Ну как можно было не улыбаться, читая о поступлении юного Искандера на философский факультет МГУ? Как? Читая о том, как он вошел в здание МГУ и, следуя бумажным указателям на стенах, дошел до приемной комиссии. Вокруг столиков других факультетов толпились выпускники, а возле столика с табличкой «Философский факультет» было пустынно. И юный Искандер пересек это безлюдное пространство, как бы выжженное философским скептицизмом, подошел к столику и сделал попытку вручить сидящему за ним свои документы, но тот остановил Искандера жестом.
— Откуда, юноша? — спросил сидевший голосом, усталым от философских побед.
— Из Чегема, — сказал Искандер, стараясь говорить правильно, но с акцентом. Он нарочно назвал дедушкино село, а не город, где они жили, чтобы сильнее обрадовать сидящего дремучестью происхождения. По мнению Искандера, университет, носящий имя Ломоносова, должен был особенно радоваться таким людям.
— Это что такое? — спросил сидевший за столиком, едва заметным движением руки останавливая попытку Искандера положить на стол документы.
— Чегем — это высокогорное село в Абхазии, — доброжелательно разъяснил Искандер.
— Абхазия — это Аджария? — спросил сидевший как-то рассеянно, потому что теперь он сосредоточил внимание на руке Искандера, держащей документы, чтобы вовремя перехватить очередную попытку положить документы на стол.
— Абхазия — это Абхазия, — сказал юный Искандер с достоинством, но не заносчиво.
«Пространство, выжженное философским скептицизмом», «голосом, усталым от философских побед», «с достоинством, но не заносчиво», - думал я, - как сформулировано! Блеск!
-2-
А спустя 25 лет мой сын, перейдя в шестой класс, тоже полюбил Пруста, Яна Ларри и Искандера. И он тоже читал их часами, сидя возле книжного шкафа на полу нашей квартиры в Пало-Алто, в Калифорнии (в которую, как читатель догадался, мы тем временем успели переехать).
- Ну что, Игорь? - спрашивал я сына, возвращаясь вечером с работы. - Абхазия – это Аджария?
- Нет, - отвечал Игорь, - Абхазия – это Абхазия.
-3-
На этом вступление заканчивается, и мы переходим к отчету о встрече Фазиля Искандера с читателями в 1997 году в городe Пало-Алто в Калифорнии. Полный аншлаг, в небольшой актовый зал палоалтовской джуйки набилось 100 человек, двумя из которых были мы с Игорем. А из оставшихся девяноста восьми половина была мужчинами в абхазских кепках, а другая половина - разодетыми женщинами в черных платках. Женами мужчин в кепках, надо полагать.
Тут на сцене появился Фазиль Искандер, и все замолчали. Обведя орлиным взором зал и выдержав чуть ли не десятиминутную паузу, Фазиль Искандер заговорил о литературе. Он говорил неспешно, то и дело делая паузы для того, чтобы подобрать точные слова. Все обратились в слух.
Говорил Искандер (о Толстом и Достоевском, об Ахматовой и Цветаевой, о Мандельштаме и Пастернаке, о Пушкине и Лермонтове) минут 45, после чего осведомился, нет ли вопросов у аудитории.
- Скажите, пожалуйста, несколько слов о политической ситуации в Абхазии, - попросил (с абхазским акцентом) низенький мужчина в кепке, сидевший рядом со мной. Все закивали.
Искандер понял, что читателей в аудитории раз-два и обчелся, оживился, и уже безо всякой значительности, без пауз, без мучительного подбирания верных слов взволнованной скороговоркой заговорил об Абхазии и говорил о ней полтора часа без перерыва к вящему удовлетворению всего присутствующего народа.
-4-
- Выможете также передавать мне записки с вопросами, - сказал Искандер, закончив политинформацию. После минутного раздумья я накатал на листочке бумаги свой вопрос и передал его впереди сидящему. Спустя минуту Искандер получил мой листок, развернул его, прочитал вопрос и удовлетворенно улыбнулся.
- Тут поступил интересный вопрос, - сказал он залу, - спрашивают: Абхазия – это Аджария?
Зал грохнул. Одни хохотали, закрывая лицо ладонями, другие наклонялись вперед чуть ли не до колен, третьи запрокидывали голову назад. Искандер победоносно наблюдал за реакцией зала. И тут по его лицу я увидел, что он вдруг догадался, что люди смеются,думая, что эта шутка принадлежит зрителю, задавшему вопрос.
- Это у меня взято! – вскричал Искандер. - Из меня цитата! Это я пошутил так в моем рассказе «Начало»!
Но было поздно. Люди уже отсмеялись, и информация об истинном авторе шутки поступила слишком поздно. Спор о приоритетах был Искандером проигран.
-5-
По правде говоря, до сих пор автор этих строк ходил вокруг да около и готовил почву. И он (я) пока совершенно не приступил к раскрытию заявленной в заголовке темы. О двойке по литературе, полученной Фазилем Искандером в американской школе. Для того, чтобы эту тему наконец раскрыть, надо вначале рассказать о той «майн кампф», которую мой сын вел тогда со своей учительницей по литературе, с мисс Типтон. Мисс Типтон, седовласая девушка в кожаной мини-юбке, задала школьникам курсовую работу: написать какое-нибудь исследование о Чосере. Тему ученикам надлежало выбрать самим и утвердить ее у нее, у мисс Типтон.
Игорь предложил написать реферат на тему «Сексуальные извращения в творчестве Чосера», но мисс Типтон засомневалась. Между ней и Игорем состоялся следующий разговор. Мисс Типтон выразила сомнение, что такую объемную и глубокую тему можно раскрыть лишь в одном реферате в течение одного семестра.
- Не лучше ли, - спрашивала мисс Типтон, - не лучше ли в этом семестре сфокусироваться на каком-нибудь одном сексуальном извращении? Скажем, на соблазнении малолетних. А в следующем семестре можно будет написать второй реферат, допустим, о садомазохизме у Чосера. А в следующем году – о свальном грехе, групповом сексе. И так далее.
Этот подход, по мнению мисс Типтон, с одной стороны, позволит поглубже раскрыть каждую из тем, а с другой стороны, он позволит написать за несколько лет ряд рефератов, которые можно будет потом издать в школьной типографии одной книгой, которую мы потом разошлем по всем школьным библиотекам Калифорнии.
Игорь в своем ответе мисс Типтон отмечал, что план этот совершенно замечательный, и идея сфокусироваться на одном, отдельно взятом, извращении звучит очень заманчиво. Тем не менее, - продолжал Игорь, - по каждому отдельному чосеровскому сексуальному извращению уже имеется ряд научных монографий. В частности, тема соблазнения малолетних у Чосера изучена вдоль и поперек, и он, Игорь, чувствует, что он просто не сможет добавить к ней ничего нового. Сама же идея того, что творчество Чосера является энциклопедией сексуальных извращений, - говорил Игорь, - что там есть абсолютно все, есть полифония извращений, эта идея изучена пока недостаточно.
- Ну, дело хозяйское, - подытожила дискуссию мисс Типтон и утвердила тему.
Две недели спустя мисс Типтон влепила Игорю двойку за его реферат, по ее мнению, тема соблазнения малолетних была раскрыта недостаточно глубоко.
- А зачем ты с ней спорил? – спрашивал я Игоря позже. - Зачем тебе нужна была эта полифония? Тебе что, одного извращения мало? Знаешь, - продолжал я, - в мое время и об одном-то мечтать не приходилось. Я не могу даже и подумать о том, чтобы в советское время можно было написать вступительное сочинениена тему, скажем, «Сексуальные извращения в творчестве Фадеева».
- Понимаешь, - отвечал мне Игорь, - в жизни никогда нельзя размениваться на мелкотемье. И всегда надо ставить перед собой самые сложные задачи, штурмовать самые неприступные высоты. Чтобы потом не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы!
-6-
- Вот, посмотри, - сказал мне Игорь спустя еще неделю и показал веб-страницу журнала «Essaysincriticism». - Видишь? Они как раз сегодня, только что, выложили новую статью «К вопросу о полифонии сексуальных извращений у Чосера». Это же моя идея! Что же получается? Что мисс Типтон влепила двояк авторам оксфордского академического журнала?
-7-
Покончив со всей этой предысторией, мы теперь вернемся в актовый зал джуйки города Пало-Алто, в котором сидят 100 человек и ждут появления Фазиля Искандера. Наконец он выходит на сцену, обводит хмурым взглядом зал, и начинает грозно двигать бровями. И занимается этим минут десять.
- В русской литературе, - выдержав десятиминутную паузу, говорит, наконец, Искандер собравшимся, - всегда одновременно рождалось два гения: писатель дома и писатель бездомья. Пушкин – поэт дома. Лермонтов – поэт бездомья.
Искандер сделал паузу, подвигал немного бровями, после чего продолжал.
- Толстой – писатель дома, Достоевский – бездомья. Пастернак – дома, Мандельштам – бездомья. Ахматова – дома, Цветаева – бездомья.
- А Набоков? – ехидно спросил кто-то из 9-го ряда.
Искандер нахмурился.
- Набоков, - произнес он недовольным голосом, - это писатель, который бездомье сделал своим домом.
-8-
- Гениально! – говорил мне Игорь по пути домой, - я эту мысль Искандера использую, напишу новый реферат и получу, наконец, пятерку по литературе.
-9-
Неделю спустя Игорь принес из школы новую двойку.
- Несостоятельная, ненаучная теория, - писала в своем экспертном заключении мисс Типтон, - теория, совершенно не основанная на фактах. Даже если попытаться ограничить наш анализ русской литературой (а я читала Толстого, его «Доктор Живаго»), - добавляла мисс Типтон, то и здесь мы не видим ничего подтверждающего предлагаемую безумную гипотезу.
_______________
Следуюший рассказ: ОБ ОДНОЙ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОЙ ТЕОРЕМЕ БЕТХОВЕНА-КОЛМОГОРОВА
