Казаки, оказавшись в составе Донского гундоровского георгиевского полка на болгарской земле, думали, что всё, что происходило с ними, – это ненадолго. И что они обязательно вернутся в юрты своих родных станиц и в степные хутора и тогда сторицей воздадутся все их страдания.
1922 год гундоровцы встречали на чужбине с очень большими надеждами. О настроениях, которые царили в среде казачьего руководства накануне новолетия, лучше всего говорит поздравление однополчан их командиром генералом Гусельщиковым:
«Дорогие гундоровцы! Родные! Поздравляю вас с праздником Рождества Христова!
Второй год мы встречаем этот великий праздник на чужбине. Со скорбью и тяжёлой думой о доме, о родной станице, о своей семье. В прошлом году мы этот день встречали в Чилингире. Год прошёл. Ничего, кажется, не изменилось. Как мы были, так и остаёмся на чужбине. Но в этом году мы встречаем Рождество Христово в лучших материальных условиях и продвинулись вперёд. Верьте, что этот шаг вперёд приблизит нас к возвращению на Родину. Верьте и надейтесь, что этот день в следующем году мы будем встречать на родной земле!».
Дух казаков на чужбине, как могла, укрепляла казачья пресса. В каждую сотню выписывались, появившиеся в 1921-1922 годах, эмигрантские газеты и журналы. Их передавали из рук в руки, порой зачитывали до дыр, ища в газетных строчках ответ на самый главный, постоянно мучивший их вопрос: когда же домой?
В газете «Казачьи думы», издававшейся в Софии, регулярно появлялись статьи Бородина Сысоя Капитоновича, который занимал должность полкового адъютанта (начальника штаба) и отца Михаила (Шишкина), который был полковым священником у гундоровцев.
Отец Михаил, конечно, в большей степени освещал духовную жизнь полка. Вот как он описал одно из первых празднеств на болгарской земле в апреле 1922 года:
«К встрече Великого праздника Пасхи во 2 батальоне гундоровского георгиевского полка начали готовиться с великой пятницы. Пунктом, где должны были собраться седьмая и восьмая сотни, была Слана-Бара – это захолустная станция на новостроящейся дороге Александрово – Видин. Станция находится в семи километрах от города Видина, с которым уже соединена железной дорогой.
Благодаря близости города и удобству сообщений шли весьма успешные приготовления, хотя организаторы – командир сотни и вахмистр – волновались. Ведь пригласили, помимо восьмой сотни, и беженцев из окрестных деревень.
Не один раз они ездили в Видин, где хлопотали о палатках, о куличах и о фейерверке. Наконец, в полдень, в великую субботу, на зелёной площадке около полотна железной дороги появилась изящная палатка, увенчанная белым крестом. Гирлянды свежей пахучей зелени красиво окаймляли её стены, а место для алтаря буквально тонуло в цветах сирени и фиалок.
Над алтарём висела красиво декорированная икона «Воскресение». В глубине алтаря, над престолом, – большой художественной работы фонарь. Перед иконами стояли деревянные подсвечники работы местной мастерской. Помост из шпал возвышал алтарь и клиросы. А ковёр перед престолом красиво дополнял церковную обстановку.
Всё было готово к встрече праздника. Недалеко от церкви висели куски рельсов различной длины и между ними – небольшой колокол. Это примитивная колокольня, которая должна была возвестить жителям Слана-Бары о наступлении великого момента.
Наступила ночь. Стройными рядами, в праздничных костюмах, прибыли казаки седьмой и восьмой сотен, уже группами и поодиночке пришли сюда с белыми узелками русские люди из ближайших к Слана-Баре деревень. В ожидании пасхального благовеста люди расположились в бараке и тихо беседовали, переносясь в своих воспоминаниях на далёкую родину.
Но вот ночную тишину прорезал звук «колокола». Это самый длинный кусок рельса гулко прозвучал в ночной тишине. Момент… и частые удары колокола радостно возвестили о наступлении Великого праздника.
Все встрепенулись и закопошились. Руки набожно слагали крестное знамение, и губы читали молитву. Засветились огоньки фонарей, и люди потянулись в церковь.
Начался крестный ход, и стройное пение казачьего хора огласило сланобарскую долину.
Запели «Христос Воскресе». Затрезвонили слано-барские колокола. Сигнальные ракеты прорезали ночную тьму и с треском разорвались высоко в небе.
И впивались зоркие казачьи очи в ночную мглу, и видели они раздольные степи донские. Слышало чуткое ухо торжественный звон родных колоколов, и верилось русскому сердцу, что снова восстанет Россия великой и могучей, что снова радостно заплещет наш родной кормилец Дон.
Кончилась служба, и освятили куличи. Своей родной семьёй гундоровцы, офицеры и казаки разговелись от общей пасхи в своём бараке. Как приятно было видеть братское единение русских на чужбине и как хотелось, чтобы в будущем на нашей Родине не покидало оно нас.
Вставал день ясный, тёплый, весенний. Казалось, сама природа радовалась празднику. С сланобарской колокольни нёсся торжественный пасхальный звон, слагали крестное знамение, – то любители-казаки трезвонили на рельсах».
В газете «Казачьи думы» подробно описывались не только праздники, но и повседневная трудовая жизнь гундоровцев. Она была очень тяжёлой. А порой – изнурительной и даже казалась беспросветной, однако казаки не сдавались и, как могли, сохраняли бодрость духа. Вот как это описывал в своей статье Бородин Сысой Капитонович:
«Гундоровцы. Расположенная в Пловдиве третья сотня всё время пользуется державными работами по прокладыванию и исправлению шоссе. Работы сдельные, потому заработок зависит от усердия работающих. Питание – от котла, из заблаговременно выписываемых продуктов, «хозяйственным способом» и по этой причине сытное и дешёвое. Вот одно из типичных наблюдений.
Партия – 28 человек, офицеры и рядовые казаки работают на равных основаниях. Замащивают участок шоссе, семь километров, у села Кричим, разделившись на две группы, одна идёт навстречу другой.
Работают дружно, не жалея себя. Начинается работа с утренней зарёй и кончается с вечерней. Днём почти не отдыхают, потому что всем хочется поскорее закончить, чтобы больше заработать.
Из-за экономии рабочего времени даже обедают вечером, весь день проводя в сухоедении. И работа действительно кипит, в полном смысле слова. Одни подвозят камни, другие рассыпают беспрерывно, как машины. Если закрыть глаза, то услышите постоянный шум от рассыпающихся мелких камней, напоминающий шум воды на водяной мельнице.
Работа тяжёлая, требующая большого напряжения мускулатуры. Можно видеть, как лица – здоровые, мужественные, то бледнеют, то краснеют во время работы, а к вечеру заметно худеют, вытягиваются…
Но в дружных усилиях работа проходит весело.
Смех, говор, разудалые донские песни постоянно отвлекают внимание от самой работы, заставляют почувствовать себя в совершенно другой обстановке.
Успех работы сказочный. Семь километров пройдены за три с половиной дня. Заработок – по 600 левов на человека.
С близлежащих огородов то и дело заглядывают любопытствующие братушки.
Слышатся их возгласы:
– Не можна така работа!
– От така работа само сундук и гробище!
Одно и то же, будто сговорившись, повторяют болгары, и перевод тут никому не нужен.
Но какой же сон после такой работы и какой аппетит!
В таком духе вообще проходит работа гундоровцев».
Надежды казаков на близкое возвращение на Дон проявлялись по-разному. Больше двух с половиной лет в казне гундоровского полка хранились достаточно большие финансовые ценности.
3 марта 1923 года Гусельщиков в своём распоряжении № 22 перечислил все капиталы полка во всех наличествующих видах валют – в болгарской, турецкой и в русских денежных знаках. Русских по количеству оказалось больше всего – 32 миллиона 380 тысяч 812 рублей. Интересно, что в перечне российских ценных бумаг были акции, векселя и облигации со сроками погашения в 1925-м, 1926-м и ещё более поздних годах. Значит, верили казаки, что когда-то они вернутся на Родину и предъявят их к оплате. А всего таких документов было на сумму 7 миллионов 634 тысячи 531 рубль.
Эх, наверняка думали казаки, если бы эти русские деньги, да в болгарские левы превратить! Время от времени денежные знаки и ценные бумаги уничтожались. Как правило, это происходило после истечения срока действия купонов ценных бумаг. А вот денежные знаки главнокомандующего Русской армией и Донского правительства были уничтожены по акту намного раньше, ещё 9 ноября 1922 года.
Поскольку в списках гундоровского полка было немало нетрудоспособных членов семей казаков, неспособных себя прокормить, то остро стала проблема иждивенцев.
29 августа 1922 года приказом по гундоровскому полку было объявлено:
«С 1 сентября 1922 года на пайковом довольствии остаются только женщины и дети. Паёк исчисляется в размере 9 левов в сутки (так получалось не всегда). При зачислении на паёк принять к сведению, что только потеря 100 процентов трудоспособности даёт право для зачисления на паёк».
Заветное для советской страны 20-х годов двадцатого века слово «паёк» стало и в Болгарии предметом тяжб и разбирательств. Больше всего жалоб из сотен поступало по поводу того, что кто-то получал паёк, не выходя на работу, хотя мог это делать, или кто-то получал больше по сравнению с другими. Ну, что поделаешь, зависть ни границ, ни временных рамок не имеет.
Но чтобы не вызывать никаких трений, все изменения по обеспечению пайками оформлялись распоряжениями генерала Гусельщикова. Свели восемь сотен полка в четыре сотни и образовавшиеся лишние пайки были распределены 3 февраля 1922 года приказом № 30 по полку следующим образом:
«Четыре запасных пайка распределяются следующим образом:
– полковнику Ермолову – 216 левов,
– полковнику Абрамову, как семейному, – 360 левов,
– полковникам Рябову, Петрову и Мишустову – по 216 левов.
Женщинам и детям продовольственный паёк с 1 апреля 1922 года установить в 200 левов».
Какими-то неведомыми, окольными путями в Болгарию пробирались и жёны казаков. Радость воссоединения семей тут же скрепляли приказом по полку, в котором, например, писали: «Прибывшую из Советской России жену сотника 3 сотни Чаусову Марию Николаевну с 1 августа 1921 года зачислить согласно приказу командира корпуса в 3 сотню».
О том, как семья Чаусовых пополнила личный состав гундоровского полка, также отражено в приказе, но уже от 1 марта 1923 года: «Дочь сотника третьей сотни Чаусову Валентину, родившуюся 20 февраля 1923 года, зачислить на продовольственный паёк с 21 февраля 1923 года».
Девочек, родившихся в первые годы эмиграции в Болгарии, стремились называть глубоко символично: Вера, Надежда, Любовь.
Не только жёны и родившиеся дети оказывались в списках сотен, но даже и тёщи казаков удостаивались такой чести.
Так в одном из приказов и написано: «…мать жены войскового старшины 4 сотни Самсонова Никитина Мария Алексеевна приказом по Донскому корпусу зачислена в Донской гундоровский георгиевский полк».
Но такое явление имело и свою прозаическую сторону. В общем приказе по устройству жизни семей в Болгарии указывалось: «Имеют право на продовольственный паёк только те семейства, которые состояли на учёте при перевозке частей с Лемноса в Болгарию. Прибывшие позже семейства продовольственного пайка не получают».
На основании приказа генерала Гусельщикова казаки переводились из одной местности в другую. Земляки, конечно же, стремились попасть в одну сотню. Командование препятствий такому стремлению не чинило, и тогда в приказах появлялись слова: «При полном согласии сотенных командиров и для пользы службы перевести казака такого-то в такую-то сотню…».
У казаков было сильное стремление приблизить к себе всё то, что относилось к воспоминаниям о своей прежней жизни на родном Северском Донце. Село Извор, в котором квартировала вторая сотня полка, они переделали на свой манер в хутор Изварин, а болгарское Орехово очень было близко по звучанию уроженцам хутора Орехов той же Гундоровской станицы.
Казаки после распределения на работы стали жить по своему, привычному для них, казачьему укладу. Они любили повторять, что вера в Болгарии христианская, а жизнь и душа славянская. В праздничные дни непременно посещали церкви. Почитали и, как могли, широко отмечали храмовые и престольные праздники своих станиц. Ходили друг к другу в гости, где пели песни, делились историческими и бытовыми воспоминаниями.
Казаки, бывшие прекрасными и трудолюбивым работниками, сразу были оценены и предпринимателями, и мелкими хозяевами. Характерно, что уже с 1923 года казаки стали разборчивыми и выбирали выгодную работу, а также научились настойчиво торговаться с бережливыми болгарами. Не любя назойливого надзора, вообще предпочитали работать сдельно, «аккордно».
Казакам нужно было изучать язык, разобраться с особенностями быта в новой для себя стране, осваивать технику земледелия, о которой они на Северском Донце могли знать только понаслышке. И главное, становиться специалистами в таких сферах, как табаководство, выращивание роз, возделывание винограда. Были и такие казаки, которых отправили на тракторные курсы. Только не все могли на них учиться. А вот причину этого можно узнать из приказа по полку за номером 147 от 25 июля 1922 года:
«Откомандировать с тракторных курсов, как не могущих по своим ранениям выполнять работы в мастерских, есаула второй сотни Михайлова и сотника третьей сотни Федотова».
На первых порах и официальные лица, и болгарские чиновники относились к пребыванию казаков доброжелательно. Их приглашали на торжества, например, в дни празднования очередной даты освобождения Болгарии. У болгар даже была такая песня «Ботев и Левски – наши учителя, казаки - донские спасители».
Но пришедший к власти в 1922 году режим правительства Стамболийского эти отношения резко ухудшил. Русская армия в Болгарии, в частности казаки, ощутили в полной мере на себе открытые гонения. Болгарская администрация потребовала снятия русских вывесок и национальных русских флагов с занимаемых Донским корпусом зданий и сдачи того оружия, которое в незначительном количестве, в основном офицерам, было оставлено.
Незадолго до Генуэзской конференции 1922 года, на которой среди прочих вопросов рассматривалось и пребывание в европейских странах организованных воинских подразделений из России, болгарские власти предприняли ряд действий, глубоко возмутивших казаков.
Первым шагом стало требование, чтобы казаки сдали на особые склады оружие. Холодное оружие сохранялось только за офицерами. Но ношение оружия при выходе из казарм и на виду отменялось.
Как реакция на приближающиеся события появилось распоряжение генерала Врангеля от 20 апреля 1922 года:
«В связи с текущей Генуэзской конференцией:
Усилить режим секретности. Воспрещается штемпелевание конвертов войсковыми печатями как гербовыми, так и для пакетов. Во всех случаях не называть штабов и наименований воинских частей, а указывать лишь чин и фамилию. Сургучными печатями пользоваться при отправлении почты с доверенными лицами. Как снаружи, так и внутри не иметь каких-либо вывесок и плакатов с надписями наименований частей».
Болгарские власти в первую очередь взялись за командиров. Один из фактов взаимоотношений с болгарскими чиновниками отражён в донесении того периода: «26 мая 1922 года в 5 часов утра два агента полиции вызвали без личной охраны и указания причин командира Донского гундоровского георгиевского полка генерал-лейтенанта Гусельщикова и полкового адъютанта генерал-майора Бородина. Агенты находились при них до 8 часов 45 минут. Названные были опрошены градоначальником. Градоначальник спрашивал, что именно делают люди полка? Сколько в полку офицеров? Каким образом можно было бы собрать полк, и не преследует ли полковой штаб военных целей? Опрашиваемые показали, что в Софии имеется штаб рабочего Донского гундоровского георгиевского полка. Штаб этот регулирует работы и изыскивает новые. Офицеры находятся на работах и распределены в группы в различных местностях южной Болгарии. После допроса генералы были освобождены».
Если генерал Гусельщиков Андриан Константинович был, прежде всего, руководителем и организатором работы личного состава полка в Болгарии, то его боевой соратник генерал Коноводов Иван Никитич всё больше становился работником политическим. Он ездил по сотням, встречался с казаками, поддерживал их боевой дух. По всем признакам занимался тем, что называется политико-просветительской и агитационной работой.
В качестве иллюстрации можно привести обращение генерала Коноводова, разосланное в сотни Донского гундоровского георгиевского полка в дни проведения Генуэзской конференции в мае 1922 года:
«Я уже писал, что нынешним годом мы вернёмся в свою страну. 6 мая 1922 года Генуэзская конференция ещё не закончилась. Сговор Европы с большевиками вредит великому казачьему делу. Если европейские державы своими уступками предотвратят войну в 1922 году, то они не устранят поводов к ней в следующих годах. Коммунистическая власть не может жить своими средствами и силами, и им нужен приток средств не от своего, а от чужого труда. Она вынуждена по своей природе насилием отбирать у других властей жизненные средства. Так было в России, так будет и в Европе. Война с 1914 года по настоящее время не прекращалась.
В России действуют три главные силы. Голод, уничтожающий русских людей миллионами. Коммунистические власти и русская национальная сила, слагающаяся из духовенства, партизанщины и разрозненных действий отдельных патриотов, находящихся во всех тканях коммунистического организма. Кто же поможет русскому народу избавиться от ненавистной власти? Помогут эмигранты, то есть мы».
Лето 1922 года стало периодом наиболее серьёзных гонений на земле Болгарии. Казаки могли быть арестованы, брошены в темницу при околийском начальстве, а то и просто высланы в соседнюю Сербию. А поскольку всё это отражалось в приказах по Донскому гундоровскому георгиевскому полку то, например, в документе за номером 130 от 22 июня 1922 года можно прочитать:
«Арестованных и высланных в Сербию подхорунжего Усачёва и подхорунжих Ушакова Григория и Быкадорова Григория исключить с провиантского и приварочного довольствия».
В эмигрантской прессе стали появляться обращения к таким же братьям-казакам: «...на этой земле нас гонят, бьют, а порой и убивают наших людей». Это было вовсе не преувеличение. В приказе по строевой части полка от 5 мая 1922 года было указано:
«…найденного убитым в селе Ксимперцы, младшего урядника Ковалевского Александра исключить из списков полка и видов довольствия с 1 мая с. г.».
7 сентября 1922 года командир Донского корпуса генерал Абрамов под давлением болгарских властей дал команду снять погоны, но повсюду в местах компактного проживания донцев оставил право ношения казачьей национальной одежды.
8 сентября 1922 года в Пернике в 5-й сотне Донского гундоровского георгиевского полка были произведены обыски. В том же сентябре 1922 года в Сербию было выслано командование Донского корпуса.
Уезжая в Сербию, командир Донского корпуса генерал Абрамов издал приказ от 20 сентября 1922 года, в котором совсем не на формальном военно-бюрократическом языке, а простыми и понятными каждому казаку словами призывал:
«Наша сила – в нашем духе и в нашей организации. Духа этого никто не сломит…
Тем сильна наша организация, что она предусматривает выбытие начальников, как в бою. Убьют командира полка, и занимает его командное место подполковник или даже капитан. В русской армии бывали примеры, когда даже унтер-офицеры командовали остатками полка и сдерживали противника. Мы хотим честным трудом зарабатывать себе кусок хлеба. И всё-таки мы должны оставаться единой воинской организацией, чтобы дожить до той минуты, когда вступим на родную землю не как «члены организации возвращения на Родину», не под покровительством большевистских агентов, а с гордо поднятой головой…»
Генерал Абрамов просил оставшихся начальников принять все меры к тому, чтобы накопить средства перед зимней безработицей и не допустить голодовки. Также он обратился с просьбой не допустить сильного распыления частей и подтвердил:
«…линия нашего поведения по отношению к болгарам и общественно политической жизни в царстве остается прежней. То есть все члены корпуса должны работать и не вмешиваться во внутренние дела Болгарии, дабы переждать время до более спокойных дней».
Спокойных дней казаки так и не дождались. В ночь на 20 сентября 1922 года коммунисты сделали попытку свергнуть правительство Цанкова, сменившего полубольшевистское правительство Стамболийского. Попытка переворота не удалась, но положение казаков ещё более осложнилось.
В сентябре-октябре 1922 года болгарское правительство приняло ряд мер к тому, чтобы части Донского корпуса максимально потеряли признаки воинской организации. Имеются в виду знамёна, наименование частей, вывески на штабах. Были сданы даже те небольшие остатки холодного оружия, которые до той поры были на руках офицеров казачьих полков.
В ответ на эти действия генерал Врангель Пётр Николаевич обратился к эмигрантам, находившимся в Болгарии:
«Мы снова стали свидетелями великого предательства. Освобождённый русской кровью народ (имеются в виду болгары) предаёт бежавших от кровавого ига, доверившихся ему русских людей. Сыновей тех, кто пролил кровь за освобождение болгарского народа, гонят, бьют, убивают, склоняют к измене. Оставленные всем миром, безоружные и нищие, мы можем ответить только нашим терпением и презрением. Но, преодолев время страданий, мы не опустим родное знамя и, тайно храня его, донесём до родной земли. Мы не перестанем быть сыновьями русской армии. Воскреснет Русь, и тогда она откроет объятья тем, кто принесёт ей в жертву здоровье и жизнь. И пусть тогда раболепствуют они, презренные предатели, перед нами».
Период с марта по сентябрь 1922 года – это время, когда очень многие казаки решили вернуться на Родину. Этому способствовали и весьма тяжёлая беспросветная жизнь, каторжная работа на чужой земле, и довольно умелая пропаганда засланных из России агентов, имевших целью разложение казачьих масс.
17 марта 1922 года начальник штаба Донского корпуса приказал: «В последнее время замечено, что в некоторых гарнизонах специальные агенты большевиков и некоторые большевистски настроенные беженцы ведут коммунистическую пропаганду в частях и советуют распылять части. Ругая русскую армию и её начальников, желая тем самым подорвать её авторитет. Комкор приказал не допускать таких агитаторов в части и немедленно их арестовывать».
26 апреля 1922 года в Болгарии был зарегистрирован «Союз возвращения на Родину». Сокращенно его называли «Совнарод». Его представители разъезжали по Болгарии и склоняли бывших воинов русской армии к возвращению в Россию.
Командование Донского корпуса и казачьих частей, как могло, так и противодействовало этому. В частности, в приказе генерала Гусельщикова от 2 июня 1922 года можно прочитать:
«Комкор приказал, что в случае появления в казармах полка казака Вёшенской станицы Кудинова, бывшего красноармейца, прибывшего на днях в Болгарию для коммунистической агитации среди воинских чинов, такого арестовать и из помещений полка немедленно удалить».
И всё-таки возвращение на Родину, на Дон, стало массовым явлением среди казаков. Не помогали ни угрозы, ни многочисленные примеры репрессий со стороны органов советской власти в отношении вернувшихся. Народ, как говорится в таких случаях, валил валом. В штабе гундоровского полка скрупулёзно вели статистику отъезжающих в Советскую Россию: 21 августа 1922 года уехали 19 человек, 5 сентября – 17 человек, 22 сентября – 12 человек. Поредевшие сотни снова пришлось переформировывать.
В приказе по полку каждый раз писалось: «Уехавших в Советскую Россию младших чинов полка исключить из списков полка и всех видов довольствия».
Вот фамилии казаков. Они не раз встречались на страницах публикаций канала и встретятся далее:
«…старший урядник Бородин Иван Яковлевич,
подхорунжий Бородин Павел Герасимович,
подхорунжий Диков Константин Тимофеевич,
фельдшер Колычев Никита Евграфович,
сотник Королёв Мирон Прокофьевич,
подхорунжий Рытиков Иван Николаевич,
подхорунжий Ситников Илья Яковлевич,
подхорунжий Усачёв Ефим Иванович,
подхорунжий Усачёв Яков Николаевич,
подхорунжий Усачёв Григорий Яковлевич,
подъесаул Чеботарёв Андрей Григорьевич».
Каждый год нахождения в эмиграции 26 ноября, в день святого Георгия, несмотря на любую, самую тяжёлую обстановку в Донском гундоровском георгиевском полку, отмечался полковой праздник. Как говорили гундоровцы, праздник неотменяемый. Бывший командир гундоровцев в годы Великой войны и их донской атаман в годы Гражданской, Краснов Пётр Николаевич всегда присылал им в этот день поздравления. В 1922 году оно звучало так:
«Приветствую дорогой мне славный георгиевский полк!
На полях Бутурлиновки, на Хопре и Медведице не забудут о ваших боях потомки.
Вам сложат песни и про вас споют о величии вашей славы ваши внуки и правнуки.
Да здравствует наш лихой и славный Донской гундоровский георгиевский полк и его командир генерал Гусельщиков, из героев герой! Многие, многие годы всегда ваш однополчанин, гордящийся поднесённым вами мне мундиром, ваш Пётр Краснов».
1922 год закончился. Он так и остался в памяти казаков, как год несбывшихся надежд. Впрочем, как и последующие годы тоже.
