Подружка Ленка
Весна, жаркие майские деньки, природа радуется, а мы с друзьями по институту, в котором работали еще при советской власти, хороним лучшую в мире женщину, нашу подругу. Она ушла от нас от самой страшной болезни. Мне горько. Я ничего не знала о ее состоянии, мы виделись полгода назад, и я ничего не заметила. Да и где было заметить? Шумный праздник, все говорят разом. Несколько женщин постарше говорят о здоровье, я таких разговоров не люблю, а потому не прислушиваюсь. Случайно до меня долетает фраза той, которую мы провожаем в последний путь: «Девчонки, послушайте меня: обязательно проверяйтесь раз в год у маммолога! Это очень важно!».
Я пропускаю совет мимо ушей. Последние двадцать лет я игнорирую все медосмотры, которые организовывает наш директор, который реально заботится о нашем здоровье. Я – фаталистка. Мне кажется, что любая попытка узнать, что у меня внутри, – акт неверия в Бога. У меня внутри именно то, чего я заслуживаю. И если мне нужна помощь, я ищу ее не в больнице. Конечно, в случае травм я чаще всего иду в травмапункт, но последние пару травм, небольшие переломы в местах, которые могут срастись сами, я заращиваю сама с Божьей помощью. И вот сейчас, когда на свежий холм земли мы укладываем принесенные цветы, я испытываю чувство вины. Я не почувствовала, что ей нужна моя помощь. А ведь я, возможно, могла помочь. Да, я не целитель, я еще в начале пути, но я могла подсказать направление, и, кто знает, вдруг она смогла бы справиться с болезнью?
Мы возвращаемся с поминок пешком, разговор заходит, естественно о здоровье. Рядом со мной идет самая старшая из нас. Она рассказывает о своих болячках, но мне нечего ей сказать, – она сама давно идет по пути, не похожему на мой, но в том же направлении. И справляется с болезнями. Гораздо больше ее волнует состояние нашей подруги Ленки. Она идет впереди нас, высокая, грузная, расстроенная не на шутку прощанием с близким человеком. У нее очень добрые, все понимающие глаза.
Мы дружим с ней много лет, и наша дружба носит какой-то странный характер. Мы можем не видеться год – полтора, потом она забегает ко мне на работу просто поболтать, потом мы проводим вместе выходные и не можем наговориться. Она – очень открытый человек, может рассказать о себе такое, чего я никогда никому не рассказала бы. Много думает, умеет слушать советы. Это меня поражает. Я не умею. Благодаря ей наши отношения носят хотя и эпизодический, но очень душевный характер. Это с ней мы бродили пьяные по нашей деревне в сопровождении собаки.
Иногда мне кажется, что ко мне время от времени прибивает людей в трудный для них момент, после чего они преодолевают что-то внутри себя, мешающее им жить, и снова исчезают на годы. Возможно, я сейчас нужна ей? Я ускоряю шаг и догоняю ее. Без всяких экивоков в лоб спрашиваю: «Давай, колись, что у тебя случилось!». Она так же спокойно, как будто в мире нет ничего более естественного, начинает скупой рассказ о своей проблеме. Все началось с лечения зуба. Зуб удалили, а корень остался. Стали выдалбливать корень, но он провалился в полость, из которой мог быть извлечен уже только в результате операции. Я вспоминаю, что полость в надкостнице – фактически разновидность кисты. Она подтверждает. Назначили день операции, но анализ крови на сахар оказался таков, что об операции не могло быть и речи. Ситуация возникла тупиковая – без операции нельзя, но операция невозможна.
Ленка, мягкий и добрый человек, оказалась настоящим бойцом. Она уже сама пришла к выводу, что болезнь можно побороть, кое-что урывками читала, и, несмотря на кашу в голове, смогла уговорить гнилой корень, источник инфекции, покинуть организм. Он вышел, пропоров изнутри половину лица, через нос. Врачи не поверили, но рентген подтвердил – так оно и есть. Но проблема осталась и даже усугубилась. Путь, который прорвал себе корень, был инфицирован и не заживал из-за диабета. Возникла угроза воспаления мозга. Снова нужна операция, но уже другая. И снова анализы не позволяли ее сделать. И снова она боролась с болезнью. Она поставила себе цель свести диабет к тем показателям, которые позволяют сделать операцию.
С диабетом она жила уже лет десять, то есть нашли его лет десять назад, а сколько он ее мучил, никто не знает. Она перечитала на эту тему все, что было написано, и выбрала свой путь лечения. Подсаживаться на инсулин ей не хотелось, воспринимая такой образ жизни как зависимый. И с тех пор, при повышении сахара в крови, она ведет себя очень рискованным образом. Летом (как, впрочем, поздней весной и ранней осенью) едет на озеро и пару часов без устали плавает, а в холодное время года надевает кроссовки и те же пару часов бегает по городу, пережигая сахар. Это позволяет ей уже много лет обходиться без таблеток и уколов, но этого оказалось не достаточно, чтобы сделать операцию. Сейчас она с удвоенной силой борется с диабетом, чтобы попасть на операцию.
Я слушаю внимательно, и что-то меня настораживает:
– Ленка, ты умница! Ты все правильно делаешь, но ты себя недооцениваешь. Если ты смогла удалить корень без операции, значит, ты можешь гораздо больше, чем думаешь. И сейчас ты просто неправильно расставляешь акценты. Ты пытаешься снизить сахар, это правильно, но ты замкнулась на операции. Смести акцент. Параллельно снимай воспаление и заращивай дырки.
– Понимаешь, я не знаю толком, как это у меня получилось. Я представляла, я просила. Но в голове у меня такая каша! Я пробовала все подряд, и не знаю, что помогло.
Я улыбнулась:
– Знаешь, я совсем недавно поняла. Абсолютно все равно, каким путем идешь. Важно намерение. Если ты намерена снизить сахар – ты это сделаешь. Но если ты намерена совсем побороть диабет и залечить раны – ты сможешь и это. Вопрос в другом – готова ли ты меняться сама? Знаешь, существует масса людей, которые хотят быть здоровыми, но упорно считают себя венцом творения и ничего не хотят менять в себе. По себе знаю, как трудно сознаться себе, что не всегда бываешь права. Еще труднее менять свою картину мира. Но без этого достичь результатов вряд ли удастся.
– Надеюсь, что я не отношусь к их числу. Скорее наоборот. Я вечно себя корю за свои ошибки.
– Тоже плохо. Осознай и будь к себе великодушна. Ты умеешь прощать всех, учись прощать себя.
– Теоретически я все понимаю, но практически… Ты сейчас куда?
– На автобус. Мне еще права не вернули. А ты спешишь?
– А мне некуда спешить. Работу я потеряла, нас, всю старую гвардию, сократили. Муж нашел работу аж в Питере, дочь вышла замуж. Так что до пятницы я абсолютно свободна.
– Отлично. Если ты готова завтра встать в шесть утра, мы можем поехать ко мне в деревню. Посидим, винца попьем, поболтаем.
– Да хоть в пять! Поехали.
Мы славно посидели. Помянули ушедших, обменялись ближайшими планами. Постепенно разговор вернулся в ту точку, на которой был прерван. Весьма сумбурно после выпитого, но с искренностью и страстью вновь обращенного, я показывала ей свои снимки с кистой и без, махала у нее перед носом книгами Коновалова, усадила ее чуть ли не силой учиться медитировать. На второй попытке Ленка почувствовала, как в руки ей прилетел энергетический шар, и она очень удивилась, не зная, что с ним делать. Я тоже удивилась. По-моему, я – самая неспособная из собственных учеников. Многие начинают чувствовать энергии чуть ли не сразу, в то время как мне каждый шаг вперед дается только постепенно, как будто высшие силы не помогают открыть природные способности, а просто поощряют мое упорство. Я рассказывала Ленке об известных мне успехах знакомых в борьбе с болезнью, и поздно ночью мы уснули, довольные друг другом, а точнее тем, что у обеих появилась уверенность в том, что победа над болезнью совершенно неизбежна.
Как всегда, мы снова потеряли друг друга.
Через полгода раздался звонок.
– Выйди на крыльцо, поболтаем.
Выхожу и вижу высокую стройную женщину. Вглядываюсь в простое русское лицо и с трудом узнаю свою подругу. Глаза лезут на лоб.
– Да я это, я!
– Обалдеть! Ожидала чего угодно, только не этого. Да ты такой и в двадцать лет не была!
– Я такой вообще никогда не была и даже не мечтала.
– Ленка, у тебя глаза горят!
– Еще бы! Я не могу поверить – меня сейчас сняли с операционного стола.
– У тебя сахар снизился, и ты пошла на операцию?
– Он у меня вообще в норме. Взяли на операцию. Хорошо, наркоз дать не успели. Хирург не увидел каких-то признаков воспаления, послали снова на рентген, а там – ничего. Ни дырок, ни пустот, ни воспаления. Все идеально. Отправили домой. Я зашла к зубному хирургу, с которого все началось. Показала снимок. Долго не мог поверить. Сказал, что так не бывает, но факт.
– А мне еще врачиха сказала, что она меня боится, – вспомнила я свой случай с кистой.
Мы порадовались. Ленка рассказала, как ломала себя об колено, как упорно шла к своей цели, не позволяя себе усомниться. Мало ела, много бегала, молилась, медитировала, читала книги, заряжала воду:
– Знаешь, я пробовала все подряд, что узнавала нового. И молилась.
– Да, никакие высшие силы не помогут, если их не просить об этом. Закон невмешательства. Значит, ты смогла найти слова… Что собираешься делать?
– Для начала обойду всех, кто молился за меня, кто меня учил и помогал мне. Вот к тебе первой пришла. Спасибо тебе, ты помогла мне поверить в себя. И молилась за меня.
– Не обольщайся, чужая беда быстро перестает беспокоить. Не сильно я переусердствовала.
Она посмотрела на меня с удивлением: как, неужели я не помогала ей все это время?
– Леночка, ты все сделала сама. С Божьей помощью. Его благодари. Скажи, а как по жизни все складывается?
– Ты не поверишь, но все проблемы начали сами рассасываться.
– Вот этого я и ожидала. Ты сейчас очень гармонична. Вселенная любит тебя.
– И я ее. Я сейчас всех люблю. Даже мужа!
Мы расхохотались, как заговорщики.
– Ленка, я тобой горжусь. Постарайся сохранить гармонию! Это не так просто, когда ничего не болит.
– Да, я уже думала про эффект жареного петуха.
Нам весело, как никогда. Ленка светится так, что это, наверное, заметно не только мне. Я имею в виду не метафору, а широкую полосу света у нее над головой.