Начнем с того, что одна из целей, которую коллектив «Прорыва» преследовал с самого начала своей деятельности, в целом достигнута. Растущее количество читателей нашего журнала начало высказываться по вопросам философии или, по крайней мере, взялось за её изучение.
Разумеется, философия не тот предмет, которым можно овладеть быстро. Все и всегда что-то начинают с самого начала и делают это с разной степенью добросовестности и творчества.
«Первоначально, - как писал Гегель, - это новое творчество относится с фантастической враждебностью к существующей обширной систематизации прежнего принципа; отчасти оно опасается, что потеряется в пространных частностях, отчасти же страшится труда, требуемого для научной разработки, и, чувствуя потребность в такой разработке, хватается сначала за пустой формализм».
Вот так и некоторые наши читатели, пробежав глазами статьи о диаматике в нашем журнале, порой, погружаются в фантастически пустой формализм и пишут, что
«диалектика оказалась ненужным явлением в науке, явлением, которое заставило ломать над собой головы нескольких поколений различных мыслителей и ученых. Я, - пишет один из наших читателей, Гаппов, - против того, чтобы ученые в своих статьях ссылались на диалектику, как на неопровержимый авторитет, и я за то, чтобы они доказывали свои тезисы логическими приемами. Ссылка на то, что диалектика - это душа марксизма и упрек тем, кто не принимает диалектику в том, что они - не марксисты (а у некоторых упреки доходят до обвинения на основе этого в антикоммунизме, оппортунизме), является некорректной. Я не согласен с диалектикой. Однако, я согласен с теми выводами относительно экономики, истории и социологии, которые были сделаны Марксом и Энгельсом. [Как видим, Гаппов совершенно не понимает, что Маркс сделал свои выводы и открытия только потому, что, фактически, к тому времени, был единственным на планете, кто вполне владел, прежде всего, творчески переработанной им, диалектикой Гегеля. В.П.] Я против того, чтобы называть это «душой марксизма», потому что такая трактовка явно ошибочна, даже если это и говорили о своем учении сами Маркс и Энгельс. Мое исследование показывает, все, к чему пришли Маркс и Энгельс, можно было достичь при помощи одной только логики, и я убежден, что ее они и применяли. Маркс считал, что из навозной кучи гегельянства он извлек ценное зерно, диалектику. Я считаю, что в ценном учении марксизма незаслуженно примостился кусочек навоза, который нужно извлечь и выкинуть на помойку истории.Труды, откуда брались ЦИТАТЫ для использования в данном исследовании:
1. Петрович «Диалектика и формальная логика»;
2. Гегель «Наука логики»;
3. Ф. Энгельс «Диалектика природы»;
4. В. Подгузов »В помощь изучающему диалектику. Часть 1";
5. В. Подгузов »В помощь изучающему диалектику. Часть 2"
6. И. Сталин «Анархизм или социализм?»;
7. В. Ленин »Материализм и эмпириокритицизм»;
8. В. Ленин «Философские тетради»;
9. Ф. Энгельс «Анти-Дюринг»;
10. В. Подгузов. Статья в в газете «Прорыв». (не помню название)
11. М. Розенталь «Ленин как философ».Владимир Гаппов».
Как видим, список трудов, из которых извлек цитаты о диалектике профессиональный фотограф Гаппов, не широк. Но то, что он один из немногих в нашей стране, кто уже «изучил» и т.н. «Философские тетради» Ленина и все три тома «Науки логики», конечно, делает ему честь. Он даже успел, в результате «исследования» этих трудов, прийти к выводу о никчемности диалектики, «ломающей головы» и о силе просто логики, склеивающей «трещины в мозгах», видимо имеются в виду извилины. Но то, какой именно вариант логики исповедует Гаппов, установить пока невозможно. В списке литературы, как легко заметить, источники, из которых он черпает свою «логику», отсутствуют. Но, поскольку редколлегия «Прорыва» взяла на себя задачу способствовать, прежде всего, методологическому просвещению наших молодых читателей, постольку мы представим сотую часть списка современных трудов, посвященных проблемам просто логики. По «невыясненной» причине, все официальные философы сегодня тоже, как и Гаппов, категорически отказались даже произносить слово «диалектика». Видимо это обстоятельство указало на то, что нынешний корпус официальных обществоведов, действительно, порвал с марксизмом, стал покладистым, а потому современная власть, наконец, повысила зарплату и профессорам философии государственных ВУЗов.
Может быть, Гаппов прослушал лекции по логике в исполнении Меликова, кандидата философских наук, старшего преподаватель кафедры истории зарубежной философии философского факультета РГГУ и, одновременно, профессора Российского Православного Университета св. ап. Иоанна Богослова? Т.е. логику от Луки.
А может быть Гаппов знаком со всеми современными вариантами логики, которые разработали, например, Светлов В.А. Современная логика. - Спб.: Питер, 2006; Войшвилло Е.К., Дегтярев М.Г. Логика. - М., 2001; Ивин А.А. Практическая логика. - М., 2002; Ивин А.А. Логика. - М., 2003; Демидов И.В. Логика. М., 2006; Гетманова А.Д. Логика. - М., 2004; Ненашев М.И. Введение в логику. - М., 2004; Анисов А.М. Современная логика. - М., 2002; Карпенко А.С. Введение в многозначную пропозициональную логику. - М., 2003; Гетманова А.Д. Логика. Углубленный курс. - М., 2007; Гомбоева Л.В. Индивидуальные контрольные задания по логике с методическими указаниями по их решению. - Улан-Удэ: Изд-во ВСГТУ, 2003; Черняк Н.А. Логика: Учебное пособие. - Омск: Изд-во ОмГУ, 2004; Гладкий А.В. Введение в современную логику. - М.: МЦНМО, 2001; Купарашвили М.Д. Неклассическая логика: Учебное пособие. - Омск: Изд-во ОмГУ, 2006; Купарашвили М.Д., Нехаев А.В., Разумов В.И., Черняк Н.А. Логика: Учебное пособие для студентов. - Омск: Изд-во ОмГУ, 2005; Кусаинов А.А. Логика: Методические рекомендации. - Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2002; Мейдер В.А. Практикум по логике: (Задачи и упражнения). - Волгоград:Изд-во ВолГУ, 1999 т.д.
Гаппов скрыл от читателей, какой их этих вариантов «логики» он признает руководящим для себя. А собственный вариант «Науки логики», вместо гегелевского, Гаппов уже не написал. Вот и гадай, какую «просто логику» Гаппов противопоставляет диалектике.
Гаппов не одинок. Недавно в интернете «случилась» очередная дискуссия между активом журнала «Прорыв» и представителями современной «философии», Смирноффым, «со товарищи», которые, правда, признают право диалектики на существование, но считают, что актив «Прорыва» искажает её суть, особенно в вопросе её применения к теории Эйнштейна. Смирнофф, как и многие современные философы, абсолютно ничего не смыслит в физике, открыто признаёт это, но свято ВЕРУЕТ в теорию Эйнштейна и, чтобы как-то защитить идола своего простодушия, он тщится доказать, что «Прорыв» не имеет права сомневаться в теории Эйнштейна потому, что его актив ничего не смыслит в современной… философии. Тоже логика.
Журнал «Прорыв» не раз обращался к проблеме нищеты философской школы в СССР хрущевских лет, и ход данной полемики в ЖЖ, - яркое подтверждение правильности наших оценок. В системе советских ВУЗов и в период «оттепели», конечно же, читался предмет, который называли марксистско-ленинской философией, но, как показала перестройка, этот процесс осуществлялся так, что не оставил ни малейшего следа в мировоззрении 99% членов партии. Достаточно назвать философов, разной степени дипломированности, например, Зиновьева, Волкогонова, Ципко, Роговина, Каэватса или Юшенкова, чтобы иметь точное представление об антикоммунистической, националистической или троцкистской закваске большинства официальных «философов», рожденных или воспитанных «оттепелью».
И не было бы сегодня большой беды от канувших в Лету старых грибов «философии» мещанства, если бы не живучесть их спор, проснувшихся в темноте массового философского невежества на почве заболоченных, не знавших мелиорации, мыслишек.
В частности, Смирнофф раскритиковал цитату из статьи, посвященной поиску и обоснованию аксиомы философии, которая позволила бы освободить современную физику от роли придатка к теологии. Между тем, формулирование материалистических аксиом физики приобретает особую актуальность в связи с попытками ввести в той или иной форме курс богословия, например, в МИФИ, и не только, (хорошо ещё, что не практикум по инквизиции и экзорцизму), и это - одно из весомых доказательств того, как современные физики, зазубрившие теорию Эйнштейна, легко впадают в мракобесие.
«Как показала история науки, - писал я в далеком 2012 году, - успех в каждом наиболее значительном исследовании закладывался добросовестным, придирчивым поиском исходного пункта движения мысли ученого, своеобразной «архимедовой опоры», т.е. формулировки бесспорно очевидного понятия, незыблемость которого определяется не только здравостью ума исследователя, но и объективным содержанием предмета исследования, настолько очевидным, что его существование требует доказательства только в пыточной камере «святой инквизиции»».
«Подгузов, - отвечает Смирнофф, - заблуждается, вернее сказать, его представления остались на уровне древнегреческих-натурфилософских».
Выходит, весь мой грех не в заблуждении, а в похожести на «древнегреческих-натурфилософов». Неужели древнегреческие натурфилософы так безнадежно и во всем устарели? По крайней мере, в понимании объективных законов, в том числе и мышления, заслуга натурфилософов от Фалеса до Демокрита и Лукреция, по моему, несколько выше, чем у Смирноффа даже в глубинах ЖЖ.
Пытаясь дискредитировать меня похожестью на Аристотеля, Смирнофф продолжает:
«Ровно так же Аристотель писал: «Так как научное знание возникает при всех исследованиях, которые простираются на начала, причины или элементы путём их познания (ведь мы тогда уверены в познании всякой вещи, когда узнаём её первые причины, первые начала и разлагаем её впредь до элементов), то ясно, что и в науке о природе надо определить прежде всего то, что относится к началам». Это дедуктивный метод, который с появлением современной науки, - утверждает Смирнофф, - сменился на индуктивный. Дедуктивный метод применительно к научному знанию сегодня представляется попросту ненаучным. И эта ошибка Подгузова накладывает печать ненаучности на все дальнейшие рассуждения».
Ох уж эта «афторская» простота и расчет на то, что никто из читателей не знает историю становления и суть этих методов мышления. Во-первых, Аристотеля, во многих известных мне источниках, философы относят к числу ярких представителей не столько натурфилософии, сколько к классической философии, а во-вторых, думаю, многие и сегодня сочтут за честь услышать в свой адрес: «Ровно так же Аристотель писал…» и числиться в знатоках «устаревшего» дедуктивного метода.
Индукция, в словарном варианте, есть «логическое умозаключение от частных единичных случаев, к общему выводу, от отдельных фактов к обобщениям» (Словарь иностранных слов. -М.: «Русский язык», 1986).
Дедуктивный метод, чаще всего, описывается как «логическое умозаключение от общего к частному, от общих суждений к частным или другим общим выводам; в научном познании дедукция неразрывно связана с индукцией (там же)», т.е., примерно, так же, как дифференцирование неразрывно связано с интегрированием. Как видим, даже словарь, в отличие от Смирноффа, не отделяет дедукцию от индукции.
Однако данные определения грешат непозволительными упрощениями, типичными для поздней КПСС. Движение мысли, т.е. логические умозаключения должны не просто идти от общего к частному. Логические умозаключения ученого в процессе познания обязаны идти от общих объективных ИСТИН к частным, единичным, но конкретным объективным ИСТИНАМ.
Дедукция, если придерживаться этого метода мышления, должна состоять не столько в движении рассуждений от общего к частному, сколько в движении мысли от истины исходного, доступного уровня, т.е. достоверно установленного общего факта, до проникновения в сущность исследуемого материала, от аксиомы к истине более глубокого уровня, более широкой детализации и большей конкретики. Хотя и к аксиомам исследователи приходят далеко не все и не сразу.
В обычных реальных земных условиях подавляющее большинство яблок, стихийно оторвавшихся от веток, в конечном итоге, падают на Землю. Это общая аксиома и для груш. Но, если сказать, что яблоки на землю подают под действием именно силы гравитации, то это уже не самоочевидный факт, а связь, физическое содержание которой требует доказательств, до сих пор ещё не найденных. Но наличие неопровержимой аксиомы облегчает дальнейшее движение вперед. Нужно искать или конкретных носителей силы притяжения, но шансов найти их нет, или силу «приталкивания», что гораздо продуктивнее. Но для результативного исследования на этом направлении, нужно владеть диаматикой.
Многие современные официальные обществоведы, и индуктивисты, и дедукционисты частенько двигаются в теории от любого общего абсурда к частным глупостям и не стесняются носить академическую мантию. Поэтому даже Ливанов треплет их как Тузик грелку. А современные физики потому и воюют непримиримо с людьми, пытающимися добиться от них ясного и доказательного изложения теории Эйнштейна, что диссертации этих физиков «танцуют», если не от «б-о-о-ольшого взрыва», то уж, точно, от «черной дыры». И, хотя, «черную дыру» никто из эйнштейнианцев не видел, тем более, не «щупал», но на всех, кто требует доказательства её существования, они смотрят как служки инквизиции на еретиков. Т.е., круговая порука бывает не только в криминальных, религиозных, но и в официальных околонаучных средах. Это тем более очевидно, поскольку на тех фотографиях и рисунках, на которых, якобы, запечатлены «черные дыры», нет ни малейшего признака и доказательства того, что вещество и свет безвозвратно поглощаются «черными дырами». Напротив, как раз на этих фотографиях видно, что через то место, которое эйнштейнианцы окрестили «черной дырой», через него, как через своеобразную фильеру, «протекают» массы материи, испускающей, в том числе, и видимый свет.
Разумеется, в своём исследовании теоретик волен двигаться и от частного к общему, но, и в этом случае, успех дальнейших логических умозаключений зависит от того, насколько ИСТИННЫМ является исходное частное положение. Для того, чтобы понять несостоятельность иных формулировок индукции, нужно двигаться вперед, пытаясь выйти на объяснение, например, ионных эффектов, отталкиваясь от древнегреческой модели атома. Хотите, действительно, понять природу ионных явлений? Возьмёте за аксиому, хотя бы, резерфордовскую модель атома, придете к более конкретным содержательным выводам.
Почему многие современные физики, действительно, предпочитают идти от частного факта, а не от общей истины к истине конкретной? Дело в том, что большинство физиков, со школьной скамьи, индукционисты и позитивисты поневоле. Как показала практика, материалы многих разделов школьной физики легко усваиваются и подростками. Причем, для многих, особенно на первых порах, физика превращается в любимый увлекающий предмет именно за счет школьных опытов. Они не знают, как рождался школьный «эксперимент», как учитель готовился к нему, сколько лет его учили в институте. На уроке ученик в течение нескольких минут видит готовый опыт, «проглатывает» готовый вывод и не знает, например, сколько сотен лет господствовало заблуждение в той области, которая на уроке, визуально, воспринимается как ЛЕГКО постигаемая истина. Поэтому и укореняется в сознании доверчивых подростков иллюзия: поставил опыт - опыт автоматически приведёт к истине, и чем больше поставлено опытов, тем больше истин открыто.
Но историческая практика не знает случая, чтобы подросток, тем более современный, тем более, американский, увлекся, например, Аристотелем, Кантом или Гегелем, чтобы кто-нибудь поставил на глазах у школьника простой и наглядный философский опыт, эксперимент. Еще «философские» труды Поппера или Вебера подростки, пожалуй, могут и осилить, но философские работы Маркса уже не по зубам и многим взрослым физикам. Потому-то современные физики, по школьной привычке, «танцуют» от разрозненных частных сведений, не имея научных представлений по общим вопросам бытия, о едином мироздании, о пространстве, времени, материи и наиболее общих методах постижения их сущности.
Наблюдение - самая легкая и, зачастую, приятная, необременительная фаза научного познания. С ней справляются практически все, кто вступает на научную стезю, руководствуясь одной лишь любознательностью. Как и первые ботаники, географы, анатомы, зоологи, современные теоретики описывают факты, забывая, что Дарвину удалось пройти много дальше своих современников, но только обобщив достаточно представительный массив данных о широком круге ископаемых и здравствующих биовидах. Т.е., он не выводил свою теорию из одного частного опыта и одних лишь галапагосских вьюрков и черепах. Он сначала накапливал бесспорные факты воздействия широкого круга факторов на каждый отдельный изучаемый биологический вид и находил закономерную связь, между изменением одного из факторов внешней среды и изменением биологического вида, пока не возникла формулировка закона изменчивости вида под влиянием различий во внешней среде обитания. Дарвин не ограничивал себя только индуктивным или только дедуктивным методом, он достиг результата потому, что двигался в исследуемом материале от живого созерцания множества разрозненных фактов, к абстрактному осмыслению, поиску общего, а не частного для этих фактов, а от него к выводу закона практической эволюции. Такой метод легче назвать диалектическим, чем индуктивным или дедуктивным.
Многие исследователи до сих пор, чаще всего, не понимают, что тщательное изучение, например, всех деталей скелета, совершенно не способствует открытию законов лечения остеохондроза. Многие сходят с исследовательской стези именно тогда, когда, после сбора достаточного массива фактов, дело доходит до научных обобщений этого противоречивого множества. Современным теоретикам по этой же причине никак не удается создать единую физическую картину мироздания, хотя, время от времени, физики отправляются в поход на завоевание именно этой высоты обобщения.
Они никак не могут понять, что обобщать это не значит суммировать увиденное. Это означает, как минимум, что сумма набранных фактов, охватив представительную область явления, превращается в достаточный массив, позволяющий установить объективный закон, и именно открытие объективного закона является формой конкретизации и обобщения, превращающей информационный «винегрет» из фактов в науку.
История развития науки показывает, что выйти на необходимый уровень обобщения, чтобы в дальнейшем оттолкнуться в исследовании от этого общего, сложнее, чем двигаться от случайного факта к единичному выводу. Чтобы вписать вновь открывшийся факт в более широкий контекст, нужно этот широкий контекст уже знать и понимать. Без общего основания, аксиомы, частное открытие повисает без «опоры». Поэтому, с давних пор, позитивисты, облегчая себе жизнь, принимают в свою стаю того «ученого», который просто установил факт, ранее никем ещё не описанный. В современной системе ученый вовсе не обязан делать какие либо обобщения, открывать законы. Достаточно вспомнить случай с Фарадеем, когда его спросили, какое практическое применение может иметь, открытая им, электромагнитная индукция. Он ответил, что никакого. Т.е., им, поначалу, двигала простая любознательность, оторванная, например, от всеобщей потребности общественного производства в источниках энергии. И нельзя утверждать, что современная физика уже ответила на вопрос о сущности электромагнитной индукции, и вообще, о природе электромагнитных явлений вообще, хотя пользуется ими.
Правда, сегодня физикам уже известно, по меньшей мере, об общих проблемах энергетики и экологии. Поэтому частные физические исследования ведутся ими с учетом, как минимум, этих двух общих оснований. Именно поэтому вокруг атомной энергетики возникает негативный ореол, а вокруг, например, солнечной энергетики, позитивный. Но, как это не раз уже было при метании энергетической практики из стороны в сторону, без строгого научного учета всей системы земных факторов, и солнечная энергетика может оказаться «ящиком Пандоры», наполненным трагическими последствиями.
Если бы современные физики обладали ещё философским, а не только экспериментальным мышлением, возможно, они поступали бы, во всех случаях, как Леонардо-да-Винчи, который скрыл одно из самых эффективных своих военных изобретений от сильных мира сего. Эйнштейн же, Оппенгеймер, фон Браун, Тейлер и Сахаров, со всей, свойственной им подростковой позитивистской близорукостью, обуянные технократической гордыней, разработали орудия глобального самоуничтожения человечества. Сегодня физики, особенно в США, с упоением садистов-позитивистов, с восторгом занимаются разработкой высокоточных и роботизированных средств глобального террора.
Как всегда, беспринципно аплодируя позитивистам и экзистенциалистам в вопросах их «философии», отрицающей адекватность человеческого отражения, многие современные физики, прямо как «философ» Смирнофф, убеждены, что, как бы беспорядочно не работали мозги, но визуальное и тактильное восприятие результатов экспериментов гарантирует им правильное осмысление сути происходящего.
Эксперимент, как форма познания, рожденная на туманной заре человечества в ходе первых попыток решения задач первобытной механики, когда дикарь, например, гнул палку, чтобы убедиться в её прочности, порождает и сегодня у многих физиков иллюзию, что за счет одного лишь опыта и усердного наблюдения за его результатами, педантичной фиксации фактов, можно выявить истину.
То есть, когда многие современные физики и официальные философы начинают рассуждать о возможностях разума, то они отрицают познаваемость мира. Когда же они говорят о своих конкретных экспериментах, то утверждают с пеной у рта, что информация, поступающая в их мозг от органов чувств в ходе эксперимента - истинная.
На этой основе возникает множество парадоксальных суждений. В частности, если, например, эксперименты Майкельсона не выявили изменений в картине интерференции, то, по мнению многих физиков, эфира нет. Но когда они не могут объяснить некоторые факты из области космологии, то, без зазрения совести, вместо эфира подсовывают некую «темную материю», заполняющую пространство, но не вызывающую изменений в интерференционных картинках и не создающую «темного ветра».
Хотя ни одного «гравитона» опытным путем еще не выделено, тем не менее, многие физики считают, что один из европейских спутников настроен так, что умудряется фиксировать именно гравитационные аномалии на поверхности Земли без объяснений физической сущности этих сверхслабых взаимодействий, порождающих «страшную гравитацию» в «черных дырах».
Создается впечатление, что многие современные позитивисты не знают, что, например, пламя пожара проецируется на дне глазного яблока коматозного больного точно так, как и на дне глазного яблока здорового человека. Но, даже не очень умный человек, как показали систематические пожары в «демократических» лечебницах для душевнобольных, или тушит огонь или бежит от него, в то время как коматозный больной совершенно индифферентен к изображению огня на дне его глазного яблока. Т.е. человек видит не глазом, не органом чувств, а органом мышления. И, чем выше методологическая вооруженность мозга, тем больше мозг понимает в изображении на сетчатке. Но многие современные физики, как черт от ладана, бегут от философии, тем более, материализма.
Сторонники абсолютизации опыта никак не поймут, что зрение, взятое само по себе в отрыве от философского развития, «учит» нас, например, что маленькое Солнце вращается вокруг огромной плоской Земли, лежащей на воде и, не тонущей в ней, видимо, только благодаря трем непотопляемым китам. Потребовались тысячелетия развития ЛОГИКИ, чтобы Аристотель смог научно обосновать факт шарообразности Земли, и еще много столетий, чтобы перестали жечь на кострах людей, научно установивших, что и вокруг чего вращается.
Короче говоря, чем ниже исторический уровень развития индивида, тем больше он обречен на индуктивно-бесплодное мышление, АБСОЛЮТИЗИРУЮЩЕЕ отрывочные, случайно полученные, не аксиоматизированные сведения, занесенные в сознание, через всегда открытые «форточки» рецепторов.
Въедливое отношение марксистов к вопросу развития методологии, обусловлено тем, что объектом марксистских исследования являются не минералы, не стада животных, а общество, а предметом их исследования являются формы общественных отношений живых мыслящих, радующихся и страдающих людей. По мере развития, общество повышает свои прогностические возможности и все более требовательно относится к ученым, которые разрабатывают, например, оружие, отравляющие вещества, генные технологии, требуя от них гарантий безопасности. Специфика «неживой природы» позволяет многое осуществлять в лабораторных условиях с большим количеством продуманных степеней безопасности. Поэтому возможно многочисленное повторение опытов, направленных на выявление какого-либо эффекта, без причинения ущерба обществу. Хотя засекреченность материалов исследования до завершения работы, зачастую, свидетельствует о том, что степень проникновения современных ученых в суть многих явлений такова, что они сами не знают, куда выведет их эксперимент. Они, как истые бернштейнианцы, предпочитают просто двигаться вперед от эксперимента к эксперименту, надеясь, что «кривая» куда-нибудь их выведет.
Человеческое общество, напротив, - это такой вид материи, в котором невозможно, поставив над ним эксперимент, вернуть общество в прежнее состояние. Поэтому марксизмом и разработана такая методология, которая, БУДУЧИ ПОЛНОСТЬЮ ОСВОЕННОЙ, хотя бы интеллигенцией, исключит из жизни общества не только эксплуатацию Человека двуногими желудками, но и освободит людей навсегда от экспериментов над ними, по типу, например, андроповских «широкомасштабных экспериментов» и горбачевской «перестройки».
Говоря о степени «современности» метода индукции, следует заметить, что, действительно, многие гениальные догадки, содержащие в себе и дедуктивные, и диалектические, и индуктивные элементы были обозначены, но недостаточно разработаны в трудах Аристотеля. Смирнофф, очевидно, слыхал звон про аффинную систему координат, и ему могло почудиться, что речь идет о некой афинской системе координат, и он индуцировал из этого вывод, что грек Аристотель - ранний и последний отец дедуктивного метода.
Смирноффу было достаточно заглянуть в труды Аристотеля, чтобы понять, что он или сознательно врет или полный профан. Во «Второй аналитике» в Книге второй, в главе 19 Аристотель пишет:
«Таким образом, ясно, что первичное нам необходимо познавать посредством ИНДУКЦИИ, ибо таким (именно) образом восприятие порождает общее. Так как из способностей мыслить, обладая которыми мы познаем истину, одними всегда постигается истина, а другие ведут также к ошибкам (например мнение и рассуждение), истину же всегда дают наука и ум, то и никакой другой род (познания), кроме ума, не является более точным, чем наука. Начала же доказательств более известны (чем сами доказательства), а всякая наука обосновывается. (Таким образом), наука не может иметь (своим предметом) начала. Но так как ничто, кроме ума, не может быть истиннее, чем наука, то ум может иметь (своим предметом) начала. Из рассматриваемого (здесь) (видно) также, что начало доказательства не есть доказательство, а поэтому и наука не есть (начало) науки. Таким образом, если помимо науки не имеем никакого другого рода истинного (познания), то ум может быть началом науки. И начало может иметь (своим предметом) начала, а всякая (наука) точно так же относится ко всякому предмету».
Здесь мы не будем разбираться, в чем Аристотель прав, а в чем не прав относительно соотношения индукции, начала, ума и науки.
Если бы Смирнофф «пробежал» глазами, хотя бы раз, первую и вторую «Аналитику», то увидел бы там попытки Аристотеля найти место и дедукции, и диалектике, и индукции в системе своей логики. Аристотель видел проблему методологического «многобожия», но не смог довести работу синтезирования методов до гениального завершения. Слишком мало в руках человечества и, следовательно, Аристотеля имелось на тот момент знаний об окружающем их мире и обществе. Строго говоря, еще нечего было обобщать, поэтому «плясать» поневоле приходилось бессистемно, то от частного, то от общего. Но как раз обобщение не есть индукция. Индукция, по определению, есть лишь намерение двигаться от частного к общему, но это возможно лишь тогда, когда идея общего уже сформулирована и признана. А если общее еще не сформулировано, то куда прикажете двигаться индуктивисту? Именно потому и существует масса буржуазных именных философских школ, что их авторы всегда просто двигались от частного факта… куда глаза глядят.
Между тем, обобщение есть процесс синтезирования системы законов из достаточного количества, прежде разрозненных, единиц информации. Не понимая сути операции обобщения, многие современные философы считают, что обобщение есть перечисление и нумерация по порядку всего списка фактов на одной странице монографии, а свое неумение найти закон объясняют отсутствием объективных законов вообще.
Но, сравнительно недавно т.е. спустя полторы тысячи лет после работ Аристотеля в области индукции и дедукции, более детально проблемы индукции и дедукции были переработаны еще раз и опять ФИЛОСОФАМИ, Бэконом и Декартом. Однако, если сравнить научные достижения Бэкона (1561-1626 г.г.), одного из поздних исследователей метода индукции, названного впоследствии эмпиризмом, с достижениями Декарта (1596-1650 г.г.), одного из поздних разработчиков метода дедукции, то индукциониста Бэкона в энциклопедиях поминают как философа, историка, политика и взяточника, а его современника, дедукциониста Декарта, считают, «всего-навсего», философом, математиком, биологом, механиком и физиком, т.е. энциклопедистом. Бэкон оставил после себя труд по логике, «Новый органон», заигрывая с «Органоном» Аристотеля, а Декарт, в своих оригинальных трудах по логике, оставил нам не только глубоко обоснованную методологическую систему дедукции, но и универсальную координатную систему, как продукт и довольно эффективный инструмент дедуктивного метода.
С тех пор, каждый физик, индукционист по идеологии, начертивший на бумаге систему координат, эту предельно общую логическую конструкцию, отражающую основное свойство бесконечного пространства, в дальнейшем движется в исследуемом материале… дедуктивно, т.е. отталкиваясь от общей универсальной координатной аксиомы, постепенно углубляясь в частные истины, но не оценивает это в должной мере. Многие современные открытия и заблуждения в физике, без дедукции на основе координатной системы Декарта, вообще не состоялись бы. Но Смирноффу, как и подобает современному, рафинированному от многих знаний, философу, об этом, просто ничего не известно.
Система координат, созданная Декартом на основе дедуктивного метода мышления для решения геометрических, т.е. пространственных и плоскостных задач, есть развитие аксиоматического подхода Евклида с той разницей, что Евклид создал систему геометрии на основе аксиомы о параллельных прямых, а Декарт создал систему аналитической геометрии на основе пересекающихся прямых. Однако нуждается в совершенно конкретном доказательстве научная правомерность применения системы координат для составления тензорных уравнений при исследовании проблем, например, термодинамики, электромагнетизма, проблем относительности и экономической эффективности. А этого физики, химики, экономисты и т.д. пока не сделали. Они на осях координат откладывают теперь что угодно: и секунды, и метры, и градусы, и вольты, и рубли.
Это происходит потому, что многие современные физики и философы не ведают и того, что категория «время» отражает одну из наиболее общих всепроникающих асубстратных акорпускулярных объективных реалий бытия и оно, время, как всякая объективная реальность, совершенно не нуждается в наблюдателях и не зависит от их сознания. Время - воплощенное чистое движение, объективная реальность. Реальное время течет не так, как двигается стрелка на циферблате часов, последовательно переходя от цифры к цифре. Реальное время течет для всего бытия одновременно. Оно всегда равномерно и непрерывно движется одновременно «по всем осям» пространства, охватывая все мироздание в целом, не образуя никакого особого четвертого измерения, поскольку ничего не измеряет, а просто движется по формуле: бесконечность плюс каждое последующее мгновение без малейшего промежутка между мгновениями и только вперед, в сторону увеличения. Это определение времени является аксиомой, и потому физикам необходимо искать иное объяснение тем физическим процессам, которые были «объяснены» Эйнштейном с позиции замедления времени и искривления пространства.
Дело в том, что и пространство есть асубстратный, акорпускулярный воплощенный бесконечный объективный… покой. Пространство, в силу своей бесконечности, лишено возможности двигаться куда-либо, в том числе развиваться или изгибаться, даже в угоду Эйнштейну. Отрицать наличие абсолютного покоя как противоположности абсолютному движению, значит, мыслить не диаматически.
Иметь форму, самые вычурные изгибы, менять скорость движения, в связи с этим проявлять эффект, обозначаемый словом энергия, может только сама материя.
Материя есть ФИЛОСОФСКАЯ, а не физическая категория, принятая для обозначения объективной реальности, которая, в отличие от пространства и времени, единственно бесконечно корпускулярная реальность, обладающая объективным свойством - бесконечной массы и абсолютного её движения в пространстве независимо от того, как это воспринимает наблюдатель.
Проявившая себя, большая или меньшая энергия есть лишь свидетельство того, что материальное образование большей или меньшей массы движется с большей или меньшей скоростью, и момент количества движения отчетливо проявит себя в момент взаимодействия движущихся масс. Вне движущейся материи никакой энергии не существует. Энергия это лишь масса в движении. Осуществлять движение в форме изменения, перемещения, распространения, развития, прогресса способна только сама материя, её объекты и их отношения. И это тоже аксиома.
Материя есть единственная объективная субстратная реальность, главным свойством которой является само её бытие, т.е. наличествование и движение в пространстве и во времени. Каждое тело или частица ничего не добавляют, не отнимают от пространства, не меняют его свойств, занимая собой лишь объем. Материальные объекты любого уровня лишь существуют во времени, никак не влияя на течение бесконечного всепроникающего времени, абсолютно не зависящего от степени изощренности измеряющих усилий наблюдателя. Наблюдатель способен обеспечить большую или меньшую точность измерения пространства и времени, но не способен что либо изменить в свойствах пространства или времени. Замедление своей сообразительности часть исследователей объясняют замедлением самого времени. Абсолютной скоростью обладает только само время. Эта скорость равна бесконечности, поскольку одновременно охватывает все бесконечное пространство, все процессы, протекающие в мироздании. Бесконечность пространства содержится в любом бесконечно малом отрезке времени.
Континуум образует не пространство-время, а объект, который существует одновременно и в пространстве, и во времени, делая и то другое фиксируемыми в их частных проявлениях. Иными словами, только в проявлениях материи, в очередности и масштабах материальных процессов, сознанию наблюдателя удается зафиксировать наиболее очевидные факты существования пространства и времени. Дальше или ближе, больше или меньше, быстрее или медленнее, «долго» или «мгновенно», - всё это становится очевидным для сознания лишь в проявлениях материи. Без материи нет и сознания, поэтому некому и нечего фиксировать и измерять. И это, тоже, аксиома.
Так что, если и упрекать меня в дремучем дедуктивном консерватизме, то не в аристотелевском, а в декартовском. И это я тоже как-нибудь переживу.
Но для диаматики, и дедуктивная, и индуктивная логика, тем более взятые по отдельности или противопоставленные друг другу, одинаково НЕНАУЧНЫ. Диаматик никогда не абсолютизирует начало или финал исследования. «Спираль» познания - бесконечна, поскольку она - частный случай бесконечного отражения элементов мироздания в самом сознании. Диаматик никогда не поставит окончательную точку в исследованиях, ни тогда, когда двигался в материале от общего к частному, ни тогда, когда двигался в материале от частного к общему, если это необходимо и возможно.
Диаматик обязан рассматривать все явления как продукты бесконечного РАЗВИТИЯ всего мироздания во всеобщности связей материальных образований, в единстве их противоположностей. Диаматик не может быть сторонником и носителем одной индукции или дедукции. Он постигает бытие через осознание единства и тождества противоположностей, в том числе, общего и частного, и из того, что общее состоит из частного, что каждое частное бесконечным числом связей связано с общим, определяется им и является частью содержания этого общего.
Диаматика, конструктивно-критично относясь и к индукции, и к дедукции, исходит из того, что это первые, во многом односторонние исторические ступеньки в развитии Науки Логики, через которые первопроходцы и не думали перепрыгивать. Первоученые по ним совершали последовательные шаги к логике подлинно научного мышления. Познание не могло развиваться иначе, как через противоположные по содержанию моменты развития логики.
Марксистская диаматика творчески пересмотрела содержания и противоречия этих методов и осуществила их отрицание как суверенных методологий, конкурирующих друг с другом, и осуществила научный синтез ВСЕХ исторических методологических находок и догадок в системный метод научного познания бытия через отрицание, прежде всего, заблуждений, порожденных односторонностью.
Т.е. диалектика есть первый шаг в отрицании борьбы индукции и дедукции между собой за монопольное место в методологии. Становление марксисткой диаматики есть акт отрицания даже диалектики Гегеля, изрядно замусоренной мистическими алогизмами.
На мой взгляд В.В. Бетурлакин в Википедии достаточно удачно раскрыл роль Декарта в доведении дедукции до уровня метода исследования с достаточно высокой разрешающей способностью, помянув и диалектику, но не дойдя до диаматики:
«По мнению Гегеля, именно Декарт (1596-1650) явился родоначальником философии Нового времени. Декарт гораздо превосходит Бэкона в понимании эксперимента и придает ему значительно большую важность, не останавливаясь на ПРОСТОМ бэконовском утверждении относительно достоверной силы эксперимента. Вместе с тем, основанием достоверности знания в новой концепции Декарта является человеческий интеллект - подразумевается не склонный замыкаться на беспорядочных рассуждениях, а ясный и внимательный ум, умеющий проходить все ступени непрерывной дедукции, замыкаемой на экспериментальные факты. Особое внимание должно быть уделено исходному пункту цепи дедукции, ее началу, которой является интеллектуальная интуиция: «Невозможно постигнуть никакого знания иначе, как путем интуиции, ума и дедукции», - считал Декарт. Содержательность интуиции выясняется в процессе успешно осуществляемой дедукции и использования соответствующего знания на практике и в эксперименте.…Господство схоластических традиций Бэкон пытался преодолеть с помощью опыта и индукции, а Декарт боролся с ними с помощью универсального методического сомнения и строил новую науку с помощью ясных, самоочевидных истин и дедукции. При этом символом ясности и дедуктивной строгости у Декарта выступает математика…Согласно Декарту, метод придает непрерывность поиску истины, то есть с его помощью поиск приобретает характер алгоритма. Не случайно работа Декарта названа «Правила для руководства ума»: он был уверен, что используя сформулированные им правила, исследователь может получать необходимые истины алгоритмически».
Чтобы читателя особенно не смущал термин интуиция, можно его повсеместно заменять на термин гипотеза, предположение, поскольку дело заключается не в какой-то мистической, неизвестно откуда пришедшей догадке, а в том, что сформулированная гипотеза, у психически здоровых людей, есть первый акт дедукции после столкновения теоретика с новым объективным фактом или даже иллюзией. В большинстве случаев гипотеза есть та же, но вербально оформленная, интуиция. Даже у травмированного мистицизмом человека первый мыслительный акт грешит дедукцией, поскольку, столкнувшись, например, с компьютером, первое, о чем может подумать верующий, что и это от бога. Куда ещё обобщеннее?
Разумеется, не со всеми суждениями Бетурлакина о Декарте и его методе можно согласиться, тем более, что и дедуктивные и индуктивные методы, хотя и не в буквальном, бэконовском или декартовском, виде, но, будучи диалектически осмысленными Гегелем, фактически образовали единство противоположностей, очередную парную категорию. Однако дедукция стоит ближе к диалектике, чем индукция. По историческим своим проявлениям, по результатам она выступает ведущей стороной единства этих противоположностей.
До превращения диалектики в наиболее разработанную систему методологических законов, ученые отдавали предпочтение тому или иному методу, исходя из личных возможностей, симпатий, тем более, что ни одна методологическая система не признавалась оппонентами истинной. Среди наиболее отсталых (в области методологии) естествоиспытателей это противопоставление наблюдается до сих пор.
В эпоху научных первопроходцев редко кто из мыслителей, прежде чем браться за объект исследования, задумывался над тем, как он должен мыслить, чтобы выводы были истинными. Они, как им казалось, мыслили логично и, если вывод не опровергался дальнейшей практикой, то просто кричали: «Эврика!».
Сам Декарт, как и, например, Лейбниц, характеризуя свои первые шаги на научном поприще, вынужден был признать, что и он, первоначально, был не очень уверен, что его собственная методология достойна скрупулезного описания, что она представляет из себя ценность, даже большую, чем сам частный результат исследования проблемы, попавшей в поле зрения. Он не сразу пришел к мысли, что правильный метод ГАРАНТИРУЕТ приход к истине, и что проверка умозаключений опытом, есть лишь финальный элемент этого же метода. Поэтому, в своей книге «Рассуждения о методе…», он написал:
«Я никогда не придавал большого значения тому, что исходило от моего разума, и поскольку я не собрал других плодов от метода, которым пользуюсь, за исключением удовлетворения от преодоления некоторых трудностей умозрительных наук, или от того, что я старался согласовать свое поведение с правилами, которым этот метод меня учил, я и не считал себя обязанным об этом писать… И хотя мои умозрения мне очень нравились, я счел, что и другие имеют свои, которые им, может быть, нравятся еще больше. Однако, как только я приобрел некоторые ОБЩИЕ понятия относительно физики и заметил, испытывая их в различных трудных частных случаях, как далеко они могут вести и насколько они отличаются от принципов, которыми пользовались до сих пор, я решил, что не могу их скрывать, не греша сильно против закона, который обязывает нас по мере сил наших содействовать общему благу всех людей. Эти основные понятия показали мне, что можно достичь знаний, весьма полезных в жизни, и что вместо умозрительной философии, преподаваемой в школах, можно создать практическую [философию, В.П.], с помощью которой, зная силу и действие огня, воды, воздуха, звезд, небес и ВСЕХ [В.П.] прочих окружающих нас тел, так же отчетливо, как мы знаем различные ремесла наших мастеров, мы могли бы, как и они, использовать и эти силы во всех свойственных им применениях и стать, таким образом, как бы господами и владетелями природы...».
Но одно дело лишь первоначально недооценивать значение разработанного метода мышления, но пользоваться им, и иное дело, когда большинство современных физиков-теоретиков вообще не отдают себе отчет в том, насколько адекватен их метод мышления, который они применяют. Лишь бы он не выглядел старомодно. Не будет большим преувеличением сказать, что Эйнштейн был последним физиком, который к своей главной теории пришел через сознательное использование концепций Маха и Рассела. Поразительно, но у Эйнштейна я не встретил ни одного упоминания о диалектике материализма, так, как будто в двадцатом веке о марксизме говорили меньше и реже, чем о Махе или Расселе.
Отсутствие надежного метода мышления вынуждает современных физиков уповать, прежде всего, на… эксперимент, как на нить Ариадны, по их мнению, автоматически приводящую к истине. Именно на основе великого русского авось и с помощью адронного коллайдера рождается оправдание того факта, что отсутствие результата тоже очень важный научный результат. А сам Хиггс, в своем интервью «Евроньюс» 9.12.2013 года, утверждал, что он никогда не называл свою теоретически описанную частицу «частицей бога». Это за него сделали верующие физики.
Именно в силу методологической неграмотности, верующие алхимики веками просто смешивали что попало, с чем попало, т.е. экспериментировали и, иногда, получив неожиданный результат,... забывали, как им это удалось сделать. Достаточно вспомнить историю утерянных технологий или историю создания резины. И наоборот, после того как Менделеев заложил в основу систематизации химических элементов всеобщее свойство материи, т.е. её массу, атомный вес, оформилась периодическая система свойств элементов, позволившая предсказать, открыть или синтезировать прежде неизвестные вещества. Теперь, задним числом, можно сказать, что атомный вес сыграл роль аксиомы в деле систематизации химических элементов. Теперь аксиома уточнена до величины заряда атомного ядра. Физикам и химикам осталось лишь открыть, что такое… заряд, но для этого нужна новая аксиома. Пока же о заряде им известен условный знак заряда и его относительная величина, но ничего неизвестно о его физической сущности.
Многим физикам кажется, что они исследуют проблему очень индуктивно, если, изучая отдельный атом, двигаются к определению свойств конкретного вещества. На самом деле, «атом» есть всеобщее понятие, распространяющееся на ВСЕ атомы, следовательно, принимая решение двигаться в исследуемом материале индуктивно, отталкиваясь от категории «атом», на самом деле, вы делаете свой первый шаг дедуктивно. Но, выбрав для исследования конкретный атом, исследуя конкретные свойства частного атома, ученый движется к постижению частных свойств конкретного вещества. Однако и в этом случае степень обобщения не так высока, чтобы называться индукцией. Двигаясь от свойств единичного атома, к свойству конкретного вещества, вы постигаете лишь частный случай, и выводы, сделанные относительно этого случая, ничего не могут дать для объяснения другого частного случая. Например, познанные свойства натрия через свойства атома натрия мало что объясняют в свойствах инертных газов. Именно поэтому многие специалисты органической и неорганической химии не являются при современных методах подготовки специалистов взаимозаменяемыми. Сегодня большинство современных дипломированных ученых даже гордятся своей узкой специализацией и, порой с гордостью или без тени смущения заявляют, что они не компетентны в других областях, тем более в философии. Поэтому, очень часто, от специалиста в области, например, оптики, не стоит ждать больших открытий в области механики или органической химии. И все это обусловлено, чаще всего, пристрастием к индуктивному методу мышления, порождающему иллюзию, что от частного можно прийти к общему, не уделив достаточного внимания освоению категории общее, т.е. философии.
Декарт довел дедуктивный метод до высокого уровня теоретической оформленности именно за счет того, что двигался в исследуемом материале от всеобщего метода, т.е. от философии к частному методу, т.е. к математике как одному из инструментов логики, а не наоборот. Повторим, именно благодаря дедуктивному методу, Декарт оставил математикам универсальный инструмент операций с количественными характеристиками, общим условием функционирования которого является (+∞), (-∞) протяженности числовых осей, отражающих общую пространственную характеристику бытия.
Однако вернемся к приговору, вынесенному Смирноффым дедукции.
Как видим, методологическая осведомленность Смирноффа, вынуждает его ставить телегу впереди лошади. Сначала у него появляется «новая наука», и только потом принимается к использованию индуктивный метод, видимо, голосованием… трудового коллектива одной из макаронных фабрик. Однако, поскольку это понятие и явление «современная наука» являются общим по отношению к частному методу, постольку приходится констатировать, что, в своих обличениях «моего» дедуктивного метода, Смирнофф движется дедуктивно, от общего к частному, но не замечает этого, поскольку вообще не способен ДУМАТЬ ДОБРОСОВЕСТНО.
На самом деле, дорогие читатели, в научной сфере все происходит наоборот. Сначала перед общественной практикой и теорией возникает очередная, нерешенная пока, практическая или теоретическая проблема, потом, в ходе попыток её решения исследователю становится ясно, что новизна проблемы не позволяет решать её старым методом, и ученый ищет новый метод её решения и, если находит, обогащает общественное сознание информацией об открытии принципиально нового содержания и нового метода научного исследования. Так мир узнает о новой науке, но не в том смысле, в каком её видит Смирнофф, а о новой конкретной науке, например, метафизике, «отпочковавшейся» от философии, благодаря использованию частного логического метода недоразвитой еще дедукции.
Если бы Аристотель знал диалектику Гегеля, а тем более, диаматику, то, не исключено, что физика как наука возникла бы раньше. А поскольку диалектический метод в сознании Аристотеля существовал лишь как гениальная догадка, то долгое время он сам пребывал в тисках метафизики, как индивид, осознававший узкие горизонты исторического ОПЫТА человечества, ещё недостаточного с фактологической точки зрения, а потому пытался решать проблемы физики за счет «чистой логики».
Из контекста статьи Смирноффа, следует, что под «новой наукой» он подразумевает не конкретную физику или математику, а вообще науку «этого года», не понимая, что «вообщенауки» вообще не существует. Существует наиболее общая философская категория «наука», принятая для обозначения высшей степени адекватности системы знаний, отражающих объективную и субъективную реальности, открывших объективные законы развития той или иной конкретной реальности.
В силу объективных исторических причин, в каждую эпоху все частные конкретные науки, относительно друг друга, пребывали в разной степени зрелости и, следовательно, в разной степени соответствия субъективных представлений объективным фактам конкретной области бытия.
Как, оставаясь в здравом уме, можно называть метод индуктивным, если вы пытаетесь оценить временным фактором ВСЮ современную науку вообще? Ведь, чтобы выявить метод, которым «современная наука» пользуется, необходимо сначала разделить всю систему научных знаний на отраслевые и авторские варианты, затем подвергнуть все эти элементы анализу с целью установления моды на метод исследования в той или иной области знаний. Если окажется, что все ученые мира отныне пользуются индуктивным и только индуктивным методом или, если все достижения новой науки обусловлены применением именно индуктивного и только индуктивного метода, то подобные исследования приведут лишь к констатации факта, а не к доказательству того, что индуктивный метод - единственно верный. В истории науки уже не раз наступали периоды, когда, практически, все научные элиты признавали то, что признавали «все», но это оказывалось «голым королем».
Приходится констатировать факт, что лично Смирнофф предпочитает стадный, демократический подход к научному поиску и, если все индуцируют, то индуцирует и он, подбрасывая веточки в костер инквизиции, т.е. предавая анафеме всех, кто продолжает незашоренный научный поиск. Именно отсутствие стадности является важным признаком ученого. Не случайно Менделеев называл науку самой свободной областью деятельности человека. Ни один тиран, ни одна инквизиция не способны осуществить влияние на научно установленную истину.
Говоря о «новой науке», Смирнов ясно указывает, что, в исповедуемой им «философии», текущая дата, как и в астрологии, предопределяет наиболее употребляемую методологию. Сиюминутная, значит, верная, истинная, а если ей триста или сто лет, значит, ложная, ошибочная? Т.е. в сознании Смирноффа, как глубоко верующего эйнштейнианца, сформировался очередной спекулятивный гибрид: наука-время, в котором само время придает науке все более высокую степень истинности, независимо от того, кто и что говорит, главное, что это произносится сегодня, а не вчера, и большинством.
Читая статью Смирноффа, легко заметить, что он употребляет слово «индукция», но не пропагандирует ни содержания, ни достоинств этого метода. Совершенно очевидно, что если бы Смирнофф разбирался в достоинствах индуктивного метода, то он поделился бы с читателем своими познаниями в этой области. А так, мы видим, что, кроме огульных утверждений об устарелости одного метода и модности другого, Смирнофф нашим читателям ничего предложить не может и, к сожалению, уже не сможет никогда.
Не существует никакого эффективного способа одержать полную и истинную победу в полемике, кроме как превзойти оппонента в познании предмета и объекта спора в его истинном содержании и сущности. Кто владеет подобной информацией, тот имеет возможность не «здравствовать на каждый чих» оппонента, а просто излагать свои концепции на аудиторию и формировать общественное сознание.
В антимарксистских «философских» кругах всегда велась и ведется напряженная работа в интересах «доказательства» того, что познание истины невозможно. К одной из причин этой «невозможности» критики марксизма относят то обстоятельство, что, по их мнению, пытаясь приблизиться от непознанного к истине, мы вынуждены будем обозначать все повороты мысли некоторым количеством терминов, каждый из которых, в свою очередь, требует своего истинного определения и.... так до бесконечности.
Попутно конструируются и пропагандируются критерии фальсифицируемости и верифицируемости теоретических положений, претендующих на истинность. Причем эти критерии конструируются таким образом, чтобы именно истину невозможно было признать научно обоснованной. Поэтому критерии фальсифицируемости, сформулированные Поппером, были с таким восторгом восприняты Соросом, спекулянтом от бога, разорившим немало пенсионных фондов, пользовавшимся принципами Поппера для придания своим аферам научной благопристойности. Это же так просто и понятно: научно только то, что поддается фальсификации. По этому принципу стряпаются многие диссертации. Сфальсифицировал что-нибудь, и ты, в рамках рыночных принципов, - ученый.
Подобные сложности на пути познания абсолютных объективных истин возникают перед исследователями-фальсификаторами, поскольку они, во-первых, плохо знакомы с категориями мера, сущность, определенность, причина и качество, во-вторых, поскольку они сами настроены спекулятивно и, своими бесконечными уточнениями, сознательно уводят, прежде всего, самих себя от предмета исследования, переключаясь на все более мелкие и частные предметы и, в-третьих, поскольку подобные «исследователи» позволяют другим отвлечь себя на бесконечное уточнение терминологии. Между тем, в ходе исследования необходимо всегда давать себе отчет о том, насколько термины, уточнения которых требуют ваши оппоненты, действительно относятся к сущности изучаемого явления, находятся в его качественных пределах, т.е. в пределах меры, и не «клевать» на прием с поэтапной подменой тезиса вашими оппонентами.
Анализ содержания многочисленных полемик, навязанных противниками «Прорыва» по конкретным вопросам, показывает, что наши оппоненты, вместо пропаганды собственного развернутого взгляда на предмет исследования, занимаются бесконечным уточнением и голословным «опровержением», чаще всего, с использованием базарно-рыночной терминологии. Т.е. наши оппоненты избрали такую тактику в научной полемике: отрицать, ничего не созидая. Иными словами, на месте положений, сформулированных «Прорывом», наши оппоненты ставят абсолютно бессодержательное, безжизненное, выжженное ругательствами, пустое место.
Иной вопрос, что исследование неизведанного не может осуществить человек, обладающий нулевыми познаниями всего того истинного, что безусловно установлено до него. Только человек, прошедший необходимый участок пути биологического и научно-социального антропогенеза, способен сказать новое слово, например, в обществоведении. Со времен Маркса, коммунистический литератор, с одной стороны стремится к познанию всего того, что выработало человечество до него и, одновременно, ВСЁ подвергает творческому сомнению, т.е. диаматическому переосмыслению и, таким образом, извлекает из всего изученного и содержательный, и методологический конструктив.
Поэтому, как показала многовековая практика, путь к новому слову в области «точных» наук несколько короче, чем путь к открытиям и воплощениям в социальной сфере. Индивиду, знающему конечную формулу теоремы Пифагора, нет необходимости каждый раз вспоминать, как она выводится. Не многие математики мучили себя вопросами, как «ветвилась» мысль, например, Лейбница или Гаусса, когда они шли к своим открытиям. Поклонники точных наук заучивают, в лучшем случае, вывод формулы, запоминают саму формулу, а затем слепо подставляют её к каждому подобному случаю. Человеку, познавшему доказательство и вывод теоремы Пифагора, известна истина в пределах одного из свойств катетов и гипотенузы, подтвержденная тысячелетней практикой. Каждый раз, сталкиваясь с проблемой определения длины гипотенузы через длину катетов, он просто применяет формулу, будучи твердо убежденным в ее научности.
В социальной сфере с периодической закономерностью происходят качественные скачки в результате непрерывно идущего ЭВОЛЮЦИОННОГО процесса. Отношения катета к гипотенузе, длины окружности к диаметру вечны и неизменны. Общество - принципиально иная материя. Под влиянием эволюции материальных и информационных условий бытия, меняются и отношения людей. Сначала эти отношения претерпевают количественные эволюции, например, власть миллионеров в обществе меняется на власть миллиардеров. Разрыв в уровнях дохода «среднего класса» и олигархического слоя стремительно растет. В результате, после определенного момента, происходят лавинообразные изменения в сознании людей, что и порождает качественный скачок в содержании отношений между людьми. Но сегодня в сознании большинства интеллигентов господствует заблуждение относительно роли эволюции в возникновении революционных скачков. Между тем, ровно в той мере, в какой количественные характеристики общественного бытия эволюционизируют, ровно в той мере общество и движется к необратимому качественному скачку.
Поэтому, очередная истина в области обществоведения может «открыться» только тому, кто, в основном и главном, органически усвоил новые определения и формулы, подтвержденные практикой прогресса, и чьё сознание само способно совершить скачок в методах познания качественно НОВОЙ ситуации. Осваивая интеллектуальное богатство, проверенное практикой, проверяя практикой состоятельность своих познаний, распространяя эти познания в коллективе, человек приближается к рубежу, за которым только и возможен прорыв его интеллекта к новым истинам и их более высоким уровням. В обществоведении, более чем в любой другой отрасли знаний, образно говоря, невозможно «дважды войти в одну и ту же воду». Даже, изучив вдоль и поперек, зазубрив все 100 томов «партийных книжек» прошлых лет, современный обществовед обязан и обречен на действие в качественно новых условиях, исключающих догматический, и предполагающих творческий подход и к теории и к практике.
Ленин и Сталин были абсолютными победителями при жизни, прежде всего, потому, что творчески применяли марксизм в реальных условиях российской и мировой действительности начала ХХ века. Ленинская и сталинская практика творческого подхода к марксизму в конкретных исторических и этнических условиях, обрекая на поражение догматиков в лице Каутского, Плеханова, Троцкого, Каменева, Зиновьева, долгое время требовавших от Ленина догматического схематизма при выработке и осуществлении стратегии и тактики партии.
Истина в обществоведении открывается не регалиям и ученым степеням, а только реальной образованности, которая пропорциональна методологической вооруженности, добросовестности, целеустремленности, гуманистической прогрессивной настроенности индивида, его умственному трудолюбию.
Несмотря на то, что практика миллионами результативных действий ежедневно доказывает адекватность человеческой формы отражения объективной действительности, одним из наиболее живучих заблуждений современной официальной философии является утверждение о том, что истина не постижима, что она, в лучшем случае, всегда относительна.
Но, если, на секундочку, представить, что утверждение наших оппонентов о непознаваемости истины верно, то это утверждение и должно быть признанным истинным. И здесь не важно, является ли именно подобное утверждение истинным, важно, что противник абсолютных и объективных истин норовит сформулировать положение, которое он считает абсолютно непререкаемой истиной, не замечая вопиющего противоречия в своих собственных суждениях. Но именно это и является признаком и логической неряшливости, и методологической безграмотности. Даже если мы признаем, что все истины относительны, то и эта формулировка есть претензия на абсолютность.
Хороший логический уродец получается: вывод об относительности истин является абсолютной истиной для всех эйнштейнианцев.
Концепция, выведенная лишь теоретически, может оказаться и абсурдом, тем более если это делается на базе «интуитивной методологии». Истина, выведенная на базе методологии, подтвержденной общественной исторической практикой, есть абсолютная объективная истина.
То есть, любое теоретическое положение может быть или действительным, или ложным. По любому объективному поводу можно сформулировать два противоположных по смыслу суждения, одно из которых будет действительным, а другое - ложным. Причем, чтобы мыслить диаматически, необходимо именно это: противоположность исходных авторских суждений. Если суждения не взаимоисключающие, то они оба или ложны, или тавтологичны, т.е. однобоки, не диаматичны.
Задача диаматического метода поиска истины облегчается только тем, что истинное умозаключение может быть только одно, а заблуждений по любому поводу может быть бесконечное множество и, чем больше вариантов ответов, не исключающих друг друга, генерирует сознание, тем меньше шансов, что среди них присутствует истинное суждение. Поэтому, на практике, особенно в обществоведении, сложность постижения истины состоит не столько в том, что путь к истине труден сам по себе, сколько в том, что путь к истине змеится вдоль бесконечного числа соблазнительных и высокооплачиваемых заблуждений и часто достичь истины невозможно, не преодолев многочисленные завалы из заблуждений, не разрушив их в открытой полемике с их творцами
Поэтому, вполне закономерно, что лучшие из мастеров диаматического мышления, Ленин и Сталин, «секрет» своих полувековых побед видели в непрерывной борьбе с оппортунистами, с генерируемыми ими заблуждениями. Причем, чем дальше, тем большему числу оппортунистических фракций противостоял большевизм.
Но это вовсе не означает, что в партии обязательно должна быть оппозиция для того, чтобы диаматически мыслящие теоретики тратили время на опровержение абсурдных тезисов, а тем более явно враждебных. Дело, хотя бы, в том, что в эпоху классовой борьбы врагов, генерирующих враждебные идеи, и так полно, чтобы еще держать их и в партии научного материализма.
Мысль диаматика не может закоснеть еще и по той причине, что между, например, ранним и поздним решением всегда будет существовать противоречие как между менее полным и более полным, с точки зрения величины набора фактов, проникновением в сущность. Ведь в нормальном научном процессе каждый последующий познавательный шаг предпринимается на фоне новых порций поступающей информации. Противоречие между хорошим и очень хорошим решением - более продуктивная ситуация, чем противоречие между хорошим и дурацким вариантами решения проблемы.
С философской точки зрения, открытие истины обречено на успех уже тем, что главное понятие материалистической философии - бытие, не нуждается в детализации и может быть исследовано само по себе как таковое, поскольку понятие бытие включает в себя ВСЁ И ВСЕГДА, без изъятия. Поэтому не случайно и Аристотель, и Гегель свои главные труды в области диалектики открывали главой о бытии. Признав объективное бесконечное бытие, сущее в самом себе, исходной абсолютной истиной, аксиомой, исследователь избавляет себя от бесконечного блуждания среди завалов собственных субъективных заблуждений и мифов о сотворении мира и о «частице бога». Признавая бытие объективной реальностью, мы постигаем истину предельно общего характера, открывая своему познанию безграничные пласты истин более частного порядка.
Для операций с понятием «бытие» нет необходимости принимать во внимание что-либо частное или единичное, материальное или идеальное. Качество бытия есть практический синтез свойств всего бесконечного множества составляющих его элементов и форм их рефлексий. В связи с бесконечностью форм своего содержания, бесконечностью в пространстве и во времени, бытие не может быть зафиксировано в какой-либо схеме, но, если усвоена идея бесконечности бытия в формах, пространстве и времени, его несотворимость и неуничтожимость, то это и означает усвоение самой главной аксиомы, сущностного в бытии.
Бесконечность количества элементов бытия есть причина бесконечности форм бытия, но бесконечность бытия есть условие существования непрерывной цепи всех частных событий, элементов и форм бытия. В этом диаматическое единство и тождество противоположностей всеобщего и единичного. Общее в бытии довлеет над частным. Не единичные элементы, как кирпичики, образуют бесконечное бытие, а бесконечность, неисчерпаемость объективного бытия позволяет существовать всему единичному и частному, обреченному на отрицание отрицания, на бесконечную смену форм этих кирпичиков. Все материальные формы отрицаемы, не отрицаемо лишь само бытие.
Если мы изучаем свойства атома, то с точки зрения физики и химии мы можем говорить только о конкретном атоме того или иного вещества, а не об атоме вообще, поскольку атома вообще не существует. А для диаматической категории «атом» как раз безразличны конкретные свойства любого атома, а важно лишь типичное для всех атомов - их объективный характер. Для диаматики важно, что атом есть мельчайшая часть вещества, сохраняющая на предельно миниатюрном уровне физико-химические свойства этого вещества в любом ином его объеме. Свойства электрона, протона или нейтрона для диаматического исследования свойств конкретного атома не имеют значения, поскольку это уже качественно иной уровень строения материи, и свойства атома не определяются свойствами каждой отдельно взятой частицы, а лишь их количеством и пропорциями между ними. Изменение пропорций между компонентами меняет свойства атома при неизменных свойствах каждой элементарной частицы.
Для диаматической философии этого знания достаточно для преодоления мистических взглядов на материю, и в этом главное мировоззренческое предназначение диаматики. Точно так диаматик, изучая протон или нейтрон интересуется, прежде всего, конкретными свойствами протона и нейтрона как целостными образованиями, фиксируя их качественную определенность, не подменяя вопрос об их качестве вопросом о причине этих качеств, что является принципиально иным вопросом. Но это не означает отказ от поиска причин явления. Это означает, что диаматическое исследование предполагает операции с конкретными мерами, за пределами которых исследованию подлежат иные сущности. Короче говоря, диаматика не противопоставляет частное и общее, но и не подменяет исследование целого исследованием отдельного.
Диаматика оперирует в рамках объективных свойств и соотношений конечного и бесконечного. Только установив, что, например, нейтрон, по сравнению с электроном и протоном, не обладает, как утверждают современные физики, зарядом, исследователь может приступать к выявлению причин, т.е. противоположностей, порождающих данное свойство, а не наоборот.
Подобно этому и в обществоведении, при уяснении сущности чего-либо определенного, конкретного, необходимо уметь не выйти за пределы её сущности, не подменить предмет исследования. В противном случае изучению подлежат предметы и явления, не имеющие к сущности исследуемой области прямого и непосредственного отношения.
Например, при изучении социальной сущности человека, имеет ли сколь-нибудь существенное значение его вес, рост, имя, год рождения, национальность? У Маркса в известных «Тезисах о Фейербахе» говорится о том, что сущность человека не есть абстракция. Но необходимо добавить, что сущность человека не есть и частная конкретика его антропометрических характеристик. Сущность человека определяется всей совокупностью объективных общественных отношений индивидов, результатом которых и является некоторое количество фиксированных ролей, которые субъекты могут играть в данных условиях. Система общественных отношений может сделать из индивида «короля Лира», а потом сделать его бомжом, но существующая объективная система отношений средневековья не может сделать из индивида Генерального секретаря ЦК КПСС или инженера атомной электростанции.
Рассуждения, имеющие в своей основе исходное истинное суждение, имеют объективную предпосылку для развития в истинном направлении. Совершенно очевидно, что ложный исходный постулат превращает всё, построенное на его основе, в абсурд. Идея «большого взрыва» такая же претенциозная глупость, как и фраза «Да будет свет», произнесенная в абсолютной темноте.
Причем, для открытия истины во многих областях физической практики, добросовестность не является строго необходимым качеством. Открытие истин в области, например, ядерной физики требует, прежде всего, некоторой усидчивости, объемной памяти и допускает высокую степень безнравственности. Собственно, ничем иным и нельзя объяснить факт первенства западной «культуры» и науки в изобретении, создании и применении, например, оружия массового поражения людей, в том числе, и ядерного оружия. Разумеется, китайские и арабские ученые внесли свой вклад в изобретение средств применения метательных и взрывчатых свойств некоторых веществ ради решения грабительских задач своих мандаринов и эмиров, но и это не является следствием национальных особенностей, а следствием развития отношений частной собственности и, следовательно, животных инстинктов, прекрасно уживающихся с техническими знаниями. Истины, связанные с прогрессом в человеческих отношениях, подобным личностям не открываются. Неслучайно многие бывшие советские физики и математики, такие как Сахаров, Орлов, Пономарев, Березовский, реально внесли достаточно заметный вклад лишь в дело развала СССР.
Что касается истин в области обществоведения, то их содержание определяется объективным содержанием процесса развития общества. А общество, как известно, в конечном итоге, несмотря ни на что, прогрессирует. Именно общественный прогресс и является истинным отражением общественной сущности человека. Поэтому обществоведение чем дальше, тем больше вращается вокруг вопросов совершенствования форм отношений между людьми. Появление марксизма и явилось закономерным отражением этого процесса.
Эта наука, впервые в истории человечества, отказалась выстраивать концепции, обслуживающие интересы какого-либо одного класса эксплуататоров или колониальной державы, и сформулировала основные объективные законы бесконфликтного развития общества, образно говоря, рая на Земле.
Всем известно, что критерием истины является практика. Но многие не понимают, что, сначала, должно состояться открытие истины, а уж только потом её можно будет проверить на практике. Между тем, до сих пор огромное число наших оппонентов, считают, что главным является опыт, практика, не понимая, что научное мышление есть наиболее важный специфический вид человеческой ПРАКТИКИ, и развитие человечества происходит пропорционально темпам научного прогресса, находящего свое воплощение в техническом прогрессе, а не наоборот. Смешно представить, что, например, Попов сначала сделал приемо-передающее устройство, а потом начал размышлять над тем, как оно должно работать. Причем, поскольку заблуждений по любому вопросу множество, если не бесконечное множество, а истина одна, то практика без теории, т.е. без добросовестного размышления, может до бесконечности блуждать в потемках, ни разу не выйдя на истинное решение проблемы. Но бесполезно размышлять над проблемой, если не следовать принципу обязательной проверки результатов исследования практикой. Наши же оппоненты в абсолютном большинстве своем или одиночки, отрывающиеся от политической практики, или практики, безнадежно оторванные от теории, как в современной КПРФ и РКРП.
В неразрывном единстве противоположностей - научной теории и научно обоснованной политической практики, живет и развивается диаматика.
____________________________________
Послесловие
Уважаемые читатели!
Заносите в закладки и изучайте наши издания:
I. Общественно-политический журнал «Прорыв»
II. Газета «Прорывист»
Поддержите редакцию деньгами:
I. Принципы финансирования
II. Подписка на газету
III. Заказ нашей брошюры почтой с автографом автора
IV. Заказ нашей книги "Жизнеописание красного вождя"