Признаться, я клюнул на цену. Триста рублей в сутки в Санкт–Петербурге, пусть и не в июле, а в сентябре, это дешево. А что придется обитать в комнате на шесть человек с двухъярусными кроватям, больше похожими на нары, ну так это даже немного романтично. И не надо якобы понимающе улыбаться. Я о пионерском лагере или о каюте теплохода, а не от шконках на зоне, если что.
Хостел был единственным решением в сложившейся ситуации – билеты уже давно куплены, встречи назначены, а вот явка оказалась проваленной, в смысле, принимающая сторона резко меняет планы, связанные с тобой.
И вот я стою на улице Казанской, у двери подъезда, простите, парадной и пытаюсь вызвонить менеджера, чтобы получить код. Вселение немного затягивалось, но я сам виноват, поскольку с утра поехал в Царское село, поскольку была солнечная погода, что, как я слышал, редкость в этих краях. Но именно солнечная погода и стала проблемой. Нет, по парку я прогулялся с большим удовольствием, а вот во дворец я не попал – очередь у входа была вдоль всего фасада и еще загибалась. Простояв в ней минут 15, я отметил, что она продвинулась лишь на пять метров. Ладно, в другой раз посмотрю, как цари жили.
За оградой дворца позолота впечатления как–то сразу потускнела, ее словно заменили желтой краской. Так в свое время Екатерина II, приказала перестать золотить скульптуры фасада Царскосельского дворца. Ибо дорого. Так и Царское село за оградой постепенно осыпалось и стало безнадежно унылым советским городом с гипсом вместо мрамора.
Видно, за такие мысли меня покарало провидение, и я оказался в пробке на самом въезде в Питер…
Наконец, барышня–администратор соизволила взять трубку и сообщить мне код от входной двери.
– Вы только сами там устраивайтесь. Ваше место у окна, на второй полке, белье уже там.
Хостел был переделан из квартиры на первом этаже доходного дома. Никаких следов коммуналки и уж тем более дореволюционных апартаментов не было – белые стены с лиловым оттенком, икеевская мебель, кухня, превращенное в мини–антикафе с бесплатным чаем.
В моей комнате никого не было, но на соседних кроватях были успокаивающе разбросаны вещи, на вешалке висели куртки, рубашки и целые костюмы в целлофановых мешках. Я знал, что некоторые ребята приспособились жить в хостелах месяцами – это было дешевле чем снимать комнату в коммуналке в том же центре и при этом можно было в любой момент съехать. Мои соседи вполне могли отрываться сейчас после рабочего дня в баре или рюмочной, поскольку в хостеле пить было запрещено.
Я не стал гадать, куда все делись и просто лег спать на свою верхнюю полку у окна, предварительно закрыв его, поскольку боялся сквозняка.
Проснулся от вполне прогнозированного сушняка, да и выпитое пиво дало о себе знать. Мельком глянув в окно, я увидел какое–то мельтешение, словно кружили ночные мотыльки, но при этом там было темнее чем я думал. Такое ощущение, что на улице было отключено электричество, и только вдалеке, там, где проходит канал Грибоедова небо было светлым.
В комнате по–прежнему никого не было. Я прошел на кухню, включил свет, налил воды и уже допивая, глянул в окно. Прямо на меня оттуда смотрели несколько рыбин. Первая моя мысль была – нихрена себе аквариум. Но здравый смысл подсказал, что в хостеле не будут ставить такой дорогущий аксессуар. Я сделал шаг к окну и рыбы моментально исчезли.
Я выключил свет и тут только увидел, что с той стороны стекла появляются разводы от капель дождя. Разум похмельного человека играет с ним во всякие штуки. Однажды, помню, проснулся дома, в темной комнате и увидел, как два зеленых светодиодных сигнала ноутбука превратились в значки, вроде скрещенных инструментов, ну молотков с серпами или транспортиров с якорями, уже не знаю.
Где–то в хостеле тихо играла Confide In Me в исполнении Кайли Миноуг. Слова этой песни в оригинале, легкомысленные по сути, о ссоре двух влюбленных, вызывают полный диссонанс с музыкальным рядом – депрессивно–мрачным, может быть из–за звучания ситара. В свое время наша «Агата Кристи», украв основной мотив привела его в соответствие в песне «Черная луна». И я непроизвольно воспринимал это через призму свердловского рока и начал подпевать Миноуг «я же своей рукою сердце твое прикрою…».
Повернувшись к двери, я чуть не столкнулся с барышней, крутившей в руках сигарету. Был бы я трезвым, я бы, конечно, испугался, но притупленное стаутом «Меланхолия» сознание не успело отреагировать и я на автомате улыбнулся.
– У вас огонька не будет? – спросила она.
Девушка была явно из душа – с мокрыми темными волосами и из–под длинного махрового халата торчали резиновые новомодные сабо с крокодильчиком на лейбле. Миловидное личико с прямоугольными очечками, за которыми прятались серые глаза под трогательным эпикантусом век, который выдавал в ней капельку степной крови.
– Не, не курю. Да и здесь вроде запрещено.
– Я на улице.
– Так там дождь с рыбами.
– С кем–кем? – девушка немного напряглась.
– Шучу, погода, говорю, слишком питерская.
– А вы откуда?
– Из нерезиновой так–то, – сымитировал я уральский говорок, – А вы?
– Я местная, вроде как присматриваю за хостелом.
Так я и познакомился с Юлианной. Потом мы посидели немного на кухне, попили пакетного чаю с ее конфетами, я рассказал ей о своей неудачной попытке восстановить отношения с Ириной и о том, что завтра у меня до обеда запланирована беготня по офисам, а вот после обеда мы можем где–нибудь попить пива…
– Нет, днем у меня слишком много дел. К тому же я не выхожу с острова. Я имею ввиду с Казанского острова, – поправилась она, увидев мое удивление.
Все время забываю особенности местной топонимики, когда кварталы, огороженные каналами, действительно превращаются в острова.
– Так тут и ходить далеко не надо, кругом кафе, – проявил я настойчивость.
Юлианна встала, давая понять, что разговор окончен и выразительно посмотрела на мои наручные часы.
– Кстати, у меня дурная память. Я уже забыл номер дверного кода в подъезде. Можно куда–нибудь записать? – перешел я на деловое общение.
Она вытащила из кармана визитку и химический карандаш, что–то нацарапала и протянула мне.
– Хостел «Эребус», – протянул я вслух название, – По–гречески – мрак, если не ошибаюсь. Звучит угрожающе.
Наутро я обнаружил спящих соседей и на цыпочках пошел в санузел, где была оборудована душевая комната. Пакетный чай натощак пить не хотелось, и я выскочил на улицу, где, кстати, не было не следа ночного ненастья. До первой попавшейся «Столовой №1» было всего метров пятьдесят. И там была шурпа, правда со свининой, но думаю, для нас, неверных, это приемлемо, да и стоит она дешевле чем с бараниной.
Подкрепившись, я решил зайти за своим рюкзаком с фотоаппаратом и отправится уже в центр. Про свои особые дела я Юлианне соврал, ну разве что таковыми можно назвать звонки своей бывшей после третьей кружки.
У входа в парадный я достал визитку хостела и нажал комбинацию из трех цифр. Дверь не открывается. Жму еще раз. Не получается. Вдруг она распахивается с той стороны и на пороге появляется улыбчивый азиат, как говорят расисты, «из благородных» – японец или кореец и, пропустив меня внутрь, убегает.
Я вхожу, поднимаюсь на площадку первого этажа и замираю перед дверью. Она мне совершенно незнакома. Вчера это была обитая рейкой железная дверь, сегодня – белая, еще советских времен. На автомате я дергаю дверь и вхожу.
Передо мной обычная прихожая коммунальной квартиры, а не шоурум хостела со стойкой. Из кухни высовывается десятилетняя девочка с бантами на голове и недоуменно смотрит на меня.
– Вы к кому?
– Это хостел?
Девочка вздыхает и кричит в коридор.
– Дядя Толя, опять дверью ошиблись.
И пропадает. Пока я ошарашено перевариваю информацию, из одной комнаты неспешно выходит старичок с седыми тонкими усами в клетчатом пиджаке.
– Здравствуйте, здравствуйте. Давненько вас не было. Прошу ко мне.
И не давая мне опомнится, хватает мою руку и с недюжинной силой тащит в свою комнату. Там он оставляет меня у порога и садится за антикварный стол карельской березы.
– Вы присаживаетесь, если хотите, но я быстро. Позвольте представиться, Анатолий Вышовец. Надолго к нам?
– Подождите, я в хостел «Эребус». А это что?
Достаю визитку. Старичок хватает визитку из моей руки, внимательно разглядывает и бормочет:
– Ага, 2018 год. Протокол цэ… Понятно. Вы номер неправильно записали этого самого эээ… граммо… домофона.
Одновременно он накрывает газеткой угол стола, на котором разложено несколько монет, похожих на золотые.
– Ничего бывает. Сейчас назад отправим.
Я все–таки сажусь в кресло, похожее на то, что видел в интерьерном зале Русского музея – шелковая обивка и красное дерево с позолотой. Там то не посидишь. Старичок отходит к жуткому, выкрашенному масляной краской несгораемому шкафу в углу комнаты и начинает с ним возится. Вообще, здесь царит полная эклектика – как будто попал даже не в антикварную лавку, а в киоск на блошином рынке, где рядом с бронзовым канделябром времен Серебряного века находится старый советский телевизор «Горизонт», правда, совсем как новенький… а на стене рядом с картиной под Левитана в золоченой раме японский календарь с гейшей за 1980 год… да и газета на столе – «Вечерний Ленинград», как свежая.
– А разве она сейчас выходит?
– Выходит–выходит, молодой человек. Сейчас она как раз выходит. Это вот у вас уже нет. Кстати, я с острова выхожу редко, с Первушенского, конечно, Зимний дворец сейчас какого цвета?
– Зеленого, вроде…
И тут что–то мне в голову как выстрелило, я газетку притянул и увидел дату – 13 сентября 1983 года. Не торопясь прошел к окну. Никаких вывесок кафе и баров, которым утыканы фасады Казанской, все серо, напротив припаркован одинокий Москвич 2140. Новенький, желтого цвета, с советскими номерами.
Достаю телефон. Связи нет.
– И Михайловский замок стал музеем, – продолжаю, – А в Новой Голландии открыли парк с кафе. Хотите фотки покажу?
Старик повернулся ко мне и глядя в глаза поверх очков произнес:
– Нет, нам нельзя об этом спрашивать, вы же понимаете. Хотя душу греет, что городу имя вернут…
Наконец он вытащил какой–то приборчик, похожий на детский радиоприемник красного цвета, у меня такой было, как раз, примерно в 1983 году.
– Хотите чаю?
– Спасибо, чай у вас, наверное, со слоном?
– Да откуда же, грузинский, но высшего сорта…
– Я его еще помню… поэтому откажусь.
И тут старик не выдерживает.
– А давайте махнемся сувенирами?
– Да только у меня и нет сейчас ничего. Я в столовую выбегал покушать.
Но вижу, старик смотрит на мое запястье. А там часы Касио на солнечной батарее. Ну, не хронометр, конечно, но все–таки денег стоят.
– Не, это дорогой сувенир, – говорю.
Старик снимает газетку со стола и показывает стопку золотых монет. Вроде царские червонцы. Откладывает один, я его беру, взвешиваю на ладони, ставлю на ребро, стоит, бросаю на стол, звенит характерно, похоже на золото, кладу назад, мотаю головой, хотя на его стоимость можно трое таких часов купить. Он добавляет второй. Я в сомнении.
– Молодой человек, не гневите бога. У вас это средняя месячная зарплата, я слышал.
– А у вас годовая, – сказал я, показывая на часы.
– Или визит кэгебэ… – добавил он и прибавил, не глядя, третью монетку.
Я снял часы. Три золотых червонца это очень неплохо. Я по молодости, в 90–е такими барыжил. Знаю, например, что по слухам, примерно столько же царских червонцев, сколько выпустили при Николае II, отчеканили на том же монетном дворе в Петрограде и большевики, для торговли с буржуазными странами, и доложу вам, даже поддельные они все равно золотые, хотя бывают и кустарные, 500–й или 333–й пробы… но на лом годятся вполне, но вот в последнее время появились гальванические подделки из Китая…
– Как определить, настоящее ли они. У вас они откуда?
– Обижаете старика, чистое золото, хотя и не всегда царское, есть и большевицкого выпуска…
Вообще, до меня после слов про КГБ и вида новенького цветного «Горизонта» уже стало доходить, что валить надо отсюда чем скорее, тем лучше… Как вы себе представляете судьбу человека без паспорта, или, что еще хуже, с паспортом на котором двухглавый орел вместо серпа и молота в 1983 году? Психушка с галопередолом в лучшем случае.
И я уже готов был отдать часы задаром, лишь бы вернуться. Я сгреб монеты, сунул старику часы и сказал, что у меня много дел.
Мы вышли из парадной на улицу, он приставил красный радиоприемник к жуткой деревянной двери, выкрашенной масляной краской, и что–то там выставил колесиками управления на шкале, отворил створку и пригласил меня войти жестом.
Я вновь поднялся на лестничную площадку первого этажа и обнаружил старую, или уже новую, неважно, нормальную железную дверь, обитую рейками и ввалился туда.
Только когда я увидел родные ресепшен, обои с лиловым отливом, барные стулья у стойки на кухне я смог себе признаться, что только что совершил путешествие во времени и что главное, смог вернуться. Вопрос о том, как я угодил в 1983 год оставался открытым, но я решил, что мне сначала нужно выпить, чтобы снять стресс.
Я решил уточнить, насколько актуален код для входной двери, который мне дала Юлианна и позвонил оператору хостела. Да, девушка действительно перепутала две цифры. Но я уже понимал, что цифры были не причем, я ведь вошел в подъезд 1983 года, когда дверь мне открыл японец. Это он был путешественником во времени…
И все же из хостела я вышел с опаской и дверь за собой закрыл, только убедившись, что на Казанской по–прежнему пиццерии, а не булочные и все автомобили – иномарки.
По дороге, я решил глянуть на монеты. Две из них были николаевскими червонцами или их подделками, как я и предполагал, а вот третья оказалась очень интересной. Потрет на ней был мне незнаком, а судя по крестоносцу с мечом на аверсе, это был британский соверен, вполне равноценный нашему червонцу. Вот только имя короля меня смущало – Charles IV. Не было в Англии монарха с таким порядковым номером. И его толстые губы говорили мне, что ему бы больше подошла Ямайка… Я снова повернул монету аверсом, прочел дату и чуть монету не выронил. Там стояла цифра 2100. Старый хрен мне впарил монету из будущего…
Дойдя до какого–то ближайшего кабака в районе Сенной, я сразу заказал себе стаута покрепче, чтобы посидеть и подумать. Но мне не дали опомниться. За стол села Юлианна собственной персоной. В прямоугольных очечках и белом плаще–тренчкоте с черными кожаными рукавами. Она без всяких предисловий выложила передо мной мои часы. Да, те самые. Ну или то, что раньше ими было – порванный резиновый ремешек, обшарпанный корпус и даже стекло, ставшее матовым. Жидкокристаллические экранчики погасли, что могло случится только после лет пятнадцати непрерывного использования.
– Сегодня вы оставили это в 1983 году, – начала она, – Очень опрометчиво. Вы, наверное, не в курсе, что кроме солнечных батарей и кварцевого механизма, уже известного в то время, в них был встроена функция коррекции времени по радиосигналу со спутников, а это уже анахронизм, который допускать нельзя. Жаль, что мы выяснили это так поздно и хорошо, что они не попали в руки любителей теорий заговора. Кстати, о них. Не хотите вернуть соверен? Ему еще рано появляться в этом времени.
Теперь понятно, почему она так разглядывала вчера мое запястье. Эти часы уже лежали у нее несколько лет, когда она их впервые увидела. Я сделал большой глоток, временные парадоксы слишком сложны для моего гуманитарного ума. Юлианна проводила кружку взглядом.
– Кофейный, хотите, я закажу.
– Спасибо, с утра не пью.
– У меня накопились вопросы.
– Я так и знала. Давайте так – я отвечу на них, даже проведу экскурсию, а вы вернете соверен. У вас остаются николаевские червонцы, считайте, что вы сдали часы напрокат на тридцать пять лет... Ну и палата за беспокойство. Харуки, пропустивший вас, принял вас за современника, для него все европейцы одинаковые.
Как я и предполагал, даже самые смелые мечты уже предсказаны в фантастических романах, кроме мобильного телефона, конечно. «Эребус» – хостел путешественников по времени из XXIII века. В нашем времени он даже названия менять не стал, а вот пораньше приходилось изворачиваться. Так и появился, например, Анатолий Вышовец, нанятый администрацией хостела еще в 1953 году. В его обязанности было принимать туристов из будущего, если надо, сопровождать их, чтобы не привлекали ненужного внимания своими необычными манерами, поить и кормить. Платили ему «за прикрытие» николаевскими червонцами или их копиями, но тоже золотыми, поскольку средство это универсальное, да и радиоуглеродному анализу на датировку не подвержено. А уж как он их ухитрялся менять на советские рубли во времена, когда за валютные махинации расстреливали, к делу отношения не имеет.
В более ранее время смотрители тоже были. Дворник–татарин с семью дочками, которым нужно было приданное, студент–народоволец, копивший на оружие, коллежский асессор, щеголявший новой шинелью с подкладом из «морского бобра», отставной корнет Измайловского лейб–гвардии полка, любивший угостить сотоварищей токайским… вплоть до шведского ротмистра, имевшего в этих краях дачу, когда еще Петербург не был построен. Не менялось только место, поскольку тут какой–то временной разлом был хитрый, это уже ученые из XXII века скажут.
Тут я, как школьник перед Алисой Селезневой задал главный вопрос и получив на него ответ, разглашать который не имею право, смиренно отдал соверен Карла IV Винздора с африканской губой…
– Собирайся. Раз уж обещала экскурсию, сделаю.
Мы вернулись в хостел и она, пройдясь по номерам, и удостоверившись, что здесь никого нет, достала красный смартфон и приставила его к входной двери.
– Ты плавать умеешь? – спросила она.
– Да не очень…
Она мне протянула какой–то сверток и велела надеть. Там был дождевик из совершенно невесомой материи, который моментально обволок мое тело прямо с одеждой.
И это вовремя, поскольку в трех метрах от порога начинался аквариум. Точнее не скажешь – из сумрака, едва подсвеченного из дверного проема, на нас пялились крупные и мелкие морские рыбы, а у порога что–то флегматично жевал большой краб…
Юлианна сбросила свои кроксы, взяла меня за руку и просто потащила в эту мокрую стену. Но в шок меня привел не то, что я мог дышать под водой и не стремительный подъем без декомпрессии, а то что у Юлианны между пальцев ног были перепонки…
Поднимались мы не так долго, как я мог подумать из–за тьмы под водой. Просто здесь уже были предзакатные сумерки. Солнце садилось прямо в море, из которого возвышалось несколько высоких строений… да я их и узнал. Справа из воды торчал купол Казанского собора, слева, в отдалении, Адмиралтейский шпиль и между ними колокольня Петропавловской крепости, совсем как Калязинская колокольня на Углическом водохранилище в наше время.
– Когда? – произнес я сорванным голосом.
– Давно. Глобальное потепление. Без вариантов.
Чего–то в этом виде не хватало.
– А где Исакий?
– Его успели перенести… А остальное… решено было просто отпечатать принтерами на новом месте, подальше от моря. Теперь ты понимаешь, почему наше туристическое направление так популярно.
– Ну об этом то мне рассказать можно?
Как вы понимаете, разрешение я получил…
Мы покачивались на свинцовых волнах Финского залива, который поглотил Петербург. Рядом всплыла какая–то крупная ракушка, Юлианна махнула ей рукой и из нее заиграла та самая песня Кайли Миноуг, которая в версии «Агаты Кристи» стала по–настоящему печальной. Я понял, почему гостья из будущего так ее любит… «каменное, каменное дно».
