ЧАСТЬ 22 ПОТАЕННОЕ
- Кто? – испуганно подняла лицо Лена.
- Кому положено.
Марта уже пожалела о своей резкости. Лена побледнела до степени полной белизны.
- Твой истинный, определенный наверху срок. Там же и разберутся, кто прав, кто виноват. Не бери на себя слишком много.
- Ты считаешь…
- И я, и любой психолог тебе скажет, что ты занимаешься ерундой. Никакой твоей вины в смерти Саши нет. Вы жили как умели, поверь мне, не хуже других.
Даже если он погиб от любви к тебе, это лучший вид смерти. Но это не так, ты сама знаешь, он был болен и мог умереть в любой момент. Мне непросто так говорить, Саша был мне как брат, но тебе сейчас полезно напомнить об этом. Давай, перестань плакать! У тебя есть два дня, чтобы привести себя в порядок. Посмотри, на кого ты похожа! Нельзя распускаться, ты должна предстать перед всеми такой, какой мы привыкли тебя видеть.
Лена удивленно слушала и, казалось, с трудом понимала ее. Марта знала, что не каждой под силу сохранять лицо в трудной ситуации, но Лену необходимо было как-то расшевелить, иначе ей грозило полное разжижение мозгов, ускоренное вливанием спиртного.
Но дальнейшее показало, что с творческими мозгами Лены по-прежнему, порядок. Было непонятно, то ли слова Марты возымели свое действие, то ли водка, но Лена пришла в расслабленное состояние тихой грусти и предложила:
- Марта, а хочешь, я тебе стихи свои прочитаю? Я их уже после Сашиной смерти написала, правда не до конца. Пришла после поминок домой и почувствовала себя такой гадкой… Ладно, не сомневайся, я поняла, ты так хорошо мне все объяснила. Я постараюсь больше не винить себя ни в чем, но стихи уже почти сложились, они начали жить…
Лена встала и, слегка покачиваясь, удалилась в спальню, по-видимому, за стихами.
Марта была совершенно не готова слушать Ленины похоронные вирши, но не смела отказаться, тем более что Лена все равно собиралась выполнить свое намерение.
Она никогда раньше не читала Марте стихов, лишь изредка дарила уже напечатанные сборники. Признаться, Марта не была любительницей поэзии, а стихи Лены читала только выборочно, из вежливости, и находила их слишком странными и мрачными. Впрочем, Лена не нуждалась в ее оценке, и Марта была избавлена от необходимости восторженной лжи.
Лена, прогромыхав чем-то в спальне, появилась с тетрадным листком в руках. Она сразу направилась к столу и снова налила себе водки. Марта пыталась остановить Лену, но та, молча сопя, неожиданно сильной рукой вырвала из ее рук рюмку и быстро ее опустошила. С листочком в руке она опустилась на диван и собиралась начать читать. Сон настиг Лену в тот момент, когда она уже удобно расположилась на пухлых подушках. Марта только наблюдала, как закрываются ее глаза, голова опускается, а листок бумаги падает на пол. Все как в замедленной съемке.
«Ничего удивительного, – подумала Марта, – напряжение и еще водка. Надеюсь, расслабиться ей удалось и с моей помощью тоже».
Она встала и подняла с пола помятый листок. Хотела сразу уйти, но потом передумала и села за стол. Стихи были написаны от руки нетвердо, но разборчиво:
Кол осиновый заточу,
Неумелая в плотницком деле,
Поигольчатей затончу,
Чтоб скользил он, как в масле, в теле.
Лягу на спину, закушу
Несмиренные руки, и в сердце
Друга верного попрошу
Кол загнать, только лучше целься!
В полнолуние дикий вой
Разорвет тишину дремотную,
И обнимет меня покой,
Смертно бледную, распростертую.
Дух вампировый унесет
В сатанинскую даль подземную
Ангел черный, что там живет,
Очищает от зла Вселенную…
#
…Василий был в нетерпении – завтра они тронутся в путь. Нога уже не болела и позволяла спокойно на нее наступать.
Исайя говорил, что дойти неспешным шагом можно за два дня, и сердце Василия радостно билось в предвкушении долгожданной встречи. Но сомнения, зароненные в его чистую душу хитрым греком, давали всходы, и мучила тревога, когда Василий вспоминал надолго оставленный дом и, главнее всего, больную родительницу. Однако, теперь оставалось одно – надеяться и молиться.
В ночь перед началом пути он долго не мог уснуть. Грек, как назло, тоже не спал и все бренчал своими склянками, парил на огне, пересыпал, перекладывал. И чего его потянуло в дорогу вместе с Василием? Сидел бы в своей пещере, Василий теперь уж нашел бы и сам путь к обители. Еще, не дай бог, не захотят Исайю видеть в монастыре, и Василий подвернется под горячую руку. Только этого не хватало! Может быть, улизнуть, пока не поздно, одному? Но обойти хитрого грека никак не удастся – сидит и сидит себе, кажется, и не собирается спать. Василий поворочался, поворочался, да и сам не заметил, как уснул.
Снилась ему святая обитель, гостеприимно распахнувшая свои ворота. Монахи сновали по большому двору, а игумен, бородат и смугл, сам вышел встречать Василия.
Первым делом он спросил его, откуда будет путник, потом – зачем пришел. Василий честно и откровенно рассказал настоятелю о себе и своей матушке.
- О чем же ты хочешь просить Милосердную? Зачем ее беспокоишь? – строго спросил его игумен.
Василий открыл было рот, чтобы обстоятельно обсказать о своей просьбе, но в тот же миг понял, что язык ему не подчиняется, а слова никак не могут образоваться в голове. Игумен грозно посмотрел на Василия и указал ему на ворота. Василий поплелся к выходу, но, прежде чем выйти со двора, обернулся – игумена и след простыл. Василий, воровато оглядываясь, стал потихоньку двигаться по направлению к храму, не встретил на своем пути никаких препятствий и вошел в открытые двери. Он как зачарованный смотрел на сияющий золотом иконостас, горящие свечи и прошел по направлению к центральной иконе. Приблизившись к святыне, он не рухнул, как всегда представлял себе, на колени, а стоял, разглядывая странную, закрытую расписной завесой икону. Рука помимо его воли потянулась к ткани и легко стянула ее с образа. Василий застыл, объятый ужасом от содеянного, и всматривался в изображение. На него, обнажив желтые зубы в ухмылке, смотрел Исайя…
#
Марта, словно обжегшись, бросила листок на стол. Она могла ожидать от Лениного траурного вдохновения чего угодно, но только не этого. Слезной тоски по погибшему мужу, размышлений о смерти, разлуке, похоронный звон, одним словом, но не мистическую эпитафию самой себе. Видно, дело зашло совсем далеко. Марта невольно проводила параллель между своим горем и трагедией, разворачивающейся в душе Лены. Как ни крути, прощание с собственной жизнью куда печальнее, ведь, как известно, нет такого чужого горя, которое мы не смогли бы пережить. Но, видимо, многое зависит от степени обнаженности души. Выходило, что душа у Лены полностью лишена защитной оболочки. Что ж, если бы у Марты было время и силы заниматься спасением Лены, она бы, конечно, не вылезала бы от нее и помогла справиться с разрушительной рефлексией, но... «Прости, Леночка, мне и в самом деле сейчас не до тебя. Постарайся как-то справиться сама».
Марта успокаивала себя тем, что Лену вылечит время, включатся механизмы самозащиты, но в глубине души она понимала, что процесс саморазрушения поэтессы может зайти слишком далеко.
С тяжелым сердцем возвратилась Марта домой. Телефон Пера I по-прежнему не отзывался. Ничего удивительного, наверное, выплескивает свой адреналин где-нибудь за городом в компании таких же вольных ездоков. Счастливый! Скорее всего, и думать забыл о просьбе Марты. Нет, на Петьку рассчитывать не приходилось. Не стоит больше тянуть, пора отправляться на Кипр – совместить полезное с приятным, а для этого надо позвонить маме – она будет просто счастлива, что дочь в кои-то веки раз согласилась принять от нее помощь, а, главное, потом… после того, как Марты не станет, ей не придется ругать себя за родительское невнимание. По всем статьям это была выгодная затея. Она возлагала на Бориса последнюю надежду – он всегда был такой наблюдательный, рассудительный...