У нас с Катей была крепкая семья, но все изменилось, когда ей предложили новую, очень высокооплачиваемую работу. В тот день она пришла домой с таким видом, будто была передо мной в чем-то виновата...
" Еще ничего не известно, - добавила она, передав в подробностях новость. - Может быть, меня и не возьмут. Но я надеюсь, конечно..."
"Ох, я тоже очень и очень надеюсь, что возьмут! Ведь для тебя это так важно!" - отозвался я и поцеловал ее в мягкое плечо.
Катя была невысокая, нежная девушка. Мы были к тому времени вместе уже два года. Я должен был выразить радость, поддержать ее. Тем легче это было сделать, что оставалась вероятность, что с новой Катиной работой ничего не выйдет. Я бы хотел, чтобы все оставалось как прежде.
"Правда? Да, да! - взволнованно отвечала она. - Я действительно очень хочу этого! Очень-очень! Представляешь, сколько всего мы сможем купить, и как много куда сможем съездить! Мы купим собаку! О, как я хочу собаку! Мама всегда говорила, что потом, потом, но так я никогда никого не заведу!"
Я слушал ее и кивал, ощущая сухость в глазах. Я не слишком даже опасался, что Катя угадает мое истинное отношение к ее новостям. Впрочем, я сам его еще не вполне понимал.
Чуть позже, когда Катя отправилась в ванную, а я остался лежать на диване, недовольство и раздражение во мне усилились. Или это была ревность? Я определенно не хотел, чтобы Катя устроилась на эту новую работу, не хотел, чтобы она получала больше денег, чем я. Мне была неприятна сама мысль о такой ее независимости, и, кроме того, я не желал чувствовать себя хуже ее, видеть ее более успешной, чем был я. Мне хотелось метафорически схватить ее за ноги и утянуть вниз, к себе, в то свое болото, в котором я сам сидел. Или же я мог бы больше работать сам, чтобы быть ее достойным? Нет, я хотел, чтобы она зависела от меня, или, по меньшей мере, чтобы мы были с ней равны.
Утешением мне служило лишь отсутствие определенности. Я надеялся все же, что ничего с новой работой у Кати не получится.
Так проходили недели. Иногда я спрашивал у Кати по вечерам, нет ли новостей. Она ходила уже на третье или четвертое собеседование, но ясности не было, и я утешал ее, уверяя, что все будет хорошо, но тайно торжествуя: я чувствовал, что работы она не получит.
Однако однажды она пришла домой все сияющая и с порога бросилась мне на шею.
"Мне звонили, меня готовы взять!"
Я крепко обнял ее, неспешно стал гладить по спине.
"Как хорошо, как же хорошо! - продолжала Катя. - Как же я тебя люблю! У нас будет много денег! Боже мой, я смогу меньше времени проводить на работе и больше - с тобой! Мы будем везде ездить, я снова буду рисовать!"
"Да, это хорошо, очень хорошо!" - автоматически повторял я.
"Как же я счастлива! Ты меня поддерживаешь, другой бы стал ревновать, обижаться, что женщина зарабатывает больше...!"
"Нет, нет, что ты..."
Тем вечером мне долго не удавалось уснуть. Черная желчь разливалась во мне. Я начинал ненавидеть Катю. Мне казалось, что она нарочно рассказывает мне о своих успехах, чтобы меня унизить.
. Наутро она снова говорила мне, как счастлива, и я, не в силах удержаться, кольнул ее какой-то язвительной шуткой. Она долго не могла понять, что я имею в виду. Слово за слово - и я сказал, что не слишком-то на самом деле рад ее успехам и предпочел бы не слышать о них. Сложно забыть ее взгляд в то мгновение. Она, казалось, так и не могла поверить моим теперешним словам.
Не стану описывать в подробностях произошедший затем разговор. Тем же днем мы расстались. Я уехал обратно в свой город, рассчитывая некоторое время пожить у родителей, а потом найти себе что-нибудь еще... Но "некоторое" время стало единственным временем. Что было дальше с Катей - не знаю.