Свобода и предопределение
Свободу выбора придумали те, кому нужно было при случае обвинить невиновного. Предопределение придумали те, кому нужно было при случае оправдать виноватого, и прежде всего себя. А в действительности нет ни свободы, ни предопределения, а есть свободность, просторность, первозданная, детская, учебная, развивающая любой организм нестеснённость движений, которая даётся для осознания коренной и благотворной несвободы. И это напрямую касается Бога.
Бог никогда не ввергает человека в то, чего не пережил Сам. И если человек несвободен, то только потому, что прежде несвободен Бог. Бог не может быть свободен от Самого Себя и в процессе или в результате какого-то там "выбора" превратиться в кого-то другого. Этим же отличается и истинный, зрелый, совершенный человек, которого только и можно считать подобием Бога, — он также не может быть свободен от самого себя, то есть от того, чéм он является. Но до осознания этой несвободы он должен свободно дорасти и эта свободность ему дана. Но она дана ему не навсегда, как этого желают любители вольной жизни, а только на время детства, отрочества, юности, молодости, созревания — того созревания, которое имеет своё оправдание в зрелости, которая, в свою очередь, всегда характерна уже немерцающим осознанием именно своей несвободы, то есть осознанием невозможности творить чтó угодно, сознанием ответственности и чувством необходимости делать только должное для поддержания жизни и блага. И вот если Сам Бог несвободен, Он и не может даровать человеку того, че́м не обладает Сам. Где́ вы видели истинного отца, который свободен от своих детей ? Солнце свободно от Земли ? Оно может не взойти по своей прихоти ? Луна, звёзды, деревья, травы, звери, птицы, — всё в Природе делает работу, а не свободу, и только человек болтает о свободе, будучи вечно несвободен от этой болтовни.
В чём ужас оставленности, брошенности, отверженности ? В том, чтобы сознавать и чувствовать себя ненужным Тебе, видеть и с ужасом понимать, что Ты можешь обойтись без меня. Чтó может быть страшнее ? Но о чём говорит этот ужас ? О том, что Ты всё сделаешь один ? Нет. Он говорит о том, что Ты найдёшь мне замену, то есть найдёшь того, кто вместо меня, лишив себя вольностей, сядет в тюрьму Твоих требований и вместе с Тобою будет делать то, чтó необходимо для Общего Блага, а я останусь не у дел, останусь не нужен, и вообще — останусь ли ? Ведь быть ненужным Тебе — это не быть и при этом понимать, сознавать и чувствовать это. Поэтому свобода — это быть ненужным Тебе.
Мысли о несвободе угнетают человека, особенно человека цивилизованного, привыкшего к своим правам и свободам, а точнее к своим иллюзиям о правах и свободах, к своей уверенности в том, что он правомочен и свободен по сравнению с кем-то другим. И потому ему, как ребёнку, как сумасшедшему, лучше не напоминать о его истинном положении, иначе он, потеряв интерес к жизни, может огорчиться настолько, что вообще ничего не захочет делать. Он хочет быть правомочным и свободным ? Пусть думает, что это так и есть.
*
Самая драгоценная свобода для обычного распущенного человека — это вольность в поведении. Всякий готов смириться с любыми ограничениями, но не с ограничениями в жестах, гримасах, интонациях, позах, взглядах, плевках, сморканиях, смакованиях, отрыжках и прочих разнообразных тело и духо движениях, от которых тошнит и выворачивает окружающих. Никто не согласится жить в таком положении, когда Ты не даёшь проглотить мне слюну мою.
*
Свобода истинная — это когда находишься там, откуда уже никогда не захочешь уйти, когда ведёшь себя так, что уже никогда не раскаешься, когда обнимаешь того, с кем будешь вечно, и когда можешь уйти от тех, кого вечно хотел бы не видеть и не знать.
*
Так есть у человека свобода или нет ? — У какого человека ? У господина ? Да, у него свободы, казалось бы, больше, чем у раба, а у раба больше, чем у скотины, а у скотины больше, чем у собаки, привязанной на цепь, а червям в кишках собаки совсем тесно. И вот господин, глядя на всех нижестоящих и не имеющих степени его свободы, думает, что у него её больше, но, не умея сдерживать своих похотей, прихотей и запросов, очень скоро упирается в свой потолок или в стенки своей тюрьмы и понимает, что и ему мало его свободы, потому что ненасытности всегда больше, чем свободы, и получается, что он ничем не отличается от червей в собачьем брюхе.
*
Понятно, что животно-духовные люди имеют очень много свободы для животно-духовных движений по причине отсутствия более или менее жёстких нравственных стеснений, а также плохой памяти и небогатого воображения. Они быстро забывают прежние нравственные муки и почти не могут предвосхитить новых, не говоря уже о том, что они вообще не хотят "помнить и думать о плохом”. Зато люди Божественной глубины, пройдя общий для всех животно-духовный уровень и тоже до поры до времени веря в возможность свободы, постепенно приближаются к той черте или очищают себя до той основы, где страх не только сделать, сказать, но и допустить оскорбительную для любви мысль или лживое чувство лишает их последнего глотка свободы и вынуждает расстаться с мечтой о ней навсегда. Потому что любовь, правда и свобода несовместимы.
*
Любовь не только между родственными душами несовместима с свободой, но и любовь к делу, мастерству, науке, искусству, обязанностям, долгу также не знает свобод. Какая может быть свобода в музыке, например ? Неужели в пределах гармонии можно позволить себе взять любую ноту, продлить звук дольше, чем нужно, затянуть паузу, громыхнуть там, где нужно еле прикоснуться к струне ? Гармония — это нравственность музыки, а любая нравственность, нравственность любого дела исключает свободу, шатания, болтания, произвол, безвластие, баловство, своеволие, безумие, бессердечие, бесцеремонность, хаос.
*
Свобода выбора. Да не доведи Бог иметь эту свободу. Я никогда её и не имел, и даже не думал о ней, и не испытывал потребности в ней, и по сей день представить не могу, ка́к бы это я мог её иметь, ка́к бы я мог быть не тем, чтó я есть, а ещё кем-то другим, ка́к бы я мог выбирать между собой и не-собой, между Тобой и не Тобой, ка́к бы это я посмел ещё и выбирать(!), то есть думать, размышлять, чемý отдать предпочтение, не замечая, что одними только размышлениями на эту тему уже оскорблю Тебя, или того, кого любил и жалел.
*
”Отдать предпочтение”. Но гдé цель или причина этого предпочтения? Не является ли цель или причина уже несвободой, уже обусловленностью ? Конечно, является. Ведь одно что-то и другое что-то избирают ради чего-то или почему-то, и в любом случае ради блага, или ради счастья, или ради радостей. Но, как уже было сказано, выбирать можно лишь в том случае, когда предметы, данные для выбора, обнажены до предела и известны собственному опыту во всех подробностях и отношениях от начала и до конца, а этого-то никто в момент, якобы, выбора, обеспечить себе не может.
Есть, конечно же, души способные, которым, если они ознакомились с принципом, незачем сталкиваться с множеством частных случаев, вытекающих из данного принципа, и они, сделав несколько промахов, могут избирать другой путь, другой принцип. Но такими способностями обладают не все. А значит большинство людей никогда ничего не выбирает, ничего, кроме — большинства. Большинство обречено только на большинство. Простой, обычный человек не может выбрать путь, противный большинству, он может поиграться в независимость, помни́ть себя независимым, но от большинства он не оторвётся, ибо ему некуда идти.
*
Может быть, нам допустить то, что истинная свобода находится хотя бы в области нравственного сознания, то есть, казалось бы, в совершенно ни от чего независимой способности человека преодолевать страх лишений, смерти, позора и заставлять себя говорить правду вместо лжи ? — Так нет, свободы нет и здесь, потому что, в одном случае, человек порабощён страху перед общественным презрением или наказанием, а в другом — страху перед угрызениями Совести и презрением Бога. Душа, таким образом, это просто ребёнок, которого всю жизнь поочерёдно порабощают и раздирают всевозможные страхи, и который никогда не бывает свободен от всех страхов одновременно.
*
Свобода — это детство, отрочество, юность. А детство, отрочество и юность нужно держать в узде, чтобы они смогли стать зрелостью. Так гдé свобода ? Детство не умеет пользоваться свободой, за свободностью детства нужно следить, а значит в нужный момент ограничивать её. Зрелости свобода не нужна, она обессмысливает зрелость, не даёт ей быть полезной и благотворящей. Получается, что свобода, свободность, просторность нужна только бессознанию, а сознание, знание, Совесть, Стыд — это всегда отказ от свободы и от свободности, или умение пользоваться ими под руководством Бога.
*
Чем меньше животно-духовной свободы даёт себе человек, тем более он человек. Тот, кому дана способность полностью лишить себя животно-духовной свободы — есть Бог во плоти.
*
Каждый хочет своей свободы в обращении с другими, но никто не хочет свободы других в обращении с ним. То есть каждый хочет свободы себе, но никто не хочет свободы другим, ибо, иди знай, на чтó они употребят свою свободу по отношению ко мне, хотя и они не знают, на чтó употреблю её я, да и сам я этого не знаю. И это говорит о том, что желание свободы есть лукаво-животное, духовно-приземлённое, своекорыстное, тёмное, лживое, хитрое желание. Божественное сознание отличается от животного тем, что перестаёт желать животно-духовной свободы себе, но не может, за исключением явного или скрытого, но несомненного вреда, отнимать животно-духовную свободу у других, понимая, что животно-духовная свобода есть условие роста в достижении Свободы Божественной.
*
Бог предоставляет человеку свободу не потому, что она — благо, а потому, что без неё нельзя достичь блага, как без неосознанности нельзя достичь сознания, как без низа нельзя понять верха.
*
То, что ни свобода, ни тюрьма не есть благо, говорит тот факт, что один человек не получает пользы ни от свободы, ни от тюрьмы, а другой извлекает пользу и из того и из другого и благодарит за всё как за средства помощи в достижении желанной цели. Следовательно, важна не свобода и не тюрьма, а способность увидеть Смысл своей жизни и в том и в другом. Искать власти Смысла над собой, преодолевать страх потерять как бессмысленную свободу, так и бессмысленную тюрьму, — во́т путь истинной жизни.
*
Ничего и никого нельзя вырастить в полной освобождённости. Саженец деревца привязывают к колышку, лишая ствол возможности искривляться. Ребёнка привязывают к правилам, лишая его возможности калечить себя.
*
В чём талант воспитателя, как не в том, чтобы знать, когда лишить свободы, а когда отпустить на свободу, и всё это ради пробуждения, то есть ради доведения души до того состояния, при котором она уже без внешней помощи и тирании обретёт способность сама лишать себя свободы или предоставлять себе свободу, думая, в конце концов, не о свободе и несвободе, а о Смысле того и другого.
*
Нарушь меру в чём угодно и пожнёшь бессмыслицу и бесполезность.
*
Когда человеку хорошо от добра, ему хорошо не от добра, а от меры добра. Когда человеку плохо от зла, ему плохо не от зла, а от неумеренности зла. Так что стóит нарушить меру хоть в добре, хоть в зле, как и то и другое превратится во вред и станет ненавистно. Так точно человеку хорошо не от свободы, а от меры в свободе. Нарушьте меру и свобода превратится в тюрьму. Об этом как нельзя лучше говорит пословица: дай сердцу волю, заведёт в неволю. Посмотрите, куда зашёл весь мир в своей пресловутой свободе, считая её саму по себе неоспоримым благом.
*
Свобода есть принадлежность тьмы бессознания. Свет всегда связан с отказом от свободы, с раскаянием в том, чтó было сделано во тьме свободы.
*
Так гдé же, в конце концов, та часть человека, которую можно назвать свободной в выборе хотя бы одной пуговицы вместо другой, если всё, везде и всегда есть несвобода ? Если говорить о выборе вещей незначительных, то об этом можно и не говорить, там всё зависит от врождённых, а значит несвободных вкусов, симпатий, склонностей и прочих глубоких или поверхностных наследственных зависимостей. Говорить же о выборе и принятии судьбоносных решений, значит говорить о душе человека, которая что-то важное может выбирать только в том случае, если ей предоставлено время сосредоточиться, поразмыслить и понять, какой из страхов в данное мгновение мучит её больше, а какой меньше, и покориться более сильному, отклонив более слабый, причём покориться опять-таки не ”по своей воле”, а под давлением более пугающего воздействия в данную минуту, воздействия, которое одолеть для неё в данный момент невозможно. И вот это и есть вся свобода, точнее опять-таки несвобода, потому что от страхов никто и никогда освободиться не может. Но страх перед бессмысленной смертью, страх потерять истинную жизнь, благо и смысл — это и есть единственная спасительная зависимость, без покорности которой мы сейчас не говорили бы вообще ни о чём, потому что вообще не существовали бы.
*
Душа — ребёнок, изначально дрожащий от страха брошенности, одиночества, никомуненужности, непонимания, темноты. Освободиться от этого страха или хотя бы научиться владеть им она может лишь подчинив себя страху оказаться виновной и ненавистной для Бога и для людей.
*
Если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы другими. Если бы мы сами лишали себя свободы, другие не лишали бы нас свободы.
*
Зачем вообще знать, есть свобода или нет свободы ? Зачем знать, что существует только несвобода, что я всегда буду невольником, с той лишь разницей, чьим невольником. Зачем всё это знать ? Да затем, что всё это напрямую связано с моей Совестью, если я, конечно же, хочу жить по Совести, то есть так, чтобы Она ни в чём и никогда не могла меня упрекнуть. А когда Совесть упрекает ? Тогда, когда у меня есть возможность поступить так, как требует Она, а я противлюсь. А когда Она требует ? Тогда, когда требуешь Ты, когда Ты говоришь, чтó делать и кáк делать, то есть когда сердце моё говорит от Тебя. И если сердце моё говорит от Тебя, то ктó, как не Ты, есть подсказчик ”моего” выбора. Если Ты руководишь меня советом Твоим, то ктó, как не Ты, есть основание моих благотворных поступков. Зачем же тогда я, если в основе всё делаешь Ты ? — Да затем, что кто-то же должен отвечать на Твою Любовь и Волю, которая так редко бывает ответной, а всё больше безответной; потому что кто-то же должен быть Твоим сотрудником, сообщником, соратником, другом, сыном, продолжателем. Ведь Любовь — это всегда Мы, а не Ты или Я. А Мы — это всегда просьба, совет, руководство, пожелание, приказ или мольба одного сердца к другому, и — отклик, отражение, ответ другого сердца, ответ, который после сомнений, страхов, стеснений, оглядок и — раскаяния во всём этом, наконец-то достигает цели — слияния в одну Волю нераздельной и всеобъемлющей Любви.
*
Никакой свободы не может быть уже только потому, что любая сфера, в какую бы ни попал человек, состоит из законов и правил, благодаря которым эта сфера вообще существует, действует и познаётся. Поэтому речь может идти лишь о нижнем и вышнем мире, которые даже не даны, а просто вечно есть, и которые так же, как и всё их наполняющее, несвободны друг от друга, потому что не могут друг без друга быть переживаемы и познаваемы, а без переживания и познавания нет ни существования, ни пользы существования, ни цели, ни смысла, ни ценности, а значит нет ни любви, ни правды, без которых бессмысленно вообще всё.
*
И вот свободы нет никому ни от нижнего, ни от вышнего мира. Прежде всего ещё до появления в нижнем мире все уже предназначены и сконструированы для жизни и служения в одном из миров. Потом, сразу после рождения, все попадают в нижний мир, подчинённый незыблемым законам грубой физики и примитивной, поверхностной этики. Этот нижний мир разделён на множество отделений, цехов, участков, мест, ступеней, где каждый человек занимает соответствующее его дарованиям и способностям место. И если он хочет более или менее нормально жить и иметь поддерживающий его интерес к какому-либо делу, а тем более если он боится вообще потерять жизнь, дело или здоровье, то ни о какой свободе в значении шатаний, болтаний и творения чего угодно речи для него быть не может. А тот, кому хочется выделиться из общей "серой" массы, пооригинальничать и показать себе и всем свою придуманную ”свободу” и ”независимость”, очень быстро остаётся один, спивается и сгнивает на помойке, одиноко вкушая плоды своей ”независимости”, или попадает в очень тесное отделение под названием уголовная или психиатрическая тюрьма или каторга, где ”свобода вообще безгранична”. Причём, заметьте, его ”свобода” опять-таки везде несвобода, потому что он не может быть рад ей, если не покажет её всему миру "закабалённых обывателей", то есть он опять-таки несвободен и зависим от общества нижнего мира, иначе ему не перед кем будет похваляться, потому что одиночеству никто не рад. А души́, которая была бы свободна от страха перед кошмаром и бессмыслием одиночеством, не существует. Вóт вам и вся свобода.
*
Чтó происходит с душами, которые предназначены и созданы для вышнего мира ? Это светочи любви и правды, которые не могут жить без мук в мире грубой физики и утилитарной этики. Они не понимают его, почти не познаю́т и не принимают его, не умеют и не хотят учиться существовать в нём, не могут в нём освоиться, то есть стать своими, не могут выносить его грубости, лжи, фальши, вульгарности, пошлости, корысти, подлости, грязи, интриг, зависти, равнодушия, бездумия, выдуманных страхов и проч. Они ждут лишь возвышенных, тонких, идеальных отношений от других и готовы отдать жизнь, чтобы самим стать вместилищем таких отношений. Если они, по глупости и под влиянием окружающих, иногда пробуют воспользоваться свободностью телесных или словесных движений, то потом могут только раскаиваться в этом и, измучившись от нравственной боли, возненавидеть всякую свободу, кроме свободы покоряться Духу своего Идеала.
*
Искать грубых доказательств свободы, как иные ищут грубых доказательств бытия Божия — есть отвратительное кощунство, потому что любые доказательства нужны лишь тому, кто никого не любит и никому не верит, а значит живёт благодаря своему равнодушию и содержит свою плоть с помощью утончённо-циничных или откровенно-базарных обманов. Любящему и правдивому человеку стыдно даже думать об этом, не то что говорить. Нежное прикосновение лёгкого ветерка Духа нельзя выставлять напоказ и обсуждать на философско-богословских турнирах. Любящее сердце и искренняя душа без труда и без всяких доказательств слышит то, чего научный ум и учёное невежество не услышат вовек.
*
Человек в основе своей несвободен. Разве младенец свободен от матери, а мать — от младенца ? Нет. Их свобода друг от друга — это смерть для обоих; а их несвобода друг от друга — жизнь для обоих. Такова участь всех частиц Мироздания.
*
Так несвобода Бога от человека и человека от Бога есть жизнь для обоих. И потому любящие сердца́ всегда зависимы от любви и никогда не смогут быть свободны от своего отношения друг к другу, от взаимного благоговения, заботы и трепета за общую для них жизнь.
*
Любовь это цель, а не средство, и надобность этой цели никогда не кончится, как кончается надобность всевозможных временных средств и преходящих целей. И если, помимо других средств, нужна ещё и свобода, то нужна она только потому, что является средством соединения с любимым, средством избавления от всего, чтó не даёт встретить любимого, разлучает с ним или мешает поддерживать его жизнь и благо.
*
Нельзя называть человеком кого угодно. Человек — это сознательный сын и преданный помощник Бога, — всё остальное есть толпа, тёмная, бессознательная масса, какой бы грамотной, умелой, талантливой, одарённой, изобретательной и высокообразованной она ни была. Но испытывание человека на человечность, установление его пригодности быть помощником Всевышнего ставит его в такое положение, при котором ему приходится всю жизнь преодолевать влияние толпы и бороться за свою независимость от неё для обнаружения и сохранения своей зависимости от Бога, для подтверждения своей преданности Ему. А без толпы это сделать невозможно. Поэтому толпы не бывает без человека, как человека не бывает без толпы — так же, как острого, пригодного к делу ножа не бывает без точильного камня, состоящего из множества прессованных песчинок.
*
По законам и физической и этической природы все вещи связаны между собой и ни одна молекула не может жить свободно от другой молекулы, а значит никакой отдельной, отделённой, личной, обособленной, самостоятельной, индивидуальной, свободной жизни не существует. Жизнь есть всё, а не что-то; она есть целое, а не часть. Поэтому человек может чувствовать себя свободным в поступках до тех пор, пока не увидит связи между своими и чужими поступками, их более-менее давними причинами и их более-менее отдалёнными последствиями. Как только станут видны и причины и последствия поступка, иллюзия свободы, чувство свободы, болтовня о свободе испарятся. Поэтому даже если ”свободное произволение” дано́, то оно дано́ лишь для осознания его отсутствия.