С конца 20-х годов XIII века Тевтонский орден приступил к планомерному завоеванию Пруссии, однако, был вынужден делать это, как выразился калининградский историк и архивист Анатолий Бахтин, «по остаточному принципу». Главные силы боевых монахов по-прежнему были заняты на Ближнем Востоке. Поэтому приходилось уповать на возможно бо́льшую поддержку со стороны католической церкви, с подачи которой в прусские земли отправлялись отряды крестоносцев.
В поисках других союзников братья-рыцари обратили взоры на такую могущественную организацию, как Ганзейский союз. А если еще конкретнее – на ее фактического руководителя в лице славного города Любек (на заглавной иллюстрации), признанного центра торговли с внутренними районами Европы и основного перевалочного пункта между Северным и Балтийским морями. Со своей стороны, любекцы также были отнюдь не против расширить сферу своего влияния, при каждом удобном случае охотно составляя компанию тевтонцам в их вооруженных экспедициях. Результатом одной из них стало основание в 1237 году нового замка «в том месте, где Эльбинг впадает в Свежее море (как тогда именовали Фришский залив)». Опорный пункт, названный в честь реки, на которой он возник, играл роль не менее важную, чем появившиеся незадолго до него Росток, Данциг, Висмар, Ревель, Штральзунд, Рига.
Именно через Эльбинг и далее морским путем на запад шли товары из Пруссии: воск, мед, меха. Последние имели особую ценность в глазах западноевропейцев и толкали их к продолжению экспансии в Пруссии. Ценными пушными зверями, как давно было известно немцам, буквально кишели леса области Самбия.
«Здесь обитают самбы или пруссы, - сообщал еще в конце XIвека северогерманский хронист Адам Бременский. - Золота и серебра они совершенно не ценят, у них в изобилии заморских мехов, коих тлетворный дух породил среди нас отраву гордыни. Мехов этих у них — все равно, что грязи. Поэтому за шерстяные платья <…> они меняют драгоценных куниц».
Не удивительно, что, наконец, добравшимся до Земландского полуострова тевтонцам как воздух была нужна здесь своя база и морской порт. Тем более что, судя по всему, борьба за Земланд обещала быть трудной и долгой. Подтверждение тому можно найти и в «Хронике земли Прусской» Петра из Дусбурга, который прямо указывает, что «много войн велось против народа самбийского». Этот летописец довольно красочно повествует о судьбе крупного отряда тевтонцев и крестоносцев под предводительством комтура замка Христбург Генриха по прозвищу Stange. Вторгшись в Самбию примерно в том районе, где позже был основан замок Лохштедт, захватчики привычно прошлись по ней огнем и мечом, но у крепости Гирмове были встречены большим числом местных воинов. Завязавшееся сражение для колонизаторов оказалось неудачным, они были вынуждены отступить, и прикрывать отход остался сам Генрих – видать, и впрямь могучий рыцарь.
«Этот комтур вступил <…> в сражение, словно бесстрашный лев, и, пока войско его отступало в безопасное место, многих ранил копьем своим, - пишет Петр из Дусбурга. - Наконец его коварно окружили пруссы и, нанеся множество ударов, сбросили с коня. Увидел это брат Герман, брат упомянутого комтура, и вскипела в нем любовь к брату его. Не в силах вынести столь незаслуженной гибели его, он вступил в битву, и, долго отражая натиск, когда он многих смертельно ранил, они оба пали; прочие братья с войском своим спаслись».
Хотя в конечном итоге самбы все равно были обречены, и что самое интересное - прекрасно об этом знали. Дело в том, что вскоре после того как на противоположном берегу залива появился замок Балга, они послали туда одного из своих старейшин. Тевтонцы, рассчитывая произвести впечатление на дикаря, устроили ему экскурсию, продемонстрировав столовую, спальню, церковь и прочее. Старейшина все внимательно рассматривал и запоминал, а вернувшись к своим, доложил примерно следующее.
- Понаехавшие с виду почти как мы – и обликом, и оружием, но все равно, братцы, нам теперь верный кирдык!
- Это почему же? – насупились соплеменники разведчика.
- По двум причинам, - объяснил тот. – Для начала: они молятся своему богу не только по нескольку раз за день, но и по ночам в определенный час вскакивают, как ужаленные, с постелей и бегут бить поклоны в храм. А мы ведь и единожды в сутки, бывает, не удосужимся Перкуно восхвалить. Но еще хуже то, что эти самые чужаки жрут траву, аки мулы или кони – ей-богу, сам видел! Как же можно одолеть тех, кто и в дебрях лесных без труда себе пропитание отыщет?
На самом-то деле простодушный самб стал свидетелем того, как рыцари ели капусту, которой в Пруссии попросту не знали и, соответственно, не выращивали. Но впечатление его рассказ произвел воистину шокирующее.
- Да уж, против травоядных в пуще, конечно, не выстоять, - расходясь в унынии, толковали пруссы. – Где же мы-то будем харчеваться?!
Тем не менее, ландмейстер Пруссии Генрих фон Вида (Вейда) вновь решил привлечь в помощь ганзейцев. И 31 декабря 1242 года обратился с письмом к совету и горожанам Любека. Мол, прослышал о том, что вы, вроде как, хотите основать в Самбии вольный город по образцу Риги. Что ж, орден не только не против, но даже наоборот – с радостью укажет самое удобное для этого место да еще и уступит половину своих земель. Тут надо заметить, что по договору с папской курией тевтонцам полагалось две трети покоренных территорий, а еще одна треть отводилась под образуемое на них епископство. То есть, любекцам посулили аж треть богатейшей Самбии! Мало того, ландмейстер гарантировал им собственный суд, выражая готовность довольствоваться только двором внутри города, небольшим наделом вне его стен и городской кирхой с орденскими священниками. Взамен горожане должны были платить необременительный оброк и в случае чего формировать вспомогательное ополчение. От такого предложения было практически невозможно отказаться!
«Дополнительным стимулом для сотрудничеств Любека и ордена стали противоречия последнего с поморским князем Святополком и восстание пруссов, - добавляет кандидат исторических наук Александр Новиков. - Пруссов активно поддержал Святополк. Среди прочего он блокировал путь по Висле. В этой ситуации орден нуждался в помощи влиятельного торгового города, обладавшего пригодными для транспортировки припасов и пилигримов-крестоносцев морскими судами. В свою очередь Любек потерял доступ к Данцигу, который был резиденций Святополка, и потому был особенно заинтересован в основании нового опорного пункта в Пруссии».
В общем, решающие переговоры назначили на май 1243 года, а пока несколько представителей Любека отправились в Самбию подыскивать подходящую площадку в устье реки Липцы (она же Прегора, она же Прегель). Другой природной гавани, где могли бы швартоваться морские суда, на Земландском полуострове не имелось.
И тут выяснились два довольно неприятных для любекцев обстоятельства. Во-первых, до покорения самбов было еще ой как далеко. Во-вторых, даже на уже, казалось бы, освоенных южных землях вовсю бушевало то самое Первое прусское восстание, о котором упоминает Новиков. Короче, обстановка для основания города была самая неподходящая. И расчетливые ганзейские купчины решили с этим делом покамест обождать.
Но что интересно, тевтонцы такому обороту дела особо не огорчились, ибо успели пожалеть о своих слишком щедрых посулах. Промедление со стороны Любека они использовали как предлог для аннулирования ранее выданной партнерам привилегии, выиграв тяжбу в последовавшем третейском суде. Решение, вынесенное по этому делу епископом Кульма 10 марта 1246 года, гласило, что новый город будет заложен не любекцами, а тевтонцами. И по опробованной ими схеме – с замком поблизости, чтобы можно было постоянно контролировать своевольных бюргеров. Впрочем, орден был вовсе не намерен отказываться от дальнейшей помощи Любека, только отныне ганзейцы считались уже не равноправными союзниками, а всего лишь подручными в нелегком колонизаторском деле.
Со своей стороны, Любек был по-прежнему готов участвовать в завоевании сулившей немалые выгоды Самбии. Известно, что летом 1246 года некие juuenes Lubicenses, то бишь, молодые любекцы вместе с братьями Ordo Teutonicus предприняли «рейз» по Земланду, привезя из этого похода несколько пленных самбов. В дальнейшем язычников крестили в городской кирхе Святой Марии (говорят, она сохранилась до наших дней), даже подтвердив их свободы и права на оставленное в Самбии имущество. Кроме того, согласно некоторым обрывочным сведениям, любекцы пытались (не очень успешно) поучаствовать и в освоении другой прусской области - Вармия. Но вот некогда обещанные им земли в устье Липцы-Прегеля они так никогда и не получили.
Что до самбов, то их, как известно, привел к полному повиновению чешский король Оттокар II, заявившийся в эти места зимой 1255 года с внушительным числом крестоносцев.
«Таково было множество этого войска, что оно насчитывало более 60 тысяч рыцарей, - на голубом глазу излагал потом все тот же Петр из Дусбурга. - О числе телег и повозок с оружием и провизией я не слыхал».
Вот только любекцев – ни молодых, ни старых – в рядах этой армии, насколько известно, не было.
Вскоре после этого похода Пржемысла рядом с прусским городищем Тувангсте рыцарями Тевтонского ордена был заложен замок Кёнигсберг, вокруг которого возникли сразу три города - Альтштадт, Лёбенихт и Кнайпхоф. Все они, кстати, вступили в Ганзейский союз, но только уже в XIV веке.
Последнюю попытку Любека утвердиться на берегах Прегеля исследователи датируют мартом 1258 года. При урегулировании территориального спора между орденом и епископом Самбии (вполне обычное для того времени дело) в качестве одной из спорных территорий в суде была упомянута «выкупленная городом Любек третья часть Самбии».
Впрочем, это можно считать сугубо юридическим казусом, решающего значения – как и реальных последствий - не имевшим.
