Большая армия, военная мощь, великие полководцы? Да, как же – без армии, без великих полководцев, которые ведут ее от победы к победе! Но сначала – давайте их поищем, давайте их попробуем вспомнить, назвать.
Попробовали. И тогда оказывается, что самая большая ошибка, которую мы совершали в нашей современной истории (и продолжаем совершать) – это упования на армию. Да, Александр Третий сказал, что у России есть только два союзника – армия и флот, но это – скорее горькое признание, чем основание для самоуспокоения (сам государь все время своего царствования от войн благоразумно воздерживался).
Действительно, если взять последние два века, то, похоже, что в России после Суворова и Ушакова грамотные полководцы и флотоводцы перевелись просто напрочь. С этим, конечно, можно поспорить. Но даже, и при наличии побед, проблема у нас была с использованием их результатов.
Начнем с победных походов и рейдов как раз Суворова и Ушакова. Все помнят исторический переход Суворова через Альпы – Чертов мост и т.д. Все знают о победах Ушакова в море и на суше – в Средиземном море и на острове Корфу.
А что они там делали, не помните? Громили французов! В пользу итальянцев, австрийцев и прочих союзников. А НАМ зачем это было надо?
Но и французы нам потом ответили. Под Аустерлицем и Фридландом.
И мы этого тоже не забыли. Что это Наполеон так обнаглел? Пусть знает, что он этим нас только разозлил. И Александр Первый пишет ему депешу-ультиматум: убирайся-де быстро из всех своих завоеваний, а то мы тебе…
И Наполеон пошел дать Александру урок: одно - сражение, одна – победа, и - «Вуаля, я готов принять ваши извинения».
Но в России всё пошло по-другому. Урок был дан уже самому Наполеону: «Кто в Россию пришел с мечом – от меча и погибнет! И если нам нужна победа, то за ценою мы не постоим. Если Париж стоит мессы, то для погибели агрессора нам не жалко и Москвы!»
И опять русские покрыли себя славой. Прошли парадом по Парижу. Но тут опять один вопрос – а зачем? Зачем НАМ все это было надо?
Отметиться в мировой истории? Но чем нам мешал Евросоюз в версии Наполеона? Который предлагал нам, если не дружить, то хотя бы жить «параллельно», друг другу не мешая, и друг друга не задевая.
Но наполеоновский евросоюз очень мешал Англии!
А Сталин российскую историю знал очень хорошо. И он этим вопросом – тоже задавался. И решил, что еще одна ТАКАЯ победа и ТАКОЙ ценой России не нужна! Поэтому он делал все, чтобы избежать войны.
И в этом убеждении его укрепляли все прочие войны, которые вела Россия в Х1Х и в начале ХХ века.
Да, в этих войнах неплохо проявляли себя отдельные способные командиры, но в целом результаты этих войн были очевидно разочаровывающими.
Про флот говорить вообще не будем – когда и как он спасал Россию, о том история последних веков умалчивает. Возьмем только сухопутные силы.
Вот две заведомо выигранные войны – Крымская кампания и война с Японией. Не надо быть большим стратегом – и вообще, любым стратегом – чтобы увидеть, что в обоих случаях гарантированный успех России приносила тактика Барклая-Кутузова: дать показательное сражение, с экономией сил, и затем отступить в глубь страны.
Зачем мы вообще обороняли Севастополь – при том, что явно неспособный главком Меншиков просто дремал, а сухопутными сражениями командовали адмиралы (и в этих боях мы теряли лучших своих моряков – на подготовку которых нужны годы)?
Зачем так же неистово отстаивали Порт-Артур и Дальний – опять же под командованием адмирала, а генерал Куропаткина потом затравили за предложение оставить порты и уйти с армией ближе к России? Зачем потом, туда же, на верную гибель, отправили еще два флота?
Теперь уже широко известно, что Япония к концу этой войны была, в экономическом и военном отношении, на грани краха – когда Россия решилась просить у нее мира, и успешный (относительно) Портсмутский мир обязан этому не столько особому дипломатическому умению графа Витте, сколь в том, что, прибыв в США, он немедленно выяснил (через свои тайные источники), что Япония продолжать войну просто не в состоянии.
И далее мы видим, как, основываясь на этом точном знании, Витте отбивал все попытки царского двора заставить его ускорить подписание мирного договора. Он мог бы тянуть и дальше – и закрыть бы навсегда проблему Курил и Сахалина, но ему уже стали грозить отзывом.
Так потенциально стратегически выигранная война привела к последствиям, которые аукаются нам до сих пор.
Еще проще ситуация с Крымской войной. В ней против России воевала странная коалиция: Англия и Франция, которые обычно враждовали между собой и не так давно были ярыми врагами, плюс сардинцы, храбрые на одно сражение, но совершенно бесполезные для длительных войн, и Турция.
И после первых же потерь в Европе поднялась страшная буча – почему европейцы должны умирать для защиты турецких интересов? И во Франции, и в Англии протесты были так сильны, а финансовое бремя этой войны оказалось столь значительным, что ее продолжение неизбежно вело к правительственным кризисам.
А наша капитуляция сделала английских и французских командиров «героями нации» - хотя одно только отступление армии от берегов в глубь страны гарантировало бы немедленное прекращение войны, с возможным отданием в Европе этих «героев» под суд.
И потом – позорный мир, по которому России было «навечно» запрещено иметь военный флот на Черном море. Вам это ничего не напоминает?
Вот – печальные результаты этих двух действительно геройских, без шуток, оборон! В обоих случаях у нас не нашлось ни второго Барклая, ни второго Кутузова.
Дальше – турецкие войны «за Болгарию». Какой в них смысл? По потерям живой силы они сравнимы с финской войной – соотношение военных потерь в которой даже не хочется и упоминать. Потом «братушки» в обеих мировых войнах исправно воевали против нас, а сейчас с неподдельным энтузиазмом бросились в объятия НАТО.
Да, солдаты в этих войнах проявили свою храбрость, А чем отличились в них наши полководцы? Разве что – обилием наград на мундирах.
Теперь – первая мировая война. Наши генералы и втянули Россию в эту войну (заявив, что объявленную мобилизацию отменить, «остановить невозможно»!). а потом – отдавали приказы войскам экономить снаряды и патроны! Вы представляете, как они подготовились к войне: вперед, наши герои, но стрелять – не надо!
И насчет «вперед» - тоже странность. Ну, австрийцев мы всегда били, но зачем было в лесах и болотах атаковать немцев? Сами немцы такие атаки категорически отвергали – в них ни кавалерию не развернешь, ни пушками не прикроешься. А мы в этих атаках сразу потеряли две ударные армии.
И здесь же положили две дивизии императорской гвардии – в которых подготовленных военных кадров хватило бы на пять армий!
Вот итоги «геройских действий» наших полководцев! Когда император не выдержал и взял на себя руководство войной (хотя имел к этому весьма малые способности), то он начал не с безумных атак, а с материальной подготовки войск – оружием, снаряжением, боеприпасами. И на весну-лето 1917 года (не раньше – несмотря на настойчивые требования союзников, которые привыкли побеждать русской кровью!) было запланировано всесторонне подготовленное общее наступление.
Насколько хорошо оно было подготовлено? Настолько, что всего накопленного военного снаряжения хватило на четыре года гражданской войны.
И тут – отречение императора. С этим отречением до сих пор не все ясно. Зачем он вообще реагировал на бунт в Петрограде? Две фронтовые дивизии навели бы порядок за пару часов – тем более, что на фронте боев в это время вообще не было. Но главную роль в этом решении императора (если оно вообще было добровольным) сыграли мнения командующих фронтами, о которых он отозвался: «Измена, везде – измена…»
И вот их как раз понять можно! Ведь они, профессиональные военные, за три года войны собирали только поражения и потери (в основном, от немцев, про боевые качества австрийцев уже было сказано), а тут какой-то полковник собирается провести успешное наступление (на которое тогда были все шансы – учитывая и одновременное укрепление сил союзников)? Нет, этого допустить никак нельзя! И они дружно сдали своего главнокомандующего!
Дальше – финская война. Про нее говорить совсем не хочется. Но отметим только одно обстоятельство. Сталин собрал всех своих генералов и спросил – что вам надо? Операцию (не войну!) надо провести быстро и без излишних потерь! И его заверили – Да одной левой! Разберемся силами одного Ленинградского военного округа!
А что получилось? Есть мнение, что результаты именно этой войны подтолкнули Гитлера к окончательному решению напасть на СССР. Уточняю: если бы «территориальный вопрос» с Финляндией решили бы быстро и без потерь, то участия СССР во второй мировой войне вообще могло бы не быть! То есть – не быть совсем!
Сейчас все любят валить на репрессии. Но цифры репрессированных командиров сейчас обнародованы. И они – не впечатляют. Менее тысячи расстрелянных (у Гитлера после покушения на него было расстреляно более 3,5 тыс. человек). И у командования остались Ворошилов, Буденный, Тимошенко, Шапошников – тоже участники и герои гражданской войны. А Кулик за успехи в финской войне получил не только звание маршала, но и Звезду Героя (правда, потом, уже после войны и всех репрессий, его все равно пришлось расстрелять).
И в верхах командования были уже и Жуков, и Василевский (хотя пока еще и не маршалы).
И вот – начало Отечественной войны. За три месяца мы потеряли практически всю армию и авиацию. А командиры были все те же – и уже обогащенные опытом финской войны!
Не удивительно, что Сталин был крайне растерян: ведь военные получали все, что хотели, и он в начале мая он прямо предупреждал их, что война с Германией – неизбежна. А в июне было примирительное сообщение ТАСС, на которое Гитлер демонстративно не ответил.
Да, Сталин также и говорил, что нужно всячески избегать провокаций. И даже немецкие самолеты-разведчики, нагло вторгавшиеся в наше воздушное пространство – стараться вытеснять, но не сбивать. Потому, что он понимал: для всех врагов России на Западе крайне важно выставить нас агрессорами.
В этом случае весь Запад, и плюс к нему – Япония, получили бы все основания сплотиться с Гитлером. Или, по крайней мере, остаться в стороне от войны. Для этого в Англии уже сидел Гесс, а у США оставалось еще полгода до Перл-Харбора (который бы не состоялся, если бы США договорились с Гитлером – а у них на Карибах был бывший король Англии – почитатель фюрера, который мог бы тогда и вернуться к власти).
А если попытаться сбить немецкий самолет-разведчик, то при тех технических возможностях нельзя было исключить, что он дотянет до своей территории. И упадет именно на «своей» земле. И вот – готовый повод для обвинения СССР в агрессии. Именно этого Сталин и боялся больше всего.
Но что мешало местным командирам убрать самолеты с глаз, замаскировать их, спрятать на запасных площадках? Сделать то же самое – с артиллерией, со складами боеприпасов?
Насчет «оттягивания» аэродромов от границы было специальное указание Генштаба, еще зимой 1941 годы, но авиационные начальники его не выполнили (за что их потом судили и расстреляли, несмотря на все их прошлые боевые заслуги).
А по складам говорят, ошибка в том, что их отвели слишком «далеко от границы»! Нет, ошибка в том, что их отнесли от границы как раз недостаточно далеко. И не обеспечили коммуникации войск с этими складами. Никто среди высших военных не ожидал, что немцы не пойдут ровным «фронтом», но что они пойдут колоннами, танковыми клиньями - чтобы сразу громить тылы и рвать связи, коммуникации. И идти вперед, вперед, вперед…
И наши военные «верхи» твердо знали: все, что делали немцы в этом плане - было в полном противоречии с канонами тогдашней военной науки: отрываться от тылов, не обеспечивать фланги, гнать танки вперед до полного «исчерпания» их моторесурса (когда надо останавливаться – чинить ходовую часть, перебирать двигатели).
При этом в России дороги отличались от европейских не в лучшую сторону и, например, этим объясняется тот феномен, что на подходе к Москве, когда до нее оставалось не более 150-200 километров и наших войск перед немцами почти не оставалось, они вдруг встали. Без танков немцы воевать не умели, а танки дальше идти не могли (в том числе – и из-за недоподвоза горючего).
Неожиданностью для наших войск явилось и отлаженные действия немцев в атаке. Вперед идут танки, они пробивают оборону противника. Если сопротивления уже нет, пехота садится на танки и, экономя силы, едет на них до соприкосновения с противником. Затем – танки опять идут на прорыв, за ними и под их прикрытием, идет пехота.
В случае сильного сопротивления противника все останавливаются. Подтягивается артиллерия и начинается массированная обработка фронта противника. Дальше – все повторяется: танки, пехота.
Если сопротивление все еще остается сильным, то – новая остановка. Вызывают авиацию и фронт противника обрабатывают уже воздушными бомбардировками. Если же и это не помогает, то ищут новое направление удара: вначале – прощупывающими атаками, затем, определив слабое место противника, развертывание наступления в уже описанном порядке.
В Красной армии ничего этого не было. Танковые части, артиллерия, авиация имели своих больших начальников и призвать их на поддержку пехоты можно было только на уровне штабов, далеко отстоящих от поля боя. При этом и средства связи у нас сильно отставали от немецких. Связь была в основном проводная, она часто прерывалась, трудно было связаться даже со своими пехотными начальниками, не говоря уже о связи со штабами других родов войск. Достаточно указать, что у немцев рациями были снабжены все танки, а у нас, как только танки приходили в движение, связи между ними уже не было. Командирам приходилось управлять своими танковыми подразделениями по правилу – «делай, как я!».
Положение осложнялось еще и тем, что в первые же недели войны немцы захватили больше количество наших исправных танков (среди них – и Т-34) и немедленно посадили в них свои экипажи (часто их и не перекрашивая). Фронтовики описывают случаи, когда пехота, артиллеристы, танкисты, подпускали немцев на таких танках совсем близко и понимали свою ошибку только, когда эти танки открывали по ним кинжальный огонь.
Эйке Миддельдорф, боевой офицер, воевавший на Восточном фронте, а потом служивший в Генеральном штабе сухопутных войск, и после войны занимавшийся вопросами военной тактики в министерстве обороны ФРГ (в чине генерал-майора бундесвера), обобщил опыт сражений немцев в своем труде «Тактика в русской военной кампании» (1956).
Приведу сразу цитату из «Заключения», которое Э. Миддельдорф адресовал немцам для их возможного будущего противостояния с русскими.
«Для достижения успеха в бою ни в коем случае нельзя следовать русскому принципу бездумного растрачивания такого ценного потенциала, как человек. Ведь мы располагаем ограниченным количеством людей, пригодных для использования в бою, и не можем сравниться в этом вопросе с русскими».
Но Сталин не командовал ротами. Он не командовал даже и дивизиями и армиями. Он командовал войной. И в этом командовании он – да, бывал жесток. Под Москвой войск не хватало, генералы требовали от него подкреплений, а что он делал? Он посылал им ополченцев.
Для защиты столицы было спешно сформировано 16 дивизий народного ополчения, в них вошли около 160 тысяч человек (еще 500 тыс. чел., в основном, женщины, подростки и пожилые люди, были привлечены к строительству оборонительных сооружений). Константин Симонов вспоминает: «Тогда у меня было тяжелое чувство. Думал: неужели у нас нет никаких других резервов, кроме вот этих ополченцев, кое-как одетых и почти не вооруженных?»
Потом он понял, что ценой жизней этих ополченцев (а они почти все погибли) Сталин старался «сохранить и не растрясти по частям тот фронт резервных армий, который в ожидании следующего удара немцев готовился восточнее, ближе к Москве и за Москвой».
Вот она, эта жестокость Сталина! А ведь гуманнее было бы не посылать на смерть гражданских людей, и стараться останавливать немцев силами кадровых дивизий. Но тогда у нас не оставалось бы сил на нанесение ответного удара. А весной немцы бы смогли продолжить свои атаки на Москву откуда-нибудь из Химок или Переделкино.
А как люди относились к этим наборам ополченцев? Вот пример совсем далеких от военных умений работников Наркоминдела. Всего в штате его центрального аппарата насчитывалось 641 человек. Объявили набор, началась запись. Брали не всех, отказывали многим по здоровью. Всего прошли первичный отбор 176 сотрудников. Из четвертого европейского отдела на фронт ушли все. Записался в ополчение и его руководитель Н. Новиков, но его одного оставили – после выговора от Молотова.
Предоставляю оценивать эти действия Сталина самим читателям. Напомню, что так же он поступил и при подготовке Сталинградской битвы. «Ломать» немцев можно было удара превосходящих сил обученных войск, а для обороны годились и ополченцы. У них было одно преимущество перед кадровыми частями: они шли на фронт не отступать, а умирать, не отступив ни на шаг. И именно их примером руководствовался Сталин, издавая свой знаменитый указ, который часто называют Указом «Ни шагу назад!»
Э. Миддельдорф оценивает оборонительные способности русских следующими словами: «Русские могли днями обходиться без снабжения и дрались зам каждый метр территории, не обращая внимания на далеко прорвавшиеся танки противника».
А дальше он приводит исчерпывающее, на его взгляд, объяснение нашей победы в этой войне: «Крах Восточного фронта наступил лишь после того, как соотношение сил в людях и технике стало составлять 10 : 1 в пользу русских». В целом, это – верно. Нужно только уточнить, что такое соотношение достигалось нами на узких участках прорыва, на острие удара наших усиленных группировок.
Но ведь так же добивались успеха в начале войны и немцы! На что же здесь жаловаться? Уметь воевать и побеждать – открыто каждому! Но – не всякому дано. Как пишет Э. Миддельдорф, «В итоге русская тактика в 1944-1945 годах в своих основах как в зеркале отражала тактические методы германской армии периода 1941-1942 годов».
При этом на первом этапе войны немцы ставили своей главной целью быстрый захват Москвы – для чего приходилось преодолеть значительные пространства. И это стало главной проблемой, как пишет Э.Миддельдорф, поскольку «наличие огромной территории позволяло русским искать решения исхода войны в этих бескрайних просторах». От чего, кстати, предостерегал возможных противников русских еще Клаузевиц: «Гибель им может грозить не столько от меча, сколько от собственного напряжения сил».
А в тактическом плане «целью всякого наступления является уничтожение противника». И немцам долго удавалось эти две цели совмещать: продвигаться вперед, преодолевая оборону русских и замыкая в котлы крупные войсковые соединения. Этому помогало и то, что «русской армии не хватало оперативности и налаженного взаимодействия между различными родами войск».
В заключительной части своего труда Э. Миддельдорф приходит к следующему выводу: «В современной войне первостепенное значение имеет уничтожение противника и только потом – захват территории».
Но к этому же выводу позднее – когда непосредственная угроза центральной части страны миновала – пришли и русские. И опять приведем мнение Э. Миддельдорфа: «В ходе минувшей войны русские исключительно быстро учли опыт боев первого года военной кампании и приспособились к немецким способам ведения боевых действий».
И дальше, как пишет Э. Миддельдорф, «бессмысленная жертва немецких соединений под Москвой и Сталинградом, а также недостаток промышленного сырья основательно ослабили мощь немецкой армии».
А какое объяснение он приготовил для последующих неудач немцев? «Приказы Гитлера мешали применению немцами испытанных принципов ведения боя и приводили к совершенно противоположному результату».
Как все просто! У нас – во всем виноват Сталин, у них – во всем виноват Гитлер. А что в это время делали их противники? Сидели в партере, кушали мороженое.
А как у нас? А у нас в начале войны главным тактическим требованием к нашим войскам, определенным Генштабом РККА, было: остановить врага на границе (т.е. – по всему фронту), отбить его атаки и перейти в наступление. То есть – ставились чисто пространственные задачи, про уничтожение живой силы противника пока не было и разговора.
Но при такой тактике выбор направления начального удара предоставлялся противнику и при избранной им схеме действий – внезапного прорывного удара на малом участке фронта – такая тактика не давала надежды на успешное отражение этого удара.
Во многих нынешних сочинениях часто говорится о недостаточной защите границы, о неверном выборе рубежа обороны (на старой или на новой границе), об удалении войск об баз снабжения, и т. д., но при не принимается во внимание, что обеспечить равномерно сильную оборону вдоль всех границ СССР – против внезапных концентрированных ударов немцев – было просто невозможно.
Возьмем самый идеально выглядящий вариант – выведение на границу (по линии непрерывного фронта) всех наличных на западе вооруженных сил и обеспечение их всеми возможными средствами. Но немцы все равно могли выбрать узкий участок фронта и обрушиться на него впятеро-вдесятеро превосходящими силами.
Теперь предположим, что наша оборона выдержала бы такой удар. Но тогда немцы могли выбрать сразу три-пять таких участков, ударить по ним, и, в случае прорыва на одном из таких участков, все силы бросить на развитие наступления именно через образовавшуюся брешь в нашей обороне.
Предположим, что наши войска отбили и все эти атаки, хотя такое представить трудно.
Но пойдем дальше, сделаем еще одно предположение – что вся наша оборона укреплена «непробиваемыми» ДОТ-ами и ДЗОТ-ами. Но немцы все так же могут пробиться в зазоры между этими укреплениями и пойти дальше. А все эти точки обороны они просто оставят позади себя и будут прорываться дальше и дальше, помогая себе десантами, забрасываемыми за оперативное поле действий наших войск.
Конечно, можно сказать, что теоретически возможно создать сплошные, без изъянов, линии обороны. Типа, например, линии Мажино. Но в СССР такую линию пришлось бы тянуть на несколько тысяч километров (если следовать линии границы), на ее создание ушло бы лет двадцать и невообразимые объемы материалов и средств. Конечно, на это у нас не было ни времени, ни средств.
Но, даже – если так. И даже при этом немцы не стали штурмовать линию Мажино, они просто ее обошли. А на нашем фронте они могли оперировать мобильными десантными группами, забрасывая их за такую линию.
И, теперь, самое главное: даже такие «непобедимые» оборонительные линии и укрепрайоны имеют свою ахиллесову пяту: они не могут обеспечить себе защиту сразу со всех сторон.
Ну, вот, давайте представим себе супер-ДОТ, который не берут ни снаряды, ни бомбы. Но у всякого такого ДОТ-а все равно есть амбразуры и пушечные стволы. А через эти амбразуры их можно закидать гранатами и дымовыми шашками, а сами артиллерийские стволы привести в негодность разными простыми действиями.
А пока отдельные спецгруппы разбираются с этими обойденными центрами и линиями обороны – ударные группировки противника идут дальше и дальше. Брестская крепость сопротивлялась более месяца, но немцы за это время взяли Минск и подошли к Смоленску. И даже если бы таких крепостей оставалось в тылу у немцев десять, двадцать или больше – как бы они помешали немцам подойти к Ленинграду и приступить к штурму Москвы?
Что можно противопоставить такой тактике? Предположим, наши командиры по каким-то причинам оказались неспособны придумать здесь что-то новое. Но, вот, когда ход войны повернул в нашу пользу и мы стали применять эту же тактику, оказалось, что и у немцев нет способов как-то ее нейтрализовать.
Наши войска приблизились и вошли на территорию Германии и ее союзников – здесь у противника и с коммуникациями проблем нет, нет и холодных зим, нет и партизан в немецком тылу, но бороться с правильно организованными прорывами, избегать «котлов» окружения, ставить надежные заслоны на танкоопасных направлениях, не умеют и немецкие командиры! Точнее – они пытаются это делать, но у них это не получается. Точно так, как это было у нас - когда мы стояли в обороне, а немцы рвали ее в клочья.
Значит, это тактика – всеправильна и всесильна! И за прошедшие с тех пор восемьдесят лет – при всех изменениях в вооружениях и в оснащении войск – нечего в этом не изменилось. Так же американцы воевали в Ираке, и так же там иракцам не удавалось удержать сплошной фронт.
Поэтому все досужие разговоры, что мы-де не умели воевать, а немцы – умели, это пустой вздор. И мы, и немцы воевали так, как нам позволял противник. Когда мы накопили сил и научились наносить концентрированные удары – немецкая оборона трещала и лопалась с тем же грохотом, что и наши оборонительные порядки в начале войны.
На это можно возразить, что там, где противником была организована упорная оборона – там немцы застревали надолго. Частично это – верно. Если бы французы взялись оборонять Париж, то немцам пришлось бы заняться его осадой. Но они также могли просто остановиться у стен Парижа и громить его авиационными бомбардировками. У немцев была также и «Большая Берта», которая забрасывала снаряды с зарядом в полтонны взрывчатки за 50 и более километров.
Но для нашей войны такой общий вывод был бы неверен. Немцы подошли к Ленинграду, взяли его (вместе с финнами) в осаду, но штурмовать его – не стали!
Немцы подошли вплотную к Москве, но, встретив даже несовершенное сопротивление (они видели, какие силы перед ними выдвигались – военные училища, ополчения, войска НКВД) – остановились.
В районе Сталинграда немцы прижали наши войска со всех сторон к Волге, бомбардировали их всеми возможными средствами, но на решительный штурм – не пошли.
Этому есть две причины. Первая – но не главная – немцы в зиму не воевали. Пришли холода – надо организовывать зимовку. И люди, и немецкая техника для войны зимой не были приспособлены. Люди не хотели вылезать из теплых землянок (пока им не привезут теплой одежды), личное оружие на морозе глохло, танки не заводились, в самолетах летчики отмораживали себе руки и ноги.
Но, при всей ее важности, эта причина – только второстепенная.
Первая причина – этот тот главный фактор, который только и мог воздействовать на немецкую сторону. Этот фактор – неприемлемые потери в живой силе!
Немцам он ранее был неизвестен. Во всех предыдущих войнах немецкие войска обходились малыми потерями. Гитлер о них даже никогда и не упоминал.
Поначалу все так шло и в Восточной кампании. Уже в июле-августе полевые командиры начали тревожиться. Но штабы и сам Гитлер на их жалобы никак не реагировали: война скоро кончится, потерпите. При этом свои потери стратеги в немецких высших штабах тут же соотносили с невообразимыми потерями у противника – ясно, что таких потерь русские долго не выдержат.
Но, начиная со Смоленска, фактор невосполнимых потерь (убитыми и ранеными) в живой силе стал беспокоить и штабы.
И отказ от штурма Ленинграда - это действие уже именно этого фактора. Обозначим его в современных выражениях. Это – неприемлемый уровень потерь в личном составе войск.
Сейчас он уже признан главным и в официальной военной доктрине США. Именно при причине этого фактора американцы ушли из Вьетнама. Он был первенствующим при планировании войны «в Заливе». Именно из-за него американцы сейчас уходят из Афганистана.
Когда Гитлеру доложили о возможных потерях личного состава при штурме Ленинграда, он сразу дал приказ на удушение города блокадой и на отвод от него основных сил северной группировки.
Когда речь зашла о плане захвата Москвы – этот вопрос для Гитлера был уже первым. И решение - идти в обхват, перерезать коммуникации и разгром окруженных войск силами артиллерии и авиации.
В отношении Сталинграда возникает некоторая странность. Ведь если задача была прервать коммуникации между центром и югом России, то что мешало это сделать выше или ниже города? Но – надвигалась зима, и немцы опять думали перезимовать, дождаться весны и заняться «окончательным решением» уже с наступлением теплых дней.
И, опять, главный фактор – желание избежать потерь живой силы от военных действий в условиях русской зимы.
Но почему бы тогда не дать согласия на выпрямление линии фронта, которое предлагал Паулюс? Опять – уверенность Гитлера, что русские до весны ничего серьезного не предпримут. И, в добавок, отступать от стен Сталинграда Гитлер не хотел из чисто пропагандистских соображений. Ведь и в прошлую зиму, под Москвой, немцы вовсе не были наголову разбиты, Но, однако, они потеряли Японию как союзника против СССР и сильно расстроили Муссолини (который с этого времени стал противиться посылке каких-либо новых своих дивизий на Восточный фронт).
Здесь надо сделать также одно важное замечание. При оценке «неприемлемых потерь» Гитлер брал в расчет только потери немцев. Потери итальянцев, венгров, румын, словаков, испанцев и других его мало интересовали. В немецком генштабе иногда не брали в расчет даже и потери в частях австрийцев и люксембуржцев – которые, вообще-то, давно уже стали гражданами Германии.
Вот этот фактор, начиная со Сталинградской битвы, и стал решающим для немцев. При этом – дело не в самом провале для немцев этой битвы. На самом деле, ее нельзя брать отдельно.
Сталинградская битва – это часть большой стратегической операции Сталинград-Ржев. Сталинградское окружение удалось потому, что у немцев на флангах там были слабые союзники (что доказывает, в свою очередь, что немцы каких-то частных подвижек советских войск совсем не боялись; главное, что они уже вышли к Волге, а где перекрывать эту важную коммуникацию, в самом Сталинграде, или выше, или ниже его – это не так уж важно!), и потому, что немцы не могли своевременно перебросить туда свои надежные соединения. А не могли они этого сделать потому, что на Ржевском направлении они испытывали постоянные атаки войск, управляемых Жуковым.
А Ржев для них - более важен. Во-первых, прорыв на этом направлении угрожал снятием блокады с Ленинграда. А дальше – и возможным разгромом всей северной группировки войск, ослабленной отвлечением ударных корпусов на южное направление. Во-вторых, то, что войсками в этой операции командует сам Жуков, убеждало их, что и для Сталина это направление – важнейшее.
А раз так, то ни одной части снимать с центра и перебрасывать на помощь окруженной армии Паулюса никак нельзя: на своем «второстепенном» ему надо всего лишь продержаться до весны, а там можно будет направить все усилия на захват бакинской нефти и Кавказа в целом.
И если смотреть на объективные итоги всей этой зимней кампании, они в целом в пользу немцев. Позиции в центре – устояли, и сам грозный Жуков тут ничего не добился. У Сталинграда – да, немцы потеряли целую армию и были «отодвинуты» от Волги. Но вот холода пройдут – и решающее наступление на юг возобновится.
И общий баланс всей этой кампании: у немцев - 300 тысяч потерь под Сталинградом (среди которых румыны, венгры и итальянцы, которых можно не брать в счет), у русских – до 1 млн. потерь на ржевском направлении, без какого-либо изменения линии фронта в их (русских) пользу.
Вроде бы, беспокоиться им – не о чем. Зимой, как обычно – отдельные неприятности, летом, как обычно – решающие победы.
Но, тем не менее, эффект от Сталинграда для немцев – и для Гитлера, оказался ошеломляющим. И это – влияние того фактора, который до этого вообще во внимание не принимался. Оказалось, что война, даже – победоносная, имеет для Германии тот предел цены, которую не готовы платить ни нация, ни немецкие генералы, ни сам Гитлер.
При этом сталинградский эффект, вне всяких «арифметик», имел для немцев троякое значение. Первое – лопнула вера в Гитлера, как руководителя, которые добивается всех своих побед «малой кровью». Во-вторых, у самих немецких войск исчезла вера в то, что «немцы – никогда не сдаются!» Оказалось – что сдаются, и что сдаются – перед «дикими славянами».
В-третьих, само население Германии впервые ощутило, что «война пришла и к ним!». В немецкие семьи стали приходить извещения, из которых трудно было понять, погиб ли их отец, брат, сын «славной смертью» на русском фронте или его сейчас мучают в плену у диких русских.
И немцы в самой Германии по-другому стали смотреть на «недочеловеков» в лагерях и на их фермах: ведь вполне возможно, что их родной человек сейчас как раз находится «под пятой» у родных этих «недочеловеков».
Но здесь важно отметить вот еще какой феномен (его значение еще предстоит оценить историкам): несмотря на все это, вера в Гитлера у населения Германии не ослабла – даже в Берлине «воевать за Гитлера» выходили старики и дети; но она стала слабнуть в войсках - у солдат, у полевых командиров, в штабах и даже среди высшего генералитета.
И для дальнейших военных действий это имело решающее значение: солдаты стали понимать, что «есть жизнь» и после поражения в бою, офицеры стали сомневаться, что «верха» их выручат из любой сложной ситуации на фронте, сами «верха» осознали, что Германия может и не победить в этой войне, а значит – надо думать о том, как жить «потом» - без победы и без Гитлера.
И все немцы поняли, что, как раньше они шли на войну как на «истребление» диких славянских народов, так теперь экран истории повернулся в их сторону, и теперь уже им надо думать о том, как самим спастись от «истребления» силами своего противника.
И здесь их пути с Гитлером разошлись: Гитлер считал – и провозглашал! – что для Германии: или победа вместе с фюрером, или смерть! А немцы уже не хотели погибать вместе с Гитлером. Они уже решили для себя: если с Гитлером возможна победа, то пусть будет – победа! Но если с Гитлером это не получится, то они готовы жить и без Гитлера.
И опять подчеркнем, что первые это поняли – люди в шинелях, население в массе все еще верило Гитлеру и многие гражданские люди все еще возмущались «пораженческими настроениями» среди военных. Но те люди, которые потеряли своих близких на Восточном фронте – уже больше верили военным, чем Геббельсу.
И теперь – как Сталинград отразился на настроениях наших войск. на нашей стороне все было проще. Газеты и радио сообщали только о нашем успехе; о потерях под Ржевом ничего не сообщалось. Поэтому в полевых частях и солдаты, и командиры знали только одно: у нас есть силы победить немцев, надо давить, загонять их в котлы, а для уничтожения окруженных войск Ставка даст столько сил и вооружений, сколько надо.
Конечно, в «верхах» знали что, что это – не так, что силы наши – еще ограничены, что немцы – очень сильны, что при малейшей оплошности или ошибке они не только способны разорвать кольцо окружения, но и загнать в котлы наши части, что они еще могут добиваться успехов, концентрируя свою мощь, практически на любом направлении и что противодействовать им еще очень и очень сложно.
Но для всех уже стало ясно одно: что мы можем побеждать немцев, что мы - не одни, что мы получаем помощь от союзников и что «не за горами» - открытие второго фронта. И что победа в этой войне – в конце концов обязательно будет за нами.
А народ и армия после Сталинграда осознали то, что Сталин знал уже с самого начала войны, с самого 22 июня 1941 года – что стратегически война нами – выиграна, что вопрос только – в длительности этой войны и в цене победы в ней. А это уже – целиком в наших руках, главное – не оплошать каждому на своем посту, каждому – добиваться успеха в своем бою, в своей битве, в своей работе.
Итак, зачем я все это пишу? Затем, чтобы ответить на один простой вопрос. И вот он – этот вопрос. Что спасло нас в прошедшей великой войне?
И вот – ответ. Не армия и не флот. Не мастерство командиров, и не стойкость солдат. Не наша зима, и не помощь союзников. Всё это бы ничего не стоило, если бы у нас было возможности вооружить народ современным оружием, если бы мы не смогли возместить утраты, в первые же недели войны, огромных масс оружия, техники, боеприпасов, другой амуниции.
Нас спасла промышленность: тяжелая промышленность - производящая металлы, материалы, химикаты, взрывчатку, машиностроение - производящее пушки, танки и самолеты, заводы, производящие стрелковое оружие, средства связи, автотранспорт, одежду и обувь для военнослужащих.
Если бы у нас не было такой промышленности – старой, перевозимой из районов, захваченных врагом, и новой, создаваемой на промышленной базе, построенной в годы сталинских пятилеток, то нас не спасло бы НИЧЕГО!
И я бы сейчас ничего не писал, потому, что у меня не было читателей. Да и меня бы самого тоже, возможно, не было бы.
А что мы сейчас делаем? Сознательно, со знанием дела, с большим размахом, последовательно и целеустремленно уничтожаем свою тяжелую промышленность, свое машиностроение.
Один только пример. Немцы, фирма «Юнкерс», помогли нам построить завод по производству самолетов. Потом на нем мы стали изготавливать ракеты. Сейчас мы этот завод, завод имени его первого директора, Хруничева, снесли, на его месте строим проектно-офисный центр, в котором будут работать, как сообщают, 20 тысяч офисных служащих («Курьеры, курьеры, курьеры…Сорок тысяч одних курьеров!»). А вместо фирмы «МиГ» у нас теперь – стадион. А вместо завода ЗИЛ – торговый центр.
Но вот нам уже всерьез грозят войной. Чем мы будем защищаться? Офисными стульями мы будем громить врага, забрасывать окопы противника мы будем смартфонами и мячиками – потому, что наши танки, самолеты и ракеты не сдвинутся с места, пока нам не пришлют из-за рубежа, для их комплектации, некоторые «незначительные» детальки.
Иного не дано? Ведь так, ккажется, нам говорили наши славные «перестройщики»!
Больше по теме - см. книгу "Вся надежда - на Сталина!"