Глава 4
Время действия - 1858 год.
Низкое серое небо нависло над замершей в ожидании бури равниной. Словно пригнулись в испуге деревья, замерли, ни веточкой не качнут. Вжались в снега деревенские домишки, едва темнеют крыши в сумерках.
По узкой тропинке, то и дело проваливаясь в глубокие сугробы, пробралась Василиса к потемневшему от времени и непогоды кресту.
- Ах, маменька, маменька... Как же мне не хватает тебя! Помоги, подскажи, что же делать мне?
Вот уже неделя прошла с того дня, когда красавец-генерал выторговал её у старого помещика. Уже миновали рождественские гуляния, и вовсю гремели весёлые святки. Ходили по деревне ряженые, стучались в дома, не давали спать. Гадали вечерами девки на суженых.
Отбыли из поместья важные гости. Следом уехал старый барин, и всеми делами в усадьбе заправлял Кирилла Петрович. Выполнять поручение покупателя, отправлять девиц в город он не спешил, и в сердце Василисы порой закрадывалось сомнение – да полно, на самом ли деле всё было, не подшутил ли над нею генерал? А может быть, он передумал?
Собран был небольшой дорожный сундучок, уложены в него нехитрые Василисины одёжки и оставшиеся от матушки красный сарафан да расшитая золотистыми нитями душегрея. Рогатую кичку, украшенную жемчугом, Матрёна взять не позволила:
- Чай, не одна ты наследница у матери!
- Кто же ещё? – удивилась Васёна. – Нешто Федюнька?
- А он вырастет, женится – что невесте преподнесёт? Уж не я ли должна подарок готовить?
- Невеста, никак, со своим добром придет!
- Ох, какой же поганый характер у тебя! Лишь бы поспорить, лишь бы поскандалить! Тебе слово, а ты сотню в ответ! – Матрёна упёрла руки в боки. – Вот попомни моё слово, будет тебя муж бить в кровь!
Василиса вздохнула.
- Чего сопишь-то? Ох, и дура же ты, дура! Ни одна девица такой глупости не сделала, как ты. Замуж она собралась! За кого?! За отставного матроса! За старика. Вот будешь рожу морщинистую лобызать. Ну, Анютка-дурочка вызвалась – той, понятное дело, деваться некуда. Всё равно до петли доведут. Никто на неё не польстится. А ты-то?! Нашла золото, за тридевять земель за ним ехать.
- Да уж... Стариков и здесь хватает, - тихо сказала Василиса.
- Ты про кого это? – продолжала стервозить Матрёна. – Ты, девка, не всяко лыко в строку! Рот-то прикрой. Ксюха, небось, не жалуется. И родные её всем довольны.
И вдруг всплеснула огорчённо руками:
- Ай, дура-дура... Что ты наделала! Девицы сказывали, что вы с Ксюшкой шептались о чём-то. Не она ли тебя надоумила? Соперницу с глаз долой изгоняла, чтобы ей возле барского тепла греться помех не было. А ты бы своей головой подумала. Неужто на тыщи вёрст девок им в жёны не нашлось? Знать, так хороши женихи-то, что в здравом рассудке за них не пошёл никто! Эххх... – Матрёна безнадёжно махнула рукой, и по её щеке побежала крупная слеза.
Смутили слова её Василису. Верно ли поступила она, поверив словам Аксиньи? Может, и впрямь не помочь она хотела, а избавиться от неё? Знала ведь, каков у старого барина норов – вынь и выложь ему, чего требует. За место своё побоялась? А женихи – каковы они? Как там генерал сказал – старые морские волки? Наверное, пьяницы... И драться будут...
С иной стороны посмотреть – а что ждало её в деревне? Барская спальня... Сплетни... Если и женится кто из ребят после такого, так век за обиду попрекать станет. Али вот за вдовца какого выдадут. Чем лучше-то?
Голова от дум шла кругом. И старая бабушка ничем помочь не могла, потому как не знала она, какие они, эти матросы, чего ждать от них. Плакала только, надрывала внучке душу. И каждый вечер ходила Васёна на могилку матери, тропинку протоптала. Каждый раз прощалась навек, и совета спрашивала, и благословения.
Вот и теперь – молила, просила дать покоя душе и уверенности, что всё она сделала верно.
- Маменька, как быть?
- Цвинь-цвинь... – на тёмную перекладину креста слетела синичка.
Красавица-птица! Крутилась, показывала себя со всех сторон. Глазками-бусинками насмешливо поглядывала:
- Цзинь-пинь...
Улыбнулась Василиса. Не знак ли это? Не душа ли маменькина благословить её с небес спустилась? Протянула руку.
Птичка слегка в сторону отскочила, но далеко не улетела. Говорить говори, мол, а руками не тронь! Хвостиком покачала:
- Цвинь-цвинь-пинь...
- Благословишь ли, матушка, в путь дальний? – Василиса опустилась перед крестом на колени.
Синичка перескочила на нижнюю перекладину:
- Цвинь-пинь! – а сама головкой кивает, словно соглашается.
- Верно ли поступила я?
- Цвинь-пинь-цинь... – соглашается синичка.
- Спасибо, маменька, родимая!
- Ваааськааа! – зазвенел над деревней голос Матрёны. – Васька! Где ты опять?
Василиса вздохнула, поднялась, отряхнула снег с подола и направилась к деревне.
- Василиса! – навстречу уже бежал Федюнька, тоненький, бледный. – Там дед Михайла за тобой приехал. Повезёт вас в город.
- Сейчас? – удивилась Василиса.
- Ага... – Федька шмыгнул носом. – Вась, а ты совсем уезжаешь, да? Совсем-совсем?
- Совсем... – Василиса обняла братишку.
Федька судорожно сглотнул, прижался лицом к её боку.
- Ну-ну... Не горюй, милок. Я тоже скучать буду, только по-другому никак не получается. Ты уж прости меня, родной. - Она поцеловала застывшую на холоде щеку брата. – Ну, идём.
А возле дома уже суета. Столпились бабы, девчата, ребятишки – все прощаться пришли.
- Что же на ночь-то? Да и метель кабыть собирается... – говорил кто-то в толпе.
- Знать, Кирилла избавиться от девок решил, на верную гибель шлёт...
- Ооой... – горестно зажимали бабы рты ладошками.
Суетился отец, укладывал на розвальни, в которых уже сидела Аннушка, сундучок, трясущимися руками распушивал набросанную солому.
Вошла Василиса в избу, в последний раз поклонилась иконам.
- Полушубок-то скидай! Чай, в теплые края едешь, там он без нужды будет! – строго сказала Матрёна, войдя следом за падчерицей. – Зипун вон надень.
Вздохнула Васёна, сбросила с себя тёплую одёжку. Сестрице как раз будет. Натянула тонкий валяный зипун.
- Ничего, замерзать будешь – рядом с санями беги, согреешься, - словно успокаивая саму себя, пробормотала мачеха. – Понёву мою старую поверх своей надень, всё теплее будет. И хлеба вот возьми! – она протянула узелок с завязанной в него краюхой.
- Благодарствую, - поклонилась Василиса.
- Ты это... Обиды на меня не держи, если что. Зла я тебе никогда не желала.
- Бог простит, и ты меня прости, матушка. За науки спасибо.
- Ну, так иди. Пора ехать.
Пока со всеми простились, да расцеловались, да все пожелания с благословеньями выслушали, солнце за тучами садиться стало. Старик Михайла, бывший в поместье сторожем, беспокойно поглядывал на набухшее небо, покряхтывал, однако виду старался не показывать.
Наконец сани-розвальни выехали из деревни. Старик нахлёстывал лошадку, торопясь добраться до метели хотя бы до соседней Орловки.
- Что же, дедушка, Кирилла Петрович-то в ночь нас решил отправить? – спросила Василиса.
- Да кто ж его знает, - с досадой сказал Михайла. – Стукнуло ему в головёнку, что ехать непременно сейчас нужно. Уж я и так, и сяк – ни в какую. Сердиться стал, высеку, говорит, на конюшне. Что же делать...
- Ничего, дедушка, на всё воля Божья! – сказала Аннушка.
- Как же ты решилась-то? – спросила её тихо Василиса. – Тяжела дорога-то, сказывают. Выдюжишь ли?
- Будь что будет! – махнула рукой Аннушка. - А ты в солому-то ноги закопай, в солому. Теплее будет.
- Да ничего, вроде пока не зябнут. Ты сама-то как?
- А я все свои юбки на себя надела. И теплее, и меньше грязи видно будет...
Василиса с жалостью посмотрела на Анютку:
- И что, ты всегда вот так мучаешься? Всегда такой ходишь?
- Нет. Летом, жара когда, я здоровая делаюсь. Сил только набрать не успеваю. А как холодно становится, снова...
- Тяжко тебе в пути-то будет.
Аннушка молчала.
- Смотри, деревья-то на той стороне реки гнутся, ветви треплет, словно ветром. А ветра-то и нет. С чего бы это? – спросила Василиса после нескольких минут молчания.
- Не знаю... Может, мерещится в сумерках? Дедушка, а что это? – громко окликнула Аннушка старика.
- Где? – Михайла обернулся. – Эк его... Буря-то, буря...
И вдруг сорвалось, завыло вокруг, швырнуло в лица девиц клочки соломенной трухи.
- Укройтесь вот! – старик вытащил из-под себя грубую конопляную дерюгу.
Девушки развернули полог.
- Подтыкай, под жерди подтыкай! – командовала Аннушка. – Иначе солому нашу разнесёт.
- Ветер ничего, - бормотал старик, поглядывая на чёрное небо. - Снег бы не пошёл, тогда беда. Успеть бы до Орловки добраться. Нннооо!
Он нахлестывал лошадку, которую торопить и нужды не было. Чуя приближение метели, она резво бежала по накатанной дороге. Но вот хлестнули первые пригоршни колючего снега, заплясали на дороге белёсые вихри, смешалось всё вокруг в одно мутное месиво.
Аннушка нырнула под полог с головой, потянула за собой Василису:
- Хоть дышать-то легше будет.
Однако вездесущий ветер проникал под дерюгу, пролезал между складок тонкого зипуна, леденил до костей.
- Замёрзнем мы, Аннушка, - жалобно сказала Василиса, беря холодной ладошкой пальцы подружки. – От дома, считай, отъехать не успели.
- Судьба, значит, нам в родных местах упокоиться, - флегматично ответила та.
Василиса замолчала, прислушиваясь к происходящему вокруг.
- Теперь понятно, почему Кирилла нас отправлять не спешил, - сказала она вдруг. – Погубить нас решил. Ждал непогоды, чтобы наверняка.
- Да не он решил, а барин. Говорят, он на тебя глаз положил?
Василиса не ответила.
- То-то же, - продолжила Аннушка, не дождавшись ответа. – Ты сбежать от него надумала, а он по-своему решил. Потому, видать, сам из поместья и уехал, чтобы люди не его винили, а управляющего.
- А ты?
- А я-то кому нужна... Бесполезная душа. Никому убытка нет от моей гибели. Деда Михайлу тоже не жаль, он своё отжил, отработал. Вот и послали его. Всё заранее продумано.
Значит, вот как оно получается! Вот и конец пришел. Не рано ли? И не видели они ещё, почитай, ничего в жизни своей. А Марьюшка, много ли она успела увидеть? Да и маменька тоже... Ну да, замужем была, детишек нарожала. Только окромя труда тяжелого и не знала ничего. Отец, конечно, добрым мужем ей был. Да много ли им счастья выпало? А кичку с жемчугами жалко. Маменькина кичка, памятная. По большим праздникам ношеная. Матушка-то в ней красавицей смотрелась. Бывало, сарафан красный, праздничный, что в сундучке лежит, наденет, да рубаху расшитую, да передник – словно боярыня выступает. У боярынь-то сарафаны, небось, побогаче были? Ну и ладно, зато красотой и статью маменька покрасивше их была.
- Цинь-цвинь-пинь! – вдруг послышалось снаружи.
Василиса откинула дерюжку. На отводе саней, прямо перед её глазами, сидела та самая синичка, что давеча утешала её.
- Откуда ты? Нешто птицы в метель летают?
Синица насмешливо посмотрела на неё и тряхнула хвостиком. Да ведь и нет никакой метели, с удивлением заметила Васёна. Улёгся ветер. Снега, словно волны застывшие, голубеют в лунном свете. А сама-то луна какова – круглая да ясная. И лицо на ней женское. Так на маменькино похоже...
- Цвинь-пинь! Цзинь-пинь! – забеспокоилась синичка. – Не спи! Не спи! Не спи!
Василиса открыла глаза.
- Не спи! Не спи! – тряс её дед Михайла. – Девки, не спите! Замёрзнете ведь совсем!
Метель завывала, бесновалась по степи, хлестала в лица пригоршнями снега, наметала вокруг стоящих саней высокие стены.
- Девки, не спите! Потерял ведь я дорогу! – слезы старика смешивались с тающими на лице снежинками. – Нет дороги-то! Погубил ведь я вас...
- Не плачь, дедушка, - сонным голосом сказала Аннушка. – На всё воля Божья. А ты не плачь. Полезай под дерюжку, тут тепло.
- Эээх! – старик махнул рукой и заплакал, размазывая слёзы замёрзшими ладонями. – Я-то что, я своё отжил. А вы...
- Не буди, дедушка. Так сладко... – едва ворочая языком, пробормотала Василиса.
- Цвинь-пинь! – насмешливо сказала синица. – По-спи! По-спи!
Старик обернулся, взял в руку птичку. Откуда у Михайлы шуба такая богатая? Или не он это вовсе? Уж очень царственная у старика осанка...
Луна улыбнулась, подмигнула ласково. А замерзать, оказывается, вовсе не страшно...
Главы выходят раз в неделю.
Предыдущие главы: 1) Барские причуды 3) Торг
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации! Больше рассказов можно прочитать на канале Чаинки