"Моя любовь была как море на закате: безбрежностью в тёплых красках, воспоминанием о Потерянном рае, в котором ты никогда не был…
Моя любовь была солнцем, обречённым сойти в неведомые глубины и там, в невероятной бездне, умереть и воскреснуть. Или уверовать в воскресение…
Моя любовь была сном на берегах бесконечности, сном, порождающим экстаз отделения души от тела, ради странствий в просторах светоносного, всепроникающего эфира…
И вот, моя любовь исчезла: как иссыхает море, как сгорают звёзды, как проходит жизнь, а вслед за ней истаивает и память…
Ныне я иду долиною смертной тени: с рассветом встречает безнадёжность, а ночью поджидают кошмары. Мир наполнился печалью, что звучит погребальной медью, говорит с душой языком плача, убеждая, что прощание горче смерти…"
Старая рукопись, бережно сшитая суровыми нитками и обложенная для сохранности клеёнкой, горестно повторяла выцветающие от времени строки своего романа. Так дороживший ею автор – давно умер. Впрочем, он бы наверняка зачеркнул это слово, сочтя его излишне прямолинейным, заменив старомодным выражением "сошёл в мир теней", или "отправился в царство света". Но прежде, чем внести исправление, наверняка долго смотрел на небо или на клубящиеся пары чая…
Потеряв своего возлюбленного автора, рукопись осиротела и подверглась забвению. Больше никто не проводил с ней бессонных ночей, не насыщал страницы мерцанием свечи, не касался бумаги живительной силой чернил…
Не сразу, но спустя недолгое время, рукопись перенесли из письменного стола на антресоль; после, с кипой ненужных бумаг, отправили на хранение в сарай. Отныне только пыль предательски забивалась между страниц, да безучастная сырость корёжила бумагу…
"Хранение – это забвение… Быть упакованной в стопку макулатуры, всё одно, что оказаться зарытой в землю…" – так говорила рукопись, жалея не себя, а начертанных строк, лучше которых не было ничего на свете; потому что написавший их человек был гением, способным вознести любовь до края Вселенной. Теперь же, безвестная, она преет в груде макулатуры, в ожидании участи стать вторсырьём…
Тихий омут: бой часов,
Стены, окна, двери…
Жизнь задвинула засов –
И не лицемерит.
Ночь приходит день за днём,
Отражая звёзды:
Входит ангел в тихий дом,
Вечности апостол.
Тихий ангел – ночь тиха:
Слёзы, оправданья…
И восторженно-глуха
Смерть от мирозданья.
"Достоин ли этот мир умершего гения, и вправе ли он знать о его любви?" – думала рукопись, надеясь отыскать ответ на своих страницах. И не могла найти…
В один безрадостный дождливый день, серый, как тюремная стена, двери сарая распахнулись – бойкие, натруженные руки, подхватили туго увязанные пачки бумаг и бесцеремонно выбросили их прямо под дождь…
Ощущая клеёнчатой коркой, как намокают её листы, рукопись собралась с духом, чтобы навсегда проститься со своим автором. Своим единственным возлюбленным на такую короткую жизнь и бесконечность веков, всем своим существом подтверждая истинность его слов, утверждавших, что прощание горче смерти…