Снова начались училищные будни.
Как-то в марте ночью ударил приличный мороз, и утром мне что-то очень не захотелось идти на зарядку. Поэтому я задержался в умывальнике, а когда все училище побежало вверх по Сяде, я спустился вниз, вышел на Вене, повернул направо и, пройдя метров сто пятьдесят, зашёл на Центральный телеграф. Там я прошёл в вестибюль служебного отделения, тогда не было современных режимных строгостей, и стал греться у батареи в закутке.
Полутёмное место это было давно облюбовано курсантами для сачкования от зарядки. Знал его каждый курсант. Как оказалось, знал и Новицкий. Он этим утром решил с утра зайти в экипаж, а по пути заглянул и на телеграф и, к своей большой радости, обнаружил там меня. Так как время зарядки истекало, он приказал мне идти в экипаж, что я и сделал.
Я понял, что на ближайшие три-четыре дня после отбоя я обеспечен весёлым занятием – буду драить гальюн. Вскоре ко мне подошёл Вовка Малофеев, и, недоумевая, сказал, что пару минут тому назад его подозвал старшина нашей роты Ларион Политанов.
Он обрадовал Малофеича, сообщив, что по приказу Новицкого за то, что он вместо зарядки отсиживался на телеграфе, ему объявляются три наряда вне очереди. Бедный Вовка пытался убедить Лариона, что он добросовестно со всеми бегал на зарядку, но Ларион и слушать его не стал. Ещё бы, сам Новицкий приказал. Вовка не мог понять, в чем дело.
Похихикав, я признался Вовке, что на телеграфе был я, и что Новицкий спутал его со мной. Нас всюду привыкли видеть вместе, вот он и ошибся. В конце концов, я подошёл к Лариону, объяснил ему, что Новицкий спутал меня с Вовкой. Ларион сказал, что в таком случае эти наряды объявляются мне.
Я счёл это справедливым и не возражал, в отличие от Малофеича. Правда, после завтрака Ларион отозвал меня и сообщил, что поскольку я сам во всем честно признался, наряды с меня снимаются. Я и тут не возражал.
Ближе к весне, при построении на обед стал приходить Утёнок. Он зачитывал список из нескольких человек, которые должны были следующим утром явиться в ЦК компартии Эстонии. Это означало, что оформление виз на этих ребят прошло анкетную проверку, ничего компрометирующего не обнаружено и остался последний этап – собеседование в ЦК.
Там принималось окончательное решение, достоин ли человек высокой чести "представлять советских моряков за границей". Я помнил, что мне сказали при увольнении в первом отделе "почтового ящика" и ждал: вызовут меня или нет. Наконец, настал день, когда я услышал и свою фамилию. Значит, все нормально, решил я.
В ЦК в кабинет инструктора нас вызывали по одному. Наконец, настала моя очередь. Человек средних лет с едва заметным эстонским акцентом пару минут поговорил со мной ни о чем. Потом перешёл к делу.
Он сказал, что по анкетным данным, по характеристике, данной мне в училище, ко мне претензий нет, но предприятие, где я работал, возражает против того, чтобы меня выпускали за границу.
– Вы являетесь носителем гостайны, – сказал мне инструктор, – спецслужбы за границей могут вас похитить, будут пытать. Это опасно для вас. Мы не можем пойти на такой риск. Моряку всегда найдётся работа и на территории СССР. Поймите ситуацию правильно.
Я сказал, что ничего другого мне не остаётся.
– Вот и отлично, – дружелюбно улыбнулся инструктор, – желаю успехов. Следующий!
Так был поставлен жирный крест на моих планах получить первую визу и ходить в загранку. Оставалось или идти к рыбакам, я наивно надеялся, что вторую визу мне все же дадут, тем более что так мне сказал и инструктор ЦК, или плавать в каботаже.
Как говорится, и там люди живут, но, в основном, в каботаже плавают те, кому визу или вообще не открыли, или прикрыли за какие-то проступки, главным образом, за пьянку, или брякнул что-нибудь неосмотрительно. Помполиты тоже хлеб ели не зря. Да и заработки в каботаже были несопоставимыми с загранкой. Было над чем задуматься.
У нас в группе я один оказался без визы, Хальзов, вопреки опасениям, визу получил.
У наших эстонцев – большая часть осталась без виз. У многих из них кто-то из родственников покинул Эстонию, когда наши ввели войска в 1939 году, другие – с отступавшими немцами в 1944 году, когда наши выбили их из Эстонии. А наличие родственников за границей, хоть и дальних, считалось тогда соответствующими органами недопустимым излишеством.
К началу весенней сессии все с визами определились. Было ясно, кто пойдёт на практику в загранку, а кто будет плавать в каботаже.
Во время учёбы мы несколько раз принимали участи в выборах. Выборам в те годы почему-то придавалось большое значение, хотя и выборами-то эти мероприятия назвать было трудно. Кандидат на каждое место всегда был один, кандидатуру эту выбирали в высоких кабинетах по каким-то таинственным, одним верхам известным признакам.
Состав каждого совета, начиная с районного и кончая Верховным СССР был строго регламентирован.
В каждом из них должен был быть один, раз и навсегда установленный, процент рабочих и крестьян, инженеров и творческой интеллигенции, коммунистов, комсомольцев и беспартийных.
Избирательным участкам спускалась указивка, какой группы и сколько человек они должны подобрать в качестве кандидатов. И вот, в райкомах партии начинали подбираться, согласно этой указивке, кандидатуры. Печатались и развешивались плакаты с фотографиями и биографиями, как их называли, "кандидатов блока коммунистов и беспартийных".
При такой системе, каждый выдвинутый кандидатом мог уже считать себя депутатом. Но нужно было соблюсти формальность и провести "голосование".
Голосование всегда назначалось на воскресенье.
В субботу, накануне выборов, всех нас увольняли только до 23 часов. Обычно в воскресенье подъем был в 8:00, но в этот день всех поднимали в 6:30.
В 7:00 все училище строем оправлялось голосовать. Форма одежды – парадная, пуговицы и бляхи надраены, ботинки сверкают.
На избирательном участке стояло несколько столов, за которыми сидели, большей частью, симпатичные девушки, перед ними лежали алфавитные списки избирателей.
В Советской Эстонии, где коренное население совершенно справедливо считалось недостаточно лояльным по отношению к советской власти, процесс "голосования" проходил так: ты подходил к столу, где лежали списки на букву, с которой начиналась твоя фамилия.
Называл симпатичной девушке свою фамилию. Она находила тебя в списке и говорила другой симпатичной девушке номер, под которым ты значился.
А перед другой симпатичной девушкой стоял ящичек, в котором аккуратно по номерам были сложены конверты с бюллетенями. Девушка находила конверт с твоим номером и вручала его тебе.
Ты вынимал из конверта бюллетень и мог сразу его опустить в урну, или зайти в кабину и вычеркнуть кого-нибудь из кандидатов, или написать на нем что-нибудь хорошее или нехорошее.
Если написал хорошее, это зачлось бы тебе в дальнейшем в плюс, а за нехорошее можно было иметь впоследствии крупные неприятности, потому что, как я понимаю, номера стояли не только на конвертах, но и, невидимые невооружённому глазу, на бюллетенях.
И, как их тогда называли, в "компетентных органах" всегда знали, кто и как голосует и кто "чем дышит".
А потом мы так же строем шли в училище, где нас ждал праздничный завтрак ("выборы" тогда считались праздником), после которого мы получали увольнительные и с чувством исполненного долга разбредались по городу по своим всевозможным курсантским делам. А у "компетентных органов" начиналась самая работа, по неосторожно сделанным на бюллетенях надписям, они выявляли "скрытых врагов".
Как только потеплело, снова начались наши тренировки в Пирита. Мы стали готовиться к чемпионату республики, а, кроме того, в этом году в Одессе должна была пройти спартакиада мореходных училищ.
Спорт спортом, а с начала июля по середину сентября у нас по программе обучения была плавательская практика. Впервые наши ребята должны были пойти в загранку.
Весеннюю сессию я сдал на одни четвёрки. Для меня это был шаг назад.
Утёнок даже провел со мной душеспасительную беседу.
Считая, что меня выбила из колеи ситуация с визой, он призывал мужественно перенести этот пинок судьбы.
Олег ФИЛИМОНОВ
Продолжение следует...
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!
Присоединяйтесь к нам в нашей группе в Вконтакте и Facebook