Наши дни
В комнате полумрак. Свет идет от экрана телевизора. Я не смотрю на экран. Смотрю вперёд. И боковым зрением вижу: за столом, спиной ко мне, лицом к голубому экрану, сидят оба родителя и внимательно что-то там смотрят. Я решаю зажечь свет. Выключатель справа от двери. Я просто поворачиваюсь к стене и начинаю щелкать выключателем. Люстра не загорается. Я упорно продолжаю нажимать выключатель. Свет вспыхивает и гаснет. Это меня напрягает. Страх растет в груди, как поганка из-под коряги. И тут вдруг гаснет и экран. Я погружаюсь во тьму. Страх просто взрывает сердце. Оно начинает колотиться, как бешеное. В темноте и тишине я дрожащим голосом зову: «Мама!.. Па-а-ап… Что вы молчите?». В ответ – глухая, давящая тишина. Я протягиваю руки и начинаю искать вслепую стулья, на которых сидели родители. Стулья пусты и холодны. Я просыпаюсь в страшной панике и начинаю рыдать. Сначала тихо, потом громче и громче. На мой рев в комнату заглядывает мама:
– Что с тобой? Что случилось, доченька?
Я не могу ответить из-за неудержимых, судорожных всхлипываний. Мама садится рядом, обнимает меня за плечи, укутывает одеялом, как маленькую, и начинает покачивать, приговаривая:
– Все хорошо!.. Все хорошо! Я здесь!.. Всё хорошо… Успокойся.
Я, наконец-то, осознаю, что рядом действительно мама, и начинаю успокаиваться. Когда дыхание почти выровнялось, я спросила:
– А папа где?
– В командировке. Завтра приедет. Объясни мне, что у тебя случилось?
– Сон приснился. Страшный…
– Расскажи.
– Там нечего рассказывать. Просто я вас потеряла.
Сон оказался вещим. Отца из командировки привезли в казенном гробу… Водитель скорой помощи, на которой он ездил за оборудованием в областной центр, слегка выпил, пока отец бегал по отделам и складам в поисках медтехники по списку и деталей к ней. А когда он все вопросы решил, все оформил и отгрузил, тоже решил принять с устатку. Выехали за город, остановились на природе. Посидели, отец выпил, водитель добавил, поболтали за жизнь. Поехали. На знакомом повороте, где проезжали тысячу раз, водитель в поворот не вписался. А скорость была предельная – домой ведь ехали, расслабились. И закувыркались почти на ровном месте. Когда водитель пришел в себя, пошел искать отца. По обе стороны от дороги в лес заглядывал, в обе стороны дороги смотрел. Нет никого. И только когда пошел к машине, чтобы сесть в кабину, увидел ноги из-под кузова. Пока следствие, пока экспертиза. Похоронили его только через полторы недели.
Водителя судили. Да, был пьян, да, человека угробил. Но поскольку у него маленький ребенок – дали всего три года. Мама из суда приехала помертвевшей, с остановившимся взглядом. Молчала почти неделю. Потом рассказала, что ей в суде показали фотографии с места аварии.
– Что там было? – спросила я.
– Лучше тебе не знать.
Два года она жила слезами и воспоминаниями. Потом у неё обнаружили онкологию.
Так я оказалась без света. В полной тьме. Что делать? А главное, зачем? Для чего? Для кого? Первый месяц после похорон мамы я не ночевала дома. У знакомых, у дальних родственников, однажды всю ночь просидела на вокзале. И, в конце концов, сняла номер в гостинице.
Если бы не частная художественная школа, в которой преподаю рисунок вот уже почти три года, я бы просто сошла с ума. Но днем были занятия. Иногда с кем-то из студийцев мы оставались и отрабатывали технику. Пока вокруг толпились дети, моё внимание занимали разговоры с ними, сюжеты их рисунков, обсуждение тем, ракурсов. Иногда с кого-то из учеников я делала наброски карандашом, пока они сосредоточенно рисовали. А в конце занятия дарила портрет его хозяину. Ради того, чтобы получить этот рисунок, дети проявляли недюжинное упорство в занятиях. Меня и родителей моих учеников это радовало бесконечно. Так мне тогда казалось. Это стало моей педагогической фишкой.
Когда же я оставалась одна, внутри поднималась тревога, которая достигала своего пика часам к четырем ночи, и в это время я бежала из дома, куда глаза глядят. Днем я понимала, как глупо себя веду. Но наступало время, и я ничего не могла с собой поделать. Чтобы не множить проблемы, я и оказалась в гостинице. Не самой шикарной в городе, но уютной и недорогой.
– Как ты?.. Ну, держись. Если помощь нужна, звони. Всем, чем смогу…
Директриса искусно интонировала голос нотками глубокого сочувствия. Хотя те, кто её знал давно, ни одной этой нотке не поверил бы. Все эти слова – знак вежливости, протокол в таких случаях, или… ей от меня что-то нужно. Но раскручивать эту мысль сейчас не было ни сил, ни желания. Ну, отзвонилась, соблюла этикет. Отдыхай… Не тут-то было.
Продолжение: Впервые в "Сумерках"
Подпишитесь на канал, чтобы ничего не пропустить