В 1888 году в губерниях Эстляндской, Лифляндской и Курляндской вступили в силу законы о полиции, действовавшие в остальных губерниях Российской империи с 1862 года, после проведения очередной полицейской реформы. Если ранее местная полиция контролировалась местным «рыцарством», как на русский язык обычно переводили немецкое слово, означавшее дворян, то теперь полиция переходила в ведение полицмейстера, находившегося в подчинении губернатора, назначавшегося императором.
Необходимость в преобразовании полиции была вызвана многочисленными изменениями в экономической и политической жизни края. При уплотняющейся застройке гуще стало население, да и прежний смирный обыватель шагал в ногу со временем и перестал трепетать от одного полицейского окрика.
Не смущаясь люди недобрые брали, что плохо лежало, да и то, что лежало хорошо, тоже брали. Газеты того времени пестрят сообщениями о том, как то там, то здесь, подобрав ключи к замкам, грабители вынесли из квартиры то или иное-то добро. Если на глаза попадались деньги – тащили деньги, если взгляд упирался в дорогую одежду – брали её. Не стеснялись воровать даже еду. Не всегда даже взламывали двери. Часто пользовались тем, что двери не были закрыты. А иногда так и попросту залезали в окно. Ну а случаев, когда прихватывали с повозки, доставлявшей груз к магазину или покупателю, вообще не сосчитать.
Полицейские власти реагировали остро и хватали любого подозрительного, тащившего какую-нибудь вещицу, владеть которой, по мнению полицейского, у вызывавших подозрение людей не было никакого основания. Срабатывала своего рода презумпция виновности. Надо полагать, что вещи эти полицейские попросту отбирали. Вот оно время, когда целесообразность считали выше законности.
Вещи у подозрительных людей полицейские отбирали вовсе не для того, чтобы прикарманить. Их сгружали в единое место и периодически публиковали список собранного в прессе, приглашая горожан, опознавших свою пропажу в опубликованном перечне, прибыть для возврата собственности.
Всей этой неблагодарной работой занимались городовые, стоявшие на самой первой низшей ступени полицейской службы. Считалось, что они не пользуются правами государственной службы, а служат по вольному найму. Содержались из бюджета города. В отличие от военнослужащих они в любое время могли уволиться со службы. Но городовые старались этим правом не злоупотреблять. И действительно, зачем? Ведь главное было – выдержать первые семь лет. Закон от 3 июня 1892 года устанавливал, что по истечении семи лет городовые должны были получить прибавку к жалованию. По истечении же двадцати лет производилась выплата единовременного пособия. Ну а если терпения хватало на тридцать лет службы в одной и той же полицейской команде, то можно было рассчитывать на выплату пенсии.
Ну а до пенсии старшему городовому полагалось жалование до 180 рублей в год, младшим – не более 150 рублей в год. К этому ежегодно добавлялось 25 рублей на обмундирование.
Зимой городовые носили шинель, из тёмно-серого сукна солдатского образца, на воротнике – петлицы из тёмно-зелёного сукна с оранжевым кантом. На петлицах помещалась светлая металлическая пуговица с двуглавым орлом. Под шинелью – зелёные мундиры.
На голове - чёрная мерлушковая, то есть сшитая из грубой овечьей шерсти, круглая шапка с чёрным суконным донцем. Сверху по шапке крест-накрест шёл красный кант, такой же кант тянулся по окружности. На тулье шапки крепилась металлическая никелированная круглая бляха, на которой был выбит личный номер городового. Над ленточкой — герб губернии или города. Картину мог дополнять башлык, своего рода тёплый капюшон.
Летом носили белую льняную гимнастерку без карманов, подпоясанную затяжным ремнем или длинные двубортные белые кители. В качестве головного убора использовалась чёрную фуражка офицерского образца с черным лаковым или лакированным козырьком. По фуражке тянулись три красных канта: два по околышу, один на тулье. Летом на тулью надевался светлый чехол.
На тулье фуражки, как и на зимней шапке крепилась металлическая никелированная круглая бляха с выбитым личным номером городового и гербом губернии или города. Для защиты от дождя и непогоды вместо зимнего башлыка разрешалось носить капюшоны из непромокаемой материи чёрного цвета.
В такой форме подтянутые городовые несли дежурство в три смены на постоянных уличных постах. На вооружении имели револьверами, которые полагалось носить на специальном красном шнуре, и укороченные шашки, в народе непочтительно прозванные «селёдками». Полицейским рангом повыше закупались более дорогие сабли, а городовые должны были довольствоваться шашками. Кстати, обычно считается, что главное отличие шашки от сабли в том, что сабля имеет так называемую дужку, защищающую пальцы руки. В реальности были и шашки с дужкой – так называемые шашки драгунского типа.
Для жителей XIX века различие было очевидно, но как же отличать шашку от сабли сегодня? К примеру, на фотографии. Немаловажное отличие – степень изгиба клинка оружия. Клинок шашки по сравнению с саблей менее изогнут. Но визуально самое яркое отличие заключается в том, что саблю приято было носить на поясной портупее, а шашку – на плечевой.
Помимо шашек и револьверов в качестве спецсредств городовые имели полицейский свисток.
В городах, имеющих более 2 000 человек населения по закону от 14 апреля 1887 года полагалось содержать не более 1 городового на каждые 500 человек. На каждых четырёх городовых приходился один старший.
Городовых набирали из отслуживших срочную службу солдат и унтер-офицеров. С этим были связаны непростые рисунки на погонах городовых. Впрочем, погоны городовых назывались контр-погонами. В основе этой конструкции лежал укороченный почти квадратный погон с числом лычек, соответствовавших званию, полученному на действительной военной службе. А сверху накладывался двойной оранжевый шнур с так называемыми гомбами или гомбочками, теми же лычками, но только на шнуре. Городовым высшего оклада — три гомбочки; городовым среднего оклада — две гомбочки; городовым низшего оклада — одна гомбочка.
В городах, имевших не свыше 2 тыс. жителей, полагалось 5 городовых, один из них – старший; а затем на каждые 500 жителей ставили еще одного городового. При том, что либеральная интеллигенция любила называть Российскую империю полицейской страной, на душу населения полицейских было едва ли не в три раза меньше, чем во Франции или в Англии. Полицейских не хватало катастрофически. Тем не менее, учреждая посты стремились ставить полицейских так, чтобы ближайшие видели друг друга. Таким образом задолго до появления камер слежения решалась проблема покрытия наблюдением значительных площадей.
