Мужчины в любом случае будут рассматривать женщин как сексуальный объект, уверена Валерия Ланская. Она не понимает актрис, которые благодаря харассменту сделали карьеру, а спустя годы обвиняют «обидчиков». Об этом, а также о роли Анны Карениной в одноименном мюзикле актриса рассказала «Известиям» в преддверии возобновления показов в Московском театре оперетты.
— Чем для вас привлекательна Анна Каренина, а что в ней вам претит?
— Меня привлекает то, что Анна всё делает от сердца, поступает так, как чувствует. Почти все ее поступки я могу оправдать и объяснить, кроме того, который она совершила в финале... Несмотря на разницу в эпохах, я считаю, что она сдалась. Не справилась со своей болью. Надеюсь, что в подобной ситуации никогда не окажусь. Мне трудно понять ее слабость. Отчаяние. Еще труднее — сыграть.
— Вам не кажется, что ее любовь в конце становится больной, навязчивой?
— Не могу с этим согласиться. Она не была навязчивой, да и для Вронского, будь они в другой ситуации, ее чувства такими не казались бы. Просто у него появились другие дела, им надо было на что-то существовать. Они ведь оба сбежали из реальности, сговорились на том, что будут жить вместе, не разлучаясь. Не она стала навязчивой, а он не выполнил своего обещания. Ушел в работу.
— А вы когда-нибудь сбегали из реальности?
— Я ничего подобного от своих возлюбленных не требовала. Для меня были важны не только отношения. Учеба, работа, родительский дом, множество мечт, стремлений, желаний... Не было стремления всё бросить только ради любви.
— Насколько для вас энергетически затратна роль Карениной?
— Она буквально опустошает, играть ее сложно. К тому же мы показываем мюзикл дважды в день — утром и вечером. Но зрители ни в чем не виноваты, поэтому, опустошена я или нет, выхожу на второй спектакль как ни в чем не бывало. Где-то берутся и силы, и энергия. Сцена всё-таки обладает какой-то магией.
— Недавно вышла киноверсия мюзикла «Монте-Кристо». Вас радует, что театральные постановки всё чаще приобретают формат видео, мобильных версий, квестов?
— Конечно, хорошо, что есть съемка нашего спектакля в таком высоком качестве. Это память. Но если говорить о создании спектаклей только для съемки, я категорически против того, чтобы называть это театром. Как угодно иначе, но театр — это обмен энергией здесь и сейчас.
Считаю, что записи необходимы, чтобы у зрителей была возможность познакомиться с постановкой, если они не могут увидеть ее вживую. Например, я сейчас могу посмотреть спектакли с актерами советского периода или постановки Юрия Бутусова, которые шли много лет назад.
— Был период, когда вы переживали, что режиссеры перестали воспринимать вас как драматическую актрису. Благодаря работе в «Школе современной пьесы» он позади?
— Да, сейчас всё в балансе. Драмы тоже много. Недавно мы выпустили спектакль «Толстого нет» по пьесе Ольги Погодиной-Кузьминой — о последних днях жизни Льва Николаевича, о дележе наследства, романов. Прикасаться к его личности и семье страшновато, если честно. С одной стороны, кажется, что всё это было очень давно, в другой реальности. На самом же деле всё настолько рядом! Люди, которые знали Толстого лично, ушли совсем недавно.
— Вы играете его дочь Александру Львовну. Реальных людей показывать всегда сложнее — невелик простор для художественного вымысла. Как готовились к роли?
— Мне здорово помогли ее аудиоинтервью. Она рассказывает об отце, его произведениях, семье, матери. Она была абсолютно преданной Льву Николаевичу, недаром он доверил права на свои рукописи, на всё, что создал, именно ей, а не супруге. Ей же он оставил и Ясную Поляну, которая до сих пор жива благодаря Александре Львовне. Еще в этих записях она говорит про революции, которые пережила, — слушать это страшно. Еще страшнее, что голос ее звучит в таком хорошем качестве, будто она до сих пор жива.
— Самой нетипичной вашей театральной работой стала роль Марии в спектакле «Тот самый день». Можете назвать ее вызовом самой себе?
— Да, это действительно вызов, я никогда не играла событий наших дней, где надо говорить сегодняшним языком, носить джинсы и разодранную майку, ругаться нецензурно. Более того, до определенного момента мат на сцене для меня вообще был неприемлем — я этого не понимала и не принимала.
— Меня, кстати, удивляет эта позиция. Театральное искусство отражает жизнь, а в жизни, хотя бы в редких случаях, матом ругаются почти все.
— Мне всегда казалось, что театр должен быть чистым, светлым, подающим пример, там должна быть правильная речь. Это место, где люди отдыхают от своих бытовых проблем и уносятся в другой мир. Но, оказалось, люди настолько разные, что всех переучить невозможно. Есть определенный пласт зрителей, и их довольно много, с которыми нужно говорить максимально простым, правдивым современным языком. Каким говорят они сами, их соседи, друзья. Только так у них внутри щелкает, и они понимают: «О, это же про меня!» В комментариях после этого спектакля многие писали, что в них действительно попало, изменилось их отношение к некоторым вещам. Значит, такой театр тоже нужен. Не все могут примерить на себя красивую романтическую историю вроде «Унесенных ветром».
— То есть теперь вы не против мата со сцены?
— Я против мата ради мата и против обнаженки ради обнаженки. Но когда мат действенный, когда по-другому мысль не донести, то да, нужно доносить ее так.
— Обнаженки, кстати, действительно стало много и на сцене, и в кино.
— Дань времени.
— Как часто откровенные сцены кажутся вам оправданными?
— По-разному, наверное, 50 на 50. Есть масса примеров, когда легко можно было бы обойтись без раздеваний: некрасиво, ненужно, пошло.
— Сегодня, как никогда, популярны идеи феминизма. Что вы о них думаете?
— Думаю, что, в основном, феминизм — это про политику. Мы становимся сильнее, а оттого и более заинтересованными в праве на слова, свободу слова, в желании быть ближе к власти. Но несмотря на это, мужчин-правителей по-прежнему гораздо больше. Если же женщина просто хочет занимать руководящую должность и вести за собой людей, мужчин в том числе, можно просто найти какой-то бизнес, который будет ей органичен. Например, в индустрии красоты.
— Вы за то, чтобы у женщин были равные права с мужчинами?
— Сложно сказать. Смотря в чем.
— Например, чтобы вы получали такой же гонорар, как ваш партнер, если вы оба играете в проекте главные роли. Как правило, у мужчин зарплата в среднем больше на 30%, только потому, что они мужчины.
— В театре, к счастью, такие принципы не действуют, но то, о чем вы рассказали, конечно, большая глупость. Размер зарплаты не должен зависеть от половой принадлежности. Если речь только об этом, то я за равные права. Но мне почему-то кажется, что всё гораздо глубже и сложнее.
— Конечно, в этой идеологии есть и другие аспекты: избирательное право, равные права в браке, отсутствие сексуальной объективации — чтобы женщин не рассматривали только как сексуальный объект.
— Всё равно будут рассматривать, если перед вами нормальный мужчина. В этом нет ничего плохого, лучше так, чем как сейчас в других странах, где все всего боятся. Даже собственных детей ругать боятся, лишь бы никто на них не доложил. Очень много бреда, перегибов. Во всем должна быть золотая середина. Считаю, что мужчины должны оставаться мужчинами, а женщины — женщинами.
— А с харассментом в российской кино- и театральной индустрии вы сталкивались?
— Ну конечно. Мне кажется, 90% артисток с этим сталкиваются. Разумеется, вряд ли кто-то в лоб тебе скажет: «Давай переспим, и сыграешь эту роль». Всё происходит тоньше. Но это было, есть и, думаю, еще долго будет. Слушайте, когда-то этого совсем не боялись, это было нормой. За актрисами шел определенный шлейф: «А, ну понятно, почему она играет». Потом всё это стало более завуалированным.
— Ситуация с Харви Вайнштейном актуализировала эту проблему. Вам понятна мотивация женщин, которые спустя столько лет решились рассказать о домогательствах?
— У меня возникает вопрос, почему они не сказали об этом своевременно. Почему не пожаловались, не пошли в суд, когда это произошло? Кто мешал? Просто тогда многие из них не сыграли бы в этих фильмах, не получили бы роль, не сделали бы карьеру. Но раз уж ты пошла на всё это и всё получила, зачем теперь заговорила об этом? Чтобы все узнали, благодаря чему возникла эта роль и популярность? Нет, не понимаю этого.
— Вы москвичка, из творческой семьи. Говорят, что детям, которые растут в тепличных условиях, потом сложно в жизни, у них нет пробивных качеств. Есть в этом доля правды?
— Я всю жизнь пробиваюсь. Всю жизнь доказываю: то, что у меня есть, — заслуженно. Что я имею на это право. Честно. Своим отношением к профессии. Своей трудоспособностью. И с дистанции сходить не собираюсь, много еще хочу достигнуть. Но толкаться локтями я не умею. Добиваться желаемого всеми путями не могу. Дружить прицельно, намеренно — тоже. Хотя, если бы я проще относилась к каким-то вещам, думаю, добилась бы большего.
— Расскажите, в каких новых проектах вас можно будет увидеть?
— В феврале вышел сериал «Закаты и рассветы», должны будут выйти «Немцы». Пожалуй, первая настолько характерная в моей кинокарьере роль. Потом, очень надеюсь, что в марте-апреле увидите «Новую жизнь», которую мы долго снимали с моим мужем (режиссер Стас Иванов. — «Известия»). Четыре с половиной года! У меня большая роль, серьезная, сложная, многое в нее вложено.
— Вам, кстати, нравится быть музой собственного мужа?
— Конечно! У нас хороший тандем, я ему доверяю целиком.