(подробности по тегу "закреп")
- Ага, - произнёс Северин. В голосе его была слышна благодарность, а во взгляде читалась благодарность за то, что здравый смысл во мне всё-таки взял верх над причинами личного свойства - Я тоже так думаю. А сейчас - уж не знаю, как ты себя сейчас, Лизи, чувствуешь, и что у тебя там за опыт в плане того, чтобы обходиться без сна, но лично я сейчас от усталости просто с ног валюсь. И тебе следует выспаться тоже. Всё, идём со мной, к остальным, они небось, там уже третий сон видят. Всё, Жан, давай, до завтра.
С этими словами он взял Лизи за плечо, и мягко, но настойчиво повёл в сторону двери. Та, впрочем, сопротивлялась не особо.
Когда они вышли наружу, и закрыли за собой дверь, я ещё некоторое время стоял на месте, внутри мастерской, одной рукой упершись в стол, а другой - задумчиво потирая подбородок. Не то что бы после всего случившегося я был удивлён, что с Лизи и впрямь было что-то не так, я терзался этими догадками и различными подозрительными мыслями насчёт её личности, пожалуй, с того момента, когда она встретилась мне у кабинета декана, которому я желал всучить своё заявление на отчисление, а с тех пор она только лишь подкидывала пищи для размышлений. Однако, сколько бы подозрительной и не вызывающей доверия Лизи не казалась мне изначально, я никогда бы не смог подумать, что она отреагирует на высказывание всех этих моих подозрений ей прямо в лицо именно так, как она отреагировала на них сейчас. Я предполагал, что в этот момент она может начать юлить, врать, отмазываться, закатить какую-нибудь невероятную истерику, мол, как и чего ради мы вообще позволяем себе её допрашивать и предъявлять ей столь возмутительные до идиотизма обвинения, могла бы позвать кого-нибудь, дабы он стал свидетельствовать в её пользу, в конце-концов, припёртая к стенке фактами, могла бы попытаться от нас убежать. Могла бы, наверное, даже попытаться на нас напасть или просто отказаться отвечать нам на наши вопросы по своей воле, издевательски бы смеялась, обзывала бы идиотами, дураками, пытающимися влезть туда, куда подобным лопухам лезть это всё равно что запихнуть руку в работающую мясорубку, хамила бы и ёрничала, упорно бы молчала, или говорила, что не понимает, о чём идёт речь. Может быть, и в том, что она во всём созналась, и даже хотела рассказать нам обо всём, не было ничего особенного, если подумать, но то, как она делала, как она при этом себя вела, как выглядела... Ещё тогда, на первом этаже женского общежития, когда она пыталась уговорить нас с Жанной не покидать ту маленькую коммуну, которая создалась под руководством Саши, с которой (точнее даже сказать, с её подпевалами) мы тогда поссорились, в момент, когда Лизи, стоящую за дверью в комнате, в которой мы тогда обосновались, окончательно взбесило не то наше поведение, не то наше упорство, она напомнила мне какое-то древнее, до основания изгнившее существо, которое могло быть человеком лишь многие тысячи лет тому назад, этакого Каина или Агасфера, которого Господь проклял на веки вечные скитаться по миру без цели и понимания сути собственного существования, истёртого и измыленного многими годами и многими сотнями километров пройденного им пути до состояния тех клочков древней ткани, которые археологи иногда находят в различных гробницах и курганов возрастом в несколько тысяч лет, вот только через ткань эту сочилась какая-то жуткая чёрная мерзость, едкость, то, что, как мне показалось тогда, скрывалось за обликом семнадцатилетней девчонки, которая, как казалось мне, довольно хорошо мне знакома, было не только страшно древним, но и страшно грязным, отравленным, извращённым, словно бы соприкоснувшимся с чем-то настолько отвратительным, невыносимо мерзким и противоестественным, что, соприкоснувшись с ним, в ужасе бы отпрянул и камень, и что это древнее, отвергнутое, иссушенное и измотанное временем бесконечными скитаниями нечто не просто соприкоснулось с этой уродливой, гадкой субстанцией, но и стало постепенно пропитываться ею, постепенно втягивать её в себя... Но теперь всего этого не было. Разговаривая с нами, Лизи просто казалась бесконечно измотанным человеком, безусловно, куда более измотанным и уставшим, чем то мог себе позволить любой человек её возраста, но всё-таки, это ощущение, что ты беседуешь с кем-то настолько изъязвлённым и исковеркано разрушенным, что он кажется рисунком на поверхности тонкой пелены, за которой, с трудом ею удерживаемое, бьётся и плещется целый океан чего-то отвратительного, едкого, чёрного и противоестественно дикого, куда-то пропало. Лизи выглядела человеком, истасканным, замученным, загнанным и изношенным как в моральном, так и физическом смысле, но всё-таки она была человеком, а не какой-то запредельной тенью, вылезшей из неведомых глубин бытия материальной вселенной, и оказавшейся внутри тела семнадцатилетней девчонки. У этого человека была какая-то предыстория, какая-то прожитая им жизнь, какая-то мрачная тайна и личная трагедия, мы ничего не знали об этом, и, вероятнее всего, это всё, каким бы оно не было, стоило хранить в себе, никому об этом не рассказывая, но это не делало Лизи каким-то древним демоном в обличье человека, это просто делало её человеком.
И, кем бы она там не была, какую бы роль не играла в том, что сейчас происходило на острове, я не мог не относиться к этому человеку с сочувствием.
Вздохнув и почесав макушку, я всё-таки решил, что мне пора возвращаться к Жанне.