Евдоха стащила штаны прямо на глазах у Юлушки, без стеснения повернулась к ней задом, и начала что-то искать в ящике огромного старинного комода. Юле было стыдно, но она глаз не могла оторвать от бабки, настолько молодым и упругим было её тело - если не знать, то можно было этой женщине от силы дать лет сорок. А вот на груди кожа была старой, морщинистой, в одежде её фигура казалась плоской доской, бывает же так…
-Пялишься? Да ты не тушуйся, гляди. Я уж устарела, чтоб красоту свою прятать, куда ведьмаке старой. Но лучше сюда глянь.
Евдоха вытащила из комода сухую одежду, бросила на стол маленькую фотографию и, подхватив ворох тряпок, пошла за занавеску у печки - переодеваться. Юлушка взяла фото, пригляделась и вздрогнула. На жёлтой, потрескавшейся бумаге стоял…ее Сергей. Он обнимал за талию девушку, они прислонились к старой, наклонившейся над обрывом, иве, и волосы девушки гладким полотном стелились по ветру. Было трудно разобрать детали, но, присмотревшись, Юля поняла - это, конечно, не Сергей. Мужик на фото был немного моложе, мощнее, плечистее, да и одежда другая. В прямые брюки заправлена свободная белая рубашка, на одно плечо закинут пиджак, волосы - волнистые, светлые зачесаны назад. Летящее платье девушки почти насквозь просвечивало на заходящем солнце, вся её фигура просто парила в воздухе, излучала счастье и любовь, а вот лица было не разобрать. Прямо на том месте, где должно было быть её лицо, бумага была исколота чем-то острым, то ли иглой, то ли еще чем-то, но исколота безжалостно.
-Эт его женка будущая порчу на меня наводила. Фото сперла у Потапки, да и… ну и… смогла…
Евдоха вышла из за своей занавески, подошла к Юлушке, встала напротив, подбоченилась, чуть простояла так, а потом закаркала-засмеялась, хрипло, как старая седая ворона. Атласные штаны, подвязанные витым шнуром, расшитая стеклярусом кофта, заправленная внутрь, косынка в маки, узлом назад, тускло отливающие красной медью серьги почти до плеч - со старухи можно было писать картины, только вот некому.
-Ты, девка, рот закрой, да слушай. Ты ж за этим явилась, узнать решила, что да как. От, людишки! До чужих тайн охочие. Что знают, раздуют, чего не знают, додумают. Ладно. Вон, молоко в кувшине, пироги в миске, бери, ешь. Ты там чего мне притащила?
Евдоха сдернула с корзинки салфетку, вытащила наливку, довольно почмокала, плеснула в стакан, махнула, закусила вяленой грушей.
-Хорошие наливки у Ксеньки, всегда славилась мать её, вишь и дочку обучила. А яйца с куличом - эт ни к чему. У меня с ним давно не сложилось, я с бесом больше в дружбе. Хотя, пусть, оставь, съем.
Юлушка вдруг так захотела пирожка, румяного, поджаристого, размером с лапоть, уголок которого выглядывал из-под расшитого петухами полотенца, что она не выдержала, вытащила его и смачно куснула, отхватив треть. Ароматное повидло из лесной земляники потекло по подбородку, бабка кинула ей тряпку, налила молока.
Потом тенькнула яйцом об солонку, обколупала, разломала пополам, половинку разом закинула в щель зубастого рта.
-Он, Потапка, папанька суженого твоего, ходил за мной целый год тогда. Я красивая была, свободная, за мной мужики след целовали, землю жрали, а мне никто не был люб. Я ж подкидыш, меня цыганка бросила тут в селе, от русского нажила, у них такого не любят. Ну и, Марфа, мать моя приёмная, и взяла меня, выходила, пропасть не дала. Хорошая была. Вот померла рано.
Евдоха странно хлюпнула горлом, цапнула ещё наливки, раскраснелась. Юлушка слушала молча, жевала, как во сне, пирог, у неё было странное ощущение нереальности.
-Да. Мне тётка говорила про вашу красоту.
-Говорила… Да про меня тут на сто вёрст знали, из других сел сватать ездили, я всем отлуп давала. А вот Потапка этот зацепил.
Евдоха встала, опять открыла ящик комода, долго шелестела бумажками, вытащила газету и ещё одну фотографию, уже побольше.
-Вот там, в газете, про знатного комбайнера - это про него, свекра твоего покойного. А это…
Юлушка осторожно взяла фото из трясущихся пальцев Евдохи. Там, среди волнуюшихся берёз на поляне, заросшей ромашками, сидела женщина такой красоты, что если бы Юля не увидела это своими глазами, то не поверила бы. Распущенные темные волосы волной стекали на нежную шею, чёрные глаза с поволокой смотрели ласково, полные губы улыбались. Она смотрела на кого-то с такой любовью, что мир вокруг светился счастьем, на худенькие плечи был накинут чей-то пиджак, юбка лёгкого цветастого платья колоколом раскинулась по траве, не скрывая стройных ног и… небольшого, но уже заметного животика.
Евдоха вырвала фото, швырнула его в ящик, хотела было налить себе ещё, но передумала. Встала, подошла к окну, помолчала.
-Бросил он меня тогда. Сменял на жизнь сладкую. Мать Сергея твоего, жена Потапа дочкой большого начальника была. Ну.. И…
Юлушке вдруг стало жалко бабку до слез, она подошла к ней, прижалась виском к плечу, погладила ласково по спине. Бабка подергала плечами, но руку не сбросила.
-А...дело прошлое. Чайник поставлю.
Чай у Евдохи был ядерный, запашистый, все кухня наполнилась ароматами трав, как будто кто-то всесильный распахнул потолок, раздвинул старые стены древнего дома и в него ворвался август, томный, щедрый, печальный. Чай сразу убрал грусть из души, стало легче, тем более, что солнышко повернуло и заглянуло в окна.
-Ну вот, девка. Элла та (во назвали, по новомодному, таких и имён - то не было в селе), вцепилась в Потапа моего, когти запустила до самых печенок. Что только не творила, не вытатанивала, а потом и папку своего подключила. Так они, вдвоём, мужика моего и обратали. Он, смотрю, приходить перестал, как встретимся, так мимо, глаза прячет. А потом и узнала я, они сватов к ней заслали. В тот день я в петлю голову и сунула. Да на грех, плохо верёвку привязала, оборвалась петля моя. Упала, ушиблась сильно. Дитё скинула.
Юлушка смотрела на Евдоху, бабка, пока рассказывала, даже почернела лицом, сидит, как мертвая, синими губами шевелит. Потом, чаю глотнула, порозовела, вроде.
-Я, когда очухалась, другой стала. Прямо, как подменил кто-то нутро моё, знания древние возникли сами, как будто нашептывали мне их ночами. Вот я и в грехи вошла. Не дай Бог кому…
Евдоха допила чай, села поудобнее, пригорюнилась, руку ладошкой под щеку подложила, улыбнулась, так неожиданно светло, ласково.
-Не надоело тебе слушать мою ерунду? Не устала?
Юлушка покачала головой, улыбнулась Евдохе в ответ
-Нет, нет, теть Евдокия. Рассказывай.