- Ми-и-ииш, ну ты погляди, он опять за свое! – раздался возмущенный женский крик откуда-то сверху.
Петровна разоряется. Смотри-ка, переехала в квартиру и сразу вся из себя культурная сделалась, в трусах на двор не выйди. А это, между прочим, его двор, собственный, забором от любопытных глаз обнесенный. И как курил он по утрам на крылечке, так и будет курить. И то, что кроме сапог на босу ногу, парусящих на легком ветерке семейников в мелкий цветочек и душегрейки из старой Зинкиной шубы, на нем нет ничего, не его проблемы. Он в своем дворе хозяин, как хочет, так и ходит. Правда, теперь после обеда опять участкового ждать. Петровна как пить дать кляузу настрочит, и тому, хоть плачь, а реагировать придется. Уже вся улица над участковым смеется, при встрече нет-нет да и спросят, какой нынче на Семеновых трусах узор.
Семен – это вот он, хозяин небольшого ладного домика на улице Загаражной, аккурат напротив четырехэтажки, на первом этаже которой расположился паспортный стол. Невысокий, колченогий, вечно растрепанный, всегда в состоянии легкого похмелья, глава семейства, в котором помимо него самого числились жена Зинка и сынок, Семен-младший. В их семье всех мужчин всегда звали Семенами. Почему так повелось, теперь уже и не узнать, но в целом было удобно. Семен-младший или Семечка, как звали его пацаны за невеликий рост и привычку лузгать семечки, был шалопаем или жиганом, как в редкие приезды звал его дед, Семен Семеныч-старший. Так и говорил:
- Где жигана подевали? Опять, поди, пакость какую учиняет?
Что правда, то правда, до разных пакостей Семечка был большой охотник и за годы упорной практики добился в их организации немалых высот. Всякий знал, если где-то что-то случилось, ищи рядом Семечку. Взять хотя бы оставленный без света целый квартал. Семечка тогда на спор привязал к обрывку телефонного кабеля дужку от навесного замка, раскрутил как следует, закинул на идущие над футбольной коробкой провода и потянул. Ослепительная вспышка, громкий треск, и свет во всех домах в округе погас. Все бы ничего, но как раз в этот вечер по телевизору транслировали какой-то шибко важный футбольный матч, и высыпавшие на улицу мужики готовы были растерзать виновника происшествия. Если бы нашли. Но вся дворовая шантрапа, подбившая Семечку на сей рукотворный апокалипсис, была бита жизнью и не только, потому успела раствориться в сумерках за считанные секунды. Выход был найден почти моментально. При помощи плоскогубцев, ножа и обсценной лексики от ближайшего «Камаза» был запитан вынесенный на улицу телевизор «Радуга», и футбольные страсти закипели уже во дворе. Телевизор был торжественно установлен на пень, оставшийся от спиленного недавно здоровенного тополя, рядом прямо на земле расстелили большой кусок полиэтилена, на котором как по мановению волшебной палочки появилась выпивка и добрая закуска, и праздник спорта начался. Ух, как кричали мужики, когда предмет их обожания забивал гол или делал неудачную передачу. Шантрапа, поняв, что экзекуция откладывается, крутилась тут же, тайком тягая сигаретки из лежащих там и тут пачек. Семечка как негласный герой вечера удостоился чести первым отломить кусок от стянутой кем-то каральки «Краковской», и теперь с аппетитом жевал ее, заедая хрустящей хлебной коркой и перышками зеленого лука. Вкуснее сложно что-то представить, разве только запеченную в углях картошку…или уху из самолично пойманных карасей…или промороженные до звона пельмени, сваренные на печке, с маслом и батиной горчицей…или холодец все с той же горчицей… В общем, Семечка наслаждался и едва не упустил момент, когда пора было делать ноги. Матч закончился проигрышем, и подпившие мужики вдруг вспомнили, что кто-то испортил им весь вечер. Там и тут посыпались подзатыльники, кто-то из мелких уже указывал пальцем на безмятежного Семечку, и уже пошли в его сторону злые мужики, и быть бы Семечке битым, если бы не непонятно откуда взявшаяся Морзянка, их дворовая собачонка непонятной масти, какая-то вся несуразная и несоразмерная. Некрупная телом, но с удивительно большой головой с таким набором зубищ, что мало кто отваживался пройти мимо, если она была не в настроении, Морзянка выкатилась под ноги спешащим на расправу мужикам и разразилась таким отчаянным лаем и сверканием клыков, что они невольно притормозили. Семечка же, поняв, что дело пахнет керосином, прихватил остатки «Краковской» и исчез с такой скоростью и сноровкой, что и Кио бы позавидовал.
К слову, собачонку прозвали Морзянкой за удивительную способность не просто лаять, а делать это в постоянно меняющемся ритме, точь-в-точь азбука Морзе. Этим своим лаем она не давала спать жителям той самой четырехэтажки, чем втайне наслаждался Семечкин батя. Он для виду ругал собачонку, но тут же оделял ее какой-нибудь вкуснятиной, так что Морзянка делала правильные выводы.
Сегодня утром было зябко, ночью шел дождь, и сейчас над улицей полосами плавал туман. День только-только разгорался, было едва ли половина шестого утра, и Семен привычно кутался в душегрейку, сидя на крыльце с сигаретой и кружкой чая. Металлическая эмалированная кружка жгла пальцы и губы, но как раз так и было вкуснее всего, и Семен довольно щурился, глядя на встающее между домами солнце. Даже привычно возмущенный вопль Петровны доставлял ему удовольствие, так что он встал и прошелся по огороду, хотя никакой надобности в этом не было. Ах, как зашлась криком Петровна, когда он демонстративно повернулся к ней спиной и принялся с наслаждением чесать… трусы.
- Охальник! Ни стыда, ни совести! Жди, Иван Палыч сегодня придет к тебе обязательно!
- Угу – пробурчал Семен в прокуренные усы. – Я специально для него и труселя покрасивше надену.
- Что, Сеня, Петровна-то опять зудит? – над забором появилось улыбающееся лицо Петьки, соседа-сварщика, с кем они регулярно усугубляли.
- Не дают ей покоя мои труселя, хоть ты тресни – хохотнул Семен.
- Так ты взял бы и подарил ей парочку, нехай на стенку прибьет и любуется, а? – заржал Петька.
- Меня тогда Зинка самого на стенку приколотит, как чучело.
Зинка могла, это точно. В отличие от Семена она обладала могучими статями и решительным характером, и связываться с ней не рисковал даже участковый, который попал однажды под горячую руку и был бит скалкой вместе с Семеном, за которого взялся было заступиться.
Через два дома от них громко замычала корова. Это Райка снова собралась гнать ее на выпас на заброшенный карьер, куда несчастная буренка ходить категорически не любила. Мало того, что идти надо сначала по асфальтированной дороге, шарахаясь от проносящихся мимо грузовиков, так потом еще и в гору забираться, где, по мнению Райки, росла самая сочная трава. Прям альпийские луга. Откуда только Райке знать, какая ее корове трава больше нравится? Но выбора у коровы не было, и, отчаянно стеная и кляня судьбу на свой коровий лад, она все же вышла из двора и поплелась следом за хозяйкой. Петровна тут же переключила внимание с деталей Семенова гардероба на Райку:
- Рай, а Рай! Ну пошто ты животину мучаешь? Разве ж место корове в городе?
- Ну ты ж как-то живешь – громко ответила Райка, и за спиной Петровны раздался жизнерадостный Мишин гогот.
- А чего ты ржешь?! – тут же взвилась Петровна. – Она ж меня коровой назвала, а ты ржешь?! А ну иди сюда!...
Семен ухмыльнулся, затянулся с наслаждением, оглядывая огородик, и замурлыкал под нос какой-то немудреный мотивчик. Сегодня выходной, на работу не нужно, так что сейчас он растолкает сына и пойдут они на рыбалку, карасей ловить на старом карьере за вокзалом, было у них там местечко прикормленное.
- Сень! – раздался с крыльца громкий Зинкин голос.
- Ась?
- Баньку сегодня топить будем?
- А то как же, будем обязательно.
Банька у Семена была хорошая, и париться он любил. Напариться от души, а потом сидеть на крыльце с кружкой холодного пива и провожать уходящий день.
- Тогда долго на рыбалке своей не торчите, дров надо наготовить…
- Да готово все давно уже и веники я достал, не гоношись.
- Тогда завтракать иди, а я Семечку пока подниму.
Но Семечка уже сам проснулся, выскочил на крыльцо, сбежал по скрипучим ступенькам в огород и с разбегу сиганул в бочку с дождевой водой. С громким уханьем окунулся с головой пару раз, выскочил и умчался в дом. Семен невольно поежился и пошел в дом. Над городом поднималось солнце, сверкая в оконных стеклах и лужах, под крышами ворковали голуби, слышалось гудение первых машин и привычно лаяла Морзянка. Доброе утро.