В поселение мы вернулись довольно рано, нас даже еще не ждали. Теперь-то я догадывалась, почему так... если то, что мне сказали про отношение к вдовам правда, то становилось понятно, почему наши всегда так долго пропадали на рынке. И почему Сайкины бусы вызвали такой восторг. И почему она за них столько заплатила. Три грота... да, уверена, сегодня мы такие купили бы намного дешевле. Но я не хочу об этом думать. Не хочу думать о том, как и почему это получилось. Не сегодня. Не сейчас. Сейчас я хочу просто радоваться со всеми.
А вдовушки радовались. Кто-то даже плакал. Зарна даже не стала сидеть с нами, сбежала куда-то, потому что не могла сдержать эмоций. Надо с ней поговорить. Потому что даже Глая не смогла сказать, что с ней. А ведь они очень близкие подруги.
Мы вынесли из ближайших домов столы, расставили угощения, принесли кто чем богат, и веселились до самого вечера. Все вдовы поселения. И колхозницы в сарафанах, и вдовушки в ужасных платья-мешках. Да, они тоже радовались. Потому что теперь знали, если постараться, то можно избавиться от этой ужасной, вдовьей доли. И дело, оказывается, вовсе не в платьях.
Не знаю, может быть мне не рассказывали. А может быть я не обращала внимания. Но участь быть вдовой в Гвенаре одна из самых ужасных: от тебя отрекаются все родственники. Да, Сайкина сестра Вирра единственная родственница на все наше поселение, которая не отказалась от овдовевшей родни. И то скорее всего потому, что когда их забрали из Хадоа была слишком маленькой и не понимала, почему теперь должна отказаться от единственного родного человека.
Тебя перестают уважать, замечать и видеть люди. У Салины Дар к торговле, но если бы она стала купчихой, то никто бы не пришел в ее лавку, кроме таких же вдов, как она.
У Рыски Дар понимать коров. Ей повезло, что в поселении она смогла применить его к десятку коров других вдовушек. Потому что никто не подпустил бы ее к своей корове вне этого поселения.
А Вилина? У нее Дар к рукоделию, но все эти годы, даже будучи женой господина Гририха, она не доставала портновские ножницы со дна сундука. Потому что шить эти треклятые мешки больно... а другое у нее никто бы не купил...
И у всех остальных тоже так же. Сайка... Глая... Варла... все они вынуждены были держать свой Дар в узде.
Его светлость знатно посмеялся надо мной, когда привез ничего не понимающую иномирянку, утверждающую, что она вдова, во вдовье поселение. Не знаю, зачем он это сделал. Не понимал, что может быть другое отношение к вдовам? Или может быть нарочно, хотел поиздеваться на дурой? Думал, наверное, я взвою и соглашусь на что угодно, как только узнаю, куда он меня собрался везти. А когда не взвыла, то решил подкинуть мне деньжат на всякий случай. Чтобы я прожила этот год в любом случае... а потом послушно вышла замуж за того, на кого они мне укажут.
- Малла, - ко мне подскочили девчонки, и и выдернули меня из-за стола, - хватит грустить! Веселиться надо!
Оказывается, пока я, как аррова ведьма, сама себе мысли путала, вдовы уже сбегали музыкальные инструменты принесли и к танцам готовились. Как интересно. Я еще ни разу не видела местные танцы!
80
Инструменты в основном простенькие были: дудочки всевозможные, какие-то шестиугольные домбро-балалайки, бубны, трещотки...
А Дайра, тихая и молчаливая вдовушка, которую я за все время второй раз только увидела, принесла что-то вроде скрипки... ну, со смычком потому что...
У нее Дар оказывается. Только за три с лишним года в поселении ни разу не доставала Дайра свою гуделку, так ее инструмент называется.
Конечно же, ей первой сыграть дали. Многие же понимали, как это, когда Дар сжигает. А Дайра присела на край скамьи в своем ужасном платье-мешке, глаза полные слез в небу подняла и тронула смычком струны. Задрожала, запела, застонала ее гуделка о тяжкой доле вдовьей рассказывая. О слезах в подушку. Об одиночестве. Об отчаянии. О боли в сердце от потери любимого.
Плакали мы. Для всех нас родной эта песня оказалась. Как будто бы не гуделка Дайрина ее пела, а мы все вместе кричали. И даже господин Гририх плакал. И строители... они как раз со стройки возвращались.
И в тот самый момент, когда каждый из нас о смерти молить стал, как об избавлении, изменилась песня гуделки. Совсем чуть-чуть, едва заметно. Надежда появилась. Крошечная, маленькая, как искорка на ветру, едва живая. Кажется вздохнешь нечаянно и потухнет. Мы все дыхание затаили, чтоб не погасить. А она медленно больше и больше становилась. И вот уже крошечный язычок пламени колышется. И разгорелась наша искорка. Заполыхала во все небо, из надежды в веру превращаясь. И радовались мы. Смеялись. Руки к солнцу поднимали, небо и весь мир благодаря за счастье. Счастье которое еще будет впереди. За будущее.
Опустила Дайра смычок. Замерла.
А мы так и остались счастьем и верой в будущее наполненные. И если несколько минут назад хоть кто-то сомневался, что все будет хорошо, то сейчас... нет. Сейчас мы за веру свою в огонь бы пошли. Плечом к плечу. Велика сила Дайры.
- Кхм... - первым пришел в себя господин Орбрен, - не ожидал. Дайра, вы кем приходитесь Великому мастеру Эрмеру?
Дайра встала, гуделку свою опустила, вздохнула и ответила тихо:
- Дочь...
- Никогда бы не подумал, что дочери Великих мастеров могут оказаться во вдовьем поселении, - улыбнулся этот негодяйский негодяй.
- Нет, господин Орбрен, - Дайра без тени улыбки смотрела на него, - дочери Великих Мастеров могут выйти замуж за воинов. И остаться вдовами.
- Д-да... вы правы, - господин Орбрен. Он даже как-то растерялся... постоял немного в тишине и ушел. Прочь с площади, где мы расположились со столами праздничными.
А мы все молчали. Никак не могли ничего сказать. А Дайра улыбнулась хитро, села снова на скамеечку и заиграла на гуделке. Да так весело, что остальные быстро мелодию подхватили, а ноги сами в пляс пошли.
А танцы здесь обычные... деревенские. С притопами, да прихлопами. Я такие сто раз видела, когда к бабушке приезжала. И танцевала тоже.
Наплясались мы до упаду. А между плясками песни пели. А я несколько наших спела. Из Хадоа... ну а как же еще, если опять мое «Малла Вильдо из Хадоа» включилось, когда я начала рассказывать откуда я их привезла.