пропагандистская хула прибавляет Навальному всё больше голов
Вещий Александр Блок писал:
Всё это было, было, было,
Свершился дней круговорот
Курица снесла яйцо — обычное: белое, тёплое. Из него не сделали яичницу, а стали высиживать. Оно созревало, в нём кто-то начал царапаться, скорлупа треснула, и вылупился птенец. Все считали, что это простой цыплёнок, поместили его в инкубатор и стали взращивать. Птенец рос. Вместо перьев у него появилась чешуя, вместо куриных ножек — когтистые лапы, вместо милого куцего хвостика заструился змеиный хвост, и вместо одной головы возникло двенадцать. Он взлетел на перепончатых крыльях, из всех двенадцати голов валили дым и огонь.
Это Навальный. Покуда он жил в яйце как зародыш, никто его не замечал, кроме тех, кто его высиживал. Когда он вылупился из яйца и превратился в странный неведомый плод, его заметили, но не стали о нём говорить. Когда увидели, что у него перепончатые крылья, ему подсыпали отравленное зерно. Он склевал это зерно, и вместо одной головы у него выросло двенадцать. Когда он уже летал над Россией, его не называли по имени: он был то "блогер", то "берлинский пациент"…
И вот теперь вся российская пресса — и либеральная, и правительственная, и телевизионные каналы — день и ночь грохочут: «Навальный, Навальный, Навальный». Мы видим, как он стремительно взбухает в информационном рассоле, и пропагандистская хула прибавляет ему всё больше голов, всё больше перепончатых крыльев и когтистых лап.
Чувствует ли власть, что её наматывают на чудовищное колесо русской истории? Чувствуют ли либералы, что их кости, как и кости представителей власти, будут вращаться в этом кровавом колесе?
Несколько тысяч сторонников Навального, демонстрантов, арестованы, сидят в спецприёмнике в деревне Сахарово. В этом спецприёмнике, в этой исторической деревне Сахарово сидят тысячи революционеров, которые уже прошли период баррикадной борьбы, проходят этап казематов и ссылок, их лица становятся похожи на лица Каракозова, Каляева и Софьи Перовской. «Навальный! Навальный! Навальный!» — кричат все громкоговорители, микроволновки и утюги.
Неужели больше не о чем говорить? Больше не спускается на воду ни один корабль? Не построен через великие русские реки ни один мост? Не летит к звёздам ни одна ракета? Все забыли про "слезу ребёнка". Забыли, "как хороши, как свежи были розы". Забыли Булгакова, Платонова и Твардовского. Навальный, Навальный, Навальный…
Александр Блок, как и многие его современники из Серебряного века, ждал, выкликал революцию. Лишь позднее, когда «сожгли библиотеку в усадьбе», когда в роскошную блоковскую квартиру подселили матроса («Почему не всех двенадцать?» — иронизировала Зинаида Гиппиус), когда он писал свой прощальный стих о Пушкинском доме, он сокрушённо сказал:
«Но не эти дни мы звали, а грядущие века».
И сегодня "грядущие века" вновь отодвигаются. Вновь не говорят о развитии, о русском прорыве. Только дубинки, щиты, санкции, падение валового продукта, коронавирус и скрип огромного русского колеса, который раз совершающего свой круг, перемалывающего русские алмазы в стеклянную труху.
Я сопротивляюсь этому тупому вращению, упираюсь, вставляю в это гигантское — до небес — колесо свою немощную руку, чувствую, как меня затягивает, заматывает вместе с другими. Утешением и надеждой служат мне стихи всё того же вещего Александра Блока:
Пускай заманит и обманет, —
Не пропадёшь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты…
Илл. Геннадий Животов. "А вы думали — цыплёнок?"