Сегодня мы хотим рассказать вам об удивительном романе поэта Нади Делаланд, который она написала в жанре мистического реализма – «Рассказы старого просода».
Эта книга появилась очень своевременно, именно в тот момент, когда особенно хочется весны, нежности и тепла. Смешная и умная, она прежде всего о любви и преодолении страха смерти. Читается на одном дыхании, вызывая желание перечитать снова и рассказать о ней или подарить дорогим друзьям, хорошим знакомым и всем тем, к кому расположено сердце.
Предлагаем прочитать небольшой отрывок из нее:
Зеркало
Когда я, шелестя и похрустывая, сдернула с зеркала вощеную бумагу и водрузила его в ванной на место прежнего, треснувшего около месяца назад и лежащего теперь на помойке — я сразу почувствовала разительную перемену. Зеркала, конечно, все немного разные — одни слегка вытягивают отражение, другие сплющивают, одни отражают четко, другие более размыто, одни светлее — другие темнее… Но это зеркало пронзило меня какой-то особой, я бы даже сказала посмертной, ясностью. Оно как будто собирало и доносило своим отражением каждую мелочь, оно было реальней отражаемой им реальности. Глядя в это зеркало, я вдруг нашла свою потерянную, самую удобную на свете заколку для волос, на которую давно уже плюнула. В общем, вопреки примете мое старое зеркало вышло из строя, не принеся мне особых несчастий. Напротив, даже вот обрадовало совершенством зеркала, приобретенного ему взамен.
Сегодня я пришла домой почти в полночь. Был ужасный день — на работе завал, совпадения какие-то дурацкие, домой шла, завернула в магазин, не заметила стеклянную дверь и в кровь расшибла нос… Да, это было даже смешно, а в довершение всего мой давний, с тех самых, еще университетских, времен, приятель предложил мне выйти за него замуж. Полный бред, мы знакомы почти сорок лет. К чему портить дружбу двум добрым старым хрычам, не понимаю. В общем, не день, а хрен знает что. Слава Богу, он закончился! Жаль только, что при моей затворнической жизни мне даже некому было пересказать все его нелепые дикие перипетии. Да и спать хотелось невыносимо.
Умывшись (расквашенный нос заложило, и дотрагиваться до него было больно), я отняла руки от лица и почувствовала, что ослепла. На секунду. Это не успело стать мыслью, я быстро поняла, что просто эти идиоты опять отключили электричество. Целую неделю одно и то же! Или это все-таки перегорела лампочка?
Нащупывая в темноте влажной рукой ускользающую железную щеколду и открывая дверь, я подумала о том, что внезапная слепота — это такой лейтмотив моих кошмаров. Помню, мне снилось даже, что я пришла в ванную умываться, вытащила, значит, глаза и, ничтоже сумняшеся, сожрала их.
Или надкусила просто, не помню, врать не буду. Но факт, что пользоваться ими по назначению стало уже затруднительно. Я пришла в ужас, осознав во сне, как меня подставила внезапно напавшая на меня прожорливость, и, не приходя в себя, проснулась. Вспоминая эту историю и уже практически раскрыв дверь, я задним числом сообразила, что зеркало немного светится.
Я закрыла дверь. Зеркало тихо светилось. Этого света было недостаточно, чтобы что-то освещать, но само оно определенно светилось. Едва заметно, утробно, внутренним светом.
Свет исходил из краев зеркала, как это бывает, когда за плотно закрытой дверью — освещенная комната, и ее свет протекает в щели. Я провела по рамке растерянным пальцем — она была неожиданно теплой и слегка дышала. Кроме того, я почувствовала робкий сквознячок, дующий отсюда туда.
Немного выждав, чтобы привыкнуть к происходящему, я прикоснулась пальцем уже к самой зеркальной поверхности — он моментально был втянут темной теплой водой зеркала, как воронкой, в которую утекает вода из ванной. Без усилия я вернула палец обратно — он оказался сухим и несколько секунд слегка светился, зараженный свечением зеркала. По всей вероятности, в зеркале не водились бешеные волки.
Я просунула в него кисть руки, руку по локоть, затем по плечо. Глупо хмурясь, я пошевелила ей и поразмахивала, чувствуя кожей тепло и движение воздуха, как если бы за зеркалом светило солнце и перебирал свежие листья весенний ветер. Немного поколебавшись, я вернула себе руку — зеркало отпустило ее с легкой неохотой. Приблизив к зеркалу лицо, я стала различать слабые звуки, а в мой страдальческий носовой резонатор чудом просочился смешанный запах каких-то цветов и ягод. Зажмурившись, я всем лицом окунулась в зеркало, пустив по коже расходящиеся круги дрожащей теплоты и упругости. В ту же секунду я задохнулась от свежего воздуха, и яркий свет сделал мои веки полупрозрачными красными витражами.
Когда я, наконец, решилась открыть глаза, то увидела, что моя голова оказалась в комнате, которая была освещена непрямыми солнечными лучами, рассыпавшимися из распахнутого окна. Окно на вдохе то испуганно втягивало в рот белую тонкую ткань занавески, то выдувало из нее бубльгумовский пузырь. Мебели было немного, и вся она была из того же светлого дерева, что стены, пол и потолок. На столе стояла тенистая ваза с желтыми листьями, веточками вербы и яркой рябиной. Одна из стен была полностью обнесена книжными полками. Самого беглого взгляда было достаточно, чтобы я узнала их все — это были мои книги, те произведения тех авторов, вышедшие в тех изданиях, что я когда-либо читала.
Наверное, моя голова на стене выглядела этаким безрогим охотничьим трофеем. Стараясь держать его как можно устойчивей в этом солнечном мире, в мире потухшей лампочки я с изрядным усилием подтянулась на руках, которые не смущала царящая в ванной тьма, встала ногами в скользкую раковину и всем моллюском вылезла из зеркала. То есть, конечно, залезла, но в итоге все равно — вылезла.
Наступив влажными домашними тапочками на прочную тумбочку, которая стояла специально под двероподобным зеркалом, я легко соскочила на пол и осмотрелась. Мне нравилась тотальность восприятия, вдруг открывшаяся во мне. Я стояла посреди комнаты, и все происходящее принадлежало мне, было мной. То ли все предметы обладали здесь какими-то особенно чистыми цветами и линиями, то ли качество моего зрения стало иным от этой перемены мира, но я видела очень четко каждую мелочь, каждая мелочь была важна.
Я обошла комнату по периметру, двигаться было легко, как будто я долго ходила с двухкилограммовыми гирями, навешенными на руки и ноги, а теперь их сняли. Нос, кстати, тоже перестал болеть. Из окна был виден осенний разноцветный лес. Я легла животом на подоконник и свесилась вниз головой — до земли было метра четыре, значит, в доме должен быть еще первый этаж. Выйдя из комнаты, я вприпрыжку спустилась по неширокой заворачивающейся лестнице, намертво задавив в себе внезапное желание съехать вниз по перилам. Здесь было что-то вроде столовой — в центре стоял стол, окруженный послушными стульями, у стены — добродушный посудный шкаф, у стены напротив — оранжевый диван. Плотные шторы, посуда в шкафу, абажур — все было такого же веселого оранжевого цвета. В углу из громадного пупырчатого оранжевого горшка росла пихта. Я подошла к ней и проверила землю — влажная. Открыла буфет и сразу разглядела баночку с мандариновым вареньем. Такое получается, когда длинно и тонко нарезают кожуру, а потом варят недолго вместе с соком, мякотью и сахаром.