Читать Часть 1. Писатели поселяют здесь своих героев
В продолжение рассказа о Венеции, начатого в прошлой главке, хотелось бы сказать ещё об одном – возможно, самом важном. Я об этом думал, бродя среди дворцов по белокаменным площадям, спускаясь к самой воде.
Венеция призвана не только поражать и вдохновлять, не только служить чудесной декорацией для самых разных действ, не только напоминать, что самое прекрасное, что есть в жизни, любовь, и самое ужасное – смерть, не так уж далеки друг от друга, а то и связаны между собой.
Своей незащищенностью, своим зыбким будущим, которому реально угрожает общее потепление и как следствие таяние ледников и смертоносный для города подъём воды, она напоминает всем нам, человечеству, и об уязвимости «лучшего, что на земле создано», и вообще о хрупкости жизни на грешной планете.
Ведь неотступно, сантиметр за сантиметром, водная стихия присваивает края этого бриллианта. Строятся дамбы для его защиты, но медленно, медленно…
Пока что лишь в страшном сне могут сбыться сказанные бог весть когда шутливые слова Шарля Монтескье: «Венеция – место, где должны жить только рыбы». А завтра?..
Ну а пока, для многих венецианцев непосредственная угроза – как минимум, их повседневному быту, но и самому городу тоже – таится в переизбытке туристов. Двадцать миллионов приезжих в год, конечно, пополняют своими тратами городскую казну. Но одновременно и вздувают цены на всё и вся. Взлетевшая ввысь арендная плата вынуждает ежегодно уезжать из города примерно тысячу венецианцев. Сегодня в городе осталось лишь 55 тысяч жителей: потеря за три десятилетия свыше половины населения.
Если не переломить тренд, то в ближайшей перспективе коренных жителей тут вообще не останется, и Венеция превратится в город-фантом. Из-за обилия туристов остающиеся горожане чувствуют себя всё менее комфортно.
Во время заходов огромных круизных лайнеров на улицах и площадях просто не протолкнуться. Да и сами эти белоснежные морские громадины, создавая волны, несут опасность историческим причалам, древним набережным.
Демонстрации за сокращение потока туристов становятся всё регулярнее. Порой люди выходят на них с чемоданами – как знак вынужденного собственного будущего отъезда.
Порой – с пустыми тележками из супермаркетов: невозможность покупок по взлетевшим ценам.
Тут и там на стенах вы замечаете плакаты со словами «Туристы, уходите! Вы разрушаете этот город».
А если вам, с позволения сказать, «повезёт», то вы увидите акцию гондольеров, сколь живописную, столь и обречённую. Выстроив свои элегантные лакированные судёнца на пути очередного лайнера, они пытаются воспрепятствовать движению левиафана. Но их дымовые шашки, скорее, привлекут внимание телевизионщиков, нежели городских властей…
Хотя это станет ещё одним проявлением стремления венецианцев своей любовью к родному городу уберечь его от гибели. Опять тема любви и смерти.
…Мы проходим по очередной calle, узкой улице, коих в городе до трёх тысяч. Выходим на следующую campo, очередную небольшую, но всегда живописную площадь. Заглядываем в corte, крохотную площадь, так тесно окружённую старыми домами, что она скорее напоминает дворик. И по crozera, главной улице, выходим туда, куда стремятся все приезжие, – на piazza, центральную площадь, носящую имя святого Марка.
И приближаемся в Большому canale, почти четырёхкилометровой главной водной артерии Венеции. Его ширина колеблется между тридцатью и семьюдесятью метрами, а глубина доходит до пяти.
Однажды мы проплыли по нему на vaporetto – аналогу московского речного трамвая, но более скромных размеров. Величественные храмы и дворцы разных эпох чередовались со сколь затрапезными, столь и живописными домами и домиками. Торчащие из воды навершия деревянных свай, отдыхающие в ожидании новых скольжений по венецианской глади элегантные гондолы, таинственные устья узких каналов – всё это предъявляло особую грань города-сказки.
Проплыла над нами и невидимая нижняя часть одного из символов города – моста Риальто.
По нему стремится пройти каждый гость, и оттого на нём многолюдно, как нигде. Он переброшен через самое узкое место Большого канала – длина его единственной арки не достигает и тридцати метров. Изящный изгиб в своём центре возвышается над водой на семь с половиной метров.
Некогда замечательным Риальто каждый день мог любоваться английский поэт Роберт Браунинг, который в XIX веке жил вплоть до самого своего ухода в одном из этих старинных домов, обступивших древний и терпеливый мост.
В одной из своих поэм он, обращаясь к создателю впечатлившей его токкаты, пишет:
…Ваша музыка приходит, – что же вы в ней принесли?
Что в Венеции торговцы жили точно короли,
Где Сан-Марко стал, где дожи море звать женой могли?
Да, там вместо улиц море, и над ним дугою стал
Шейлоков тот мост с домами, где справляют карнавал.
Чтобы пояснить не совсем ясную строку о «супружеских отношениях» венецианских правителей – дожей с морем, надо вспомнить, что в конце XII века римский папа в знак пожалования «ленной власти над Адриатическим морем» вручил тогдашнему дожу перстень, как бы «обручив» его с Адриатикой. Тогда и зародился ритуал, начинающийся словами: «В знак вечного господства мы, дож Венеции, обручаемся с тобой, о, море!».
Что касается «королевской жизни» торговцев, то поэт тоже не ушёл от истины.
Благодаря почти что островному месторасположению венецианцы были вынуждены сделаться корабелами и мореплавателями. Созданный флот использовался как в военных, для захвата новых территорий, так и в чисто мирных целях – для развития торговли.
Среди купцов нашлось достаточно предприимчивых людей, чтобы Венеция уже в раннем средневековье стала основным финансовым центром континента. Из захваченных земель (под рукой республики были уже многие районы и города Апеннинского полуострова, и даже Крит) везли несметные богатства. Казну буквально переполнили сокровища Константинополя, разграбленного под завесой очередного крестового похода.
Тогда-то и стали активно возводиться роскошные дворцы и храмы.
Рост процветания республики был подорван затянувшимся на три века противоборством с османами и открытием Америки, что перенесло важные торговые пути на Атлантику. Однако накопленного хватало и на создание новых зодческих шедевров, и на организацию пышных многомесячных карнавалов, собиравших прожигателей жизни со всей Европы.
Важнейшая веха – утрата независимости, впервые в истории Венецианской республики. Приход Наполеона, а после его краха – борьба с правителями-австрийцами. В итоге – вхождение в 1866 году в состав объединённой Италии.
И – пояснение к ещё одной строке Браунинга – о «Шейлоковом мосте». Дело в том, что на Риальто и сейчас открыто более двух десятков «торговых точек». А в давние времена там, как рассказывают, были и ломбарды.
Теперь же хотелось бы рассказать о еще одной венецианской реалии, с которой довелось познакомиться в первый, давний приезд в эти края.
…Уверен, мало кому понравится на своей тарелке со снедью вдруг увидеть муху. Поэтому у нас дома и не принята эта шутка. А ведь тогда, на острове Мурано, покупали её со скрытой надеждой разыграть кого-нибудь из гостей. Да и муху жалко – возьмёт её «пострадавший» да и смахнёт на пол. Потеря невосполнимая: тончайшие стеклянные лапки и крылышки разобьются, а купить новую нигде, кроме как на Мурано, нельзя.
Именно здесь вершат своё таинство знаменитейшие на весь мир мастера венецианского, или муранского, стекла.
Лежащий в Венецианской лагуне, Мурано считается островом, хотя это микроархипелаг из пяти островков, разрезанных узкими, наподобие венецианских каналов, протоками. Гондолы, только несравненно более крупные, чем в Венеции, и не с одним, а с пятью гондольерами, степенно проплывают среди рыбачьих барок и моторных надувных лодок. В городе доминируют два цвета – песочный и тёмно-красный.
Выложенные желтоватыми каменными плитами улочки, набережные и площади и – черепичные крыши кирпичных домов.
Для любителей архитектуры и истории здесь немало интересного – соборы, церкви, дворцы. Прекрасно сохранилась ровесница Москвы – коренастая краснокирпичная церковь Святой Марии и Донато, с её сводчатыми арками и двойными белыми колоннами.
В сравнении с ней дворец Юстиниана – новостройка, возведён в XVII веке, но кроме чисто архитектурных достоинств он притягивает и разместившимся в нем Музеем стекла.
Прозрачное и матовое, стекло с радугой красок и густо насыщенное одним цветом – всё это материал, из которого местные кудесники-стеклодувы изготовляли и повседневную посуду, и немыслимые по сложности кубки, люстры, выразительные фигуры животных, птиц, рыб.
Здесь вы узнаете, что секрет изготовления удивительно прозрачного, тончайшего стекла венецианским купцам удалось в XIII веке вывезти из Константинополя. За его разглашение в Венеции светило узилище, а то и смертная казнь.
Поначалу производство развернули в самой Венеции. Но воспротивился средневековый «пожнадзор»: для разогрева базового материала – песка, требовалось создать температуру более тысячи градусов. Необходимый для этого огонь сулил пожары. Тогда и было принято решение перенести производство в безопасное для города место – на остров Мурано, что в трёх с половиной километрах от Венеции.
Вскоре изделия из муранского стекла стали объектом вожделения европейских дворов и знатных особ. Муранские стеклодувы пользовались таким уважением, что их дочерям вопреки прежним нормам было дозволено выходить замуж за венецианских дожей и патрициев с сохранением для их потомков дворянских титулов.
Драматическим временем для уникального стеклопроизводства стало французское вторжение в XVIII веке. Цеха закрываются, мастера разъезжаются с острова. И лишь в середине XIX века энтузиасты смогли воссоздать производство по старым, испытанным технологиям. С тех пор венецианское стекло вновь обрело временно утраченный статус.
…Пристроившись к группе туристов, мы входим в мастерскую, где трудится один из мастеров. Только ради того, чтобы посмотреть, как рождается эта хрустальная фигурка коня, стоит приехать на Мурано.
Надо следить очень внимательно – столь быстрыми движениями из комка расплавленной на ваших глазах огненно-красной массы, то дуя в трубку, то отсекая щипцами что-то лишнее, маэстро создает изящную фигурку. И вот прозрачный конь с развевающейся гривой готов, и, охладив его, мастер с гордостью демонстрирует своё хрустальное творение под восхищённые аплодисменты.
Разве можно удержаться и не купить его – вместе с впечатлениями, которые будут всплывать всякий раз, когда фигурка попадется на глаза? Но нет - кто-то из туристов опережает нас... И в одном из салонов неподалеку мы находим миниатюрную муху, которая и сегодня напоминает о муранском маэстро-стеклодуве.
Неподалеку от Мурано, в той же Венецианской лагуне, лежат ещё два живописных острова – Торчелло и Бурано. Первый застроен не так густо, как Мурано, здесь немало зелёных полей, обрамленных невысокими деревьями. Памятников архитектуры, может, и поменьше, но каких!
Строгий собор со скошенной крышей – Санта-Мария-Ассунта ведёт свою историю аж с VII века. Почти вплотную к нему прилегает мощная церковь Санта Фоска, с ее двухъярусной циркообразной крышей и неожиданно лёгкими белыми колоннами.
Уставшие от впечатлений и переходов могут присесть отдохнуть на высеченное из камня кресло. Ничего что жёстко и неудобно. Предводителю гуннов Аттиле, может, тоже было неудобно сидеть на собственном троне (а это он и есть).
Впрочем, воинственный гунн особенно на нём и не засиживался, отхватывая в V веке всё новые куски от Римской империи.
Именно спасаясь от его набегов, и переселились в те времена на три лагунных острова люди с материка.
Последний из троицы, Бурано, напоминает Мурано не только своим названием, но и плотностью застройки, черепичными крышами и тем, что тоже состоит из пяти островков.
А знаменит он местной разновидностью Пизанской башни – колокольней, за два с половиной века успевшей заметно накрениться. И в еще большей мере – своими кружевницами, плоды труда которых предлагаются в изобилии.
И уже в Венеции, в фирменном магазине муранского стекла, будет обретён главный сувенир – изящная композиция, представляющая важнейшее для христиан событие, произошедшее чуть более двух тысячелетий назад в Вифлееме.
К сожалению, это творение муранских стеклодувов родилось не на наших глазах. Но зато покоится дома на почётном месте и часто притягивает взгляд.
Владимир Житомирский
