Речь пойдет о конце. 80-х годов ХХ века. Он был моим однокашником. Худощавый, не очень большого роста – скорее субтильный, чем солидный. Но ему хотелось выглядеть солидным, и, наверное, получалось.
Лично мне не хотелось. Я не в восторге, когда меня принимали не за того, за что-то другое, не важно лучше, или хуже. Хотя мне бывает немного обидно, когда меня шпыняют, игнорируют, посылают. Не остается ничего иного как идти туда, куда послали, чтобы как говориться, «вернуться оттуда загорелым и отдохнувшим». Впрочем, в те времена я еще не знал, что случается и такое. Я думал, что если уж пошлют, то это конец.
Мы познакомились на первом, кажется курсе, на котором у нас было изрядно дембелей. Шурик демобилизовался из советской армии в каком-то солидном чине – то ли старший сержант, то ли старшина? Не чета мне, не дослужившемуся даже до ефрейтора. А еще он был то ли кандидатом, то ли членом КПСС? В общем, очень солидный молодой человек.
Однако, я бы, может быть, не запомнил его вовсе, потому что на нашем курсе было столько ярких, высоких, уверенных в себе красавцев и красавиц, что он терялся на их фоне. Но возникли два обстоятельства. Во-первых, нас поселили в одну комнату общежития. Во-вторых, как-то раз на медосмотре подошла очередь Шурика входить в кабинет. А дверь была открыта настежь. В те тоталитарные времена нас часто осматривали медики, ведь мы были «солдаты империи». И вот врачиха громогласно произнесла: «А вы знаете, что у вас одно яйцо!»
Когда плохо говорят про «Совок» имеют в виду, в том числе вот таких вот хамоватых врачих. Не знаю, когда она забыла про клятву Гиппократа и врачебную этику. А может она сильно удивилась этому обстоятельству. Прошло тридцать лет, а я эту сцену помню, как будто это было даже не вчера, а сегодня утром.
«А как у вас с этим делом?» - поинтересовалась врачиха.
«Да вроде все в порядке», – ответил своим баском Шурик.
Если бы это случилось со мной, я бы, наверное, провалился сквозь землю, сквозь линолеум пола, умер от стыда. Но у меня всего по два, кроме сердца, желудка, печени, чести и совести. Все, что положено иметь два – в наличии есть. Причем изрядного размера – по крайней мере, так утверждала моя первая жена. Она говорила: «У тебя как у гамадрила!» - некоторых девочек лучше не водить в зоопарк.
И вот с этой девушкой мы на скорую руку поженились и стали жить в семейном общежитии вуза. Вскоре туда же вселился Шурик. Причем вселился он - в опустевшую «келью», из которой уехал на мотоцикле другой наш однокурсник - хитрый парень, который пожил пару лет с некой молодой женщиной. Они, так же как и мы сходили в ЗАГС, но потом, когда высокий красавец закончил учиться, он уехал к себе в провинциальный областной центр, откуда он был родом, а молодую жену свою с собой не взял.
И мы опять стали с Шуриком на какое-то время соседями. Это было время перемен. Шурик встречался мне время от времени с авоськами полными продуктов.
Потом мы некоторое время не виделись, и вот однажды я его встретил вновь. Я уже распределился в некую, что называется пригородную, организацию и работал там. Но меня все тянуло в центр. Не то, что «тянуло», а просто так получалось, ведь наш ВУЗ находится в самом центре. Я привык к центру и долго не мог отвыкнуть. И вот я встретил там Шурика. Неподалеку от нашей Альма Матер.
«Что?», «Как ты?», «Где?», «Я там!», «А я там».
Он сказал мне, что работает в нашем ВУЗе. В те времена возникало много разных проектов, кооперативов. Жизнь бурлила.
«Я заместитель начальника в этом проекте», - сказал он мне. Заместитель? Хочешь с нами сотрудничать? Конечно!
Мы пошли туда, благо это было неподалеку. Я тогда захаживал на наш с ним факультет справить естественные надобности. По-моему и в тот раз я заходил для этого. Пройти по коридорчику было нетрудно. Мы прошли и попали в комнату полную дыма и чернявых мужиков, которые о чем-то как оголтелые спорили в дыму и чаду.
Шурик остановился у стеночки и стал чего-то ждать.
«Ну что?» - спросил я, - «Представишь меня главному? Ведь ты же заместитель». «Конечно, подожди минуту».
Прошло с полчаса, потом еще какое-то время. Я осмотрелся в комнате и понял со всей определенностью, что Шурик – никакой не заместитель главного, а его в лучшем случае младший помощник. А со своими заместителями, нераспознаваемый «главный» - в данный момент в дыму что-то ожесточенно обсуждает.
Я не стал ждать конца этого чада, повернулся и ушел. А он остался стоять у стеночки. Потом мы, кажется, пересеклись еще раз. Я спросил: «Ну как тот проект, в котором ты был заместителем главного?» Он равнодушно ответил: «А, закрылся».
И вот спустя много лет я увидел его краем глаза. Он очень солидный, в хорошем костюме стоял неподалеку от группы пожилых профессоров. И сам был практически как профессор. Я не стал к нему подходить. Много времени прошло, узнает ли он меня?
Я ведь кое-что узнал про него. Например, что он никто - очень корректное, терпеливое - никто. Он терпел и хотел стать кем-то, до самой своей скоропостижной смерти. Но не успел. И хотя он не просил меня, как просили Бобчинский с Добчинским Хлестакова, а через него Гоголя, рассказать о них в Москве-столице, а рассказываю. Жил бы Шурик и у него было одно яйцо. Ему было трудно, но он старался.