ПАРИЖ
- Алло, это ты? - спрашивала трубка знакомым голосом. - Ты еще спишь? Разве у вас утро? Даже здесь утро... В Париже.
Иногда чтобы сообразить, достаточно и мгновения. Тенишев узнал голос друга, уехавшего несколько лет назад. Говорил - в Америку. Но вот сейчас звонит из Парижа. Пусть и через несколько лет. Голос совсем не изменился.
- Ну и как там... Париж? - спросил Тенишев.
- Знаешь, правы были советские газеты! Помнишь фразу, над которой мы смеялись? В Париже цветут фиалки, но парижанам не до цветов! Это на самом деле так. Не до цветов!
- Привыкли, наверное.
- Зато я не привык! Меня так поразил этот город, что я растерялся. Вот... позвонил. Сначала в Москву, жена сказала, ты уехал в деревню. Вот, думаю, будет странно, если я туда дозвонюсь! А как ты? Сейчас апрель, помнишь, ты в эту пору мне показывал, как течет березовый сок? И сейчас он течет, да?
Тенишев посмотрел в окно. Застыли ветви огромной березы, проявился в них новый, совсем незимний цвет. Почки, сережки... Наверное, пора течь соку. Странно, что об этом напоминают из Парижа.
- Да... наверное. Сейчас вот печку растоплю, буду пить. Хорошо бы собаку купить. - Тенишев вспомнил стихотворение, которое они когда-то читали по строчке, по очереди, в лесу.
- Помнишь? - Друг засмеялся. - Я тоже все помню. Сейчас завидую тебе... Наверное, тоже от счастья. Ты же понимаешь, да? Хочется сейчас с тобой пойти за этим соком...
- В каком-то смысле тебе это удалось, - перебил Тенишев. - В каком-то смысле ты здесь... Хорошо, что позвонил. И я тебе тоже завидую. Я ведь был в Париже, только осенью. Но там, я думаю, всегда хорошо.
- Правда? - удивился друг. - Тогда ты меня понимаешь. А где ты был, в каких местах? Улицы, кафе? Я тоже туда пойду сейчас.
- Мне понравилось... все понравилось. Монмартр, Сакре-Кер. Кафе... Да, сидел в кафе - там же, наверху. Зайди и ты, выпей что-нибудь за меня. Кафе "Патрик"?.. Нет, не помню. "Патрик" - это в другом месте, у собора. Видишь, плохой из меня путеводитель.
- Неважно! - успокоил друг. - Главное, что я буду здесь с тобой, а ты там со мной, да? Ладно? Мне хочется вот такое чудо сегодня сделать.
- Да ты уже сделал чудо, позвонил. А я пойду сейчас за соком. Представляй это, радуйся.
Тенишеву показалось, что он сказал это грубовато. А не хотелось мешать чужому счастью. Ладно здесь - можно жить и с плохим настроением. Другое дело - Париж.
- Спасибо, спасибо, что позвонил, - постарался теплее сказать он. - Не надо сейчас много говорить. Ты же все понимаешь, чувствуешь...
Трубка долго молчала. Было тихо, как будто долго-долго летели куда-то, исчезая, слова. И раздались гудки.
Надо же, думал Тенишев. Париж. Тут из Москвы позвонят - удивляешься. Каменный век только вчера был. Париж, Париж. Тенишев повторял и повторял это слово, и его звучание уже становилось странным, как шорох двери на ветру.
Он поднялся с кровати. Что ж, пора идти за соком. И не с радостью, а с какой-то... жалостью, что ли. С жалостью о том, что нарушился нормальный ход событий. Хотя никаких событий не намечалось. Да и не мог ничего нарушить этот звонок. Наверное, Тенишев и сам бы пошел сейчас за соком. Но почему-то не хотелось быть участником этой сентиментальной игры, предложенной другом. Ты со мной здесь, я с тобой там... Как детская считалка.
Он вспомнил, как еще студентами они влюбились в одну девушку. Тенишев мучился, а друг воспринял эту ситуацию с восторгом азарта. "Это необычно, - говорил он, - это страшно интересно! Пусть она пока ничего не знает, а мы будем говорить друг другу о своих чувствах к ней. Ты даже не представляешь, как это трудно - остаться нормальными людьми в нашем положении, не поддаться животным инстинктам, не скатиться до пошлого соперничества!" И он даже предложил Тенишеву писать друг другу о своих переживаниях. "Это многое прояснит в каждом из нас!" - горячо убеждал он Тенишева. Они сидели на скамейке в парке и по очереди отпивали вино из бутылки. "Ты не мне, а ей пиши", - удивился Тенишев. Но почему-то согласился. От растерянности.
Друг приносил по утрам на занятия листы исписанной бумаги, а Тенишев сумел написать только одну страничку. Приходя без "писем", он долго не мог сказать другу, чтобы и тот прекратил это странное занятие. Однажды они сидели втроем в парке, и девушка, сидевшая на скамейке между ними, вдруг молча встала и ушла. Словно выскользнула из их двойного внимания. "Вот сейчас кто ее догонит, тот сильнее и любит", - предложил друг. Тенишев сидел, оцепеневший. Впрочем, друг тоже остался на месте. Потом... Тенишев и не помнит, что было потом. Как давно это было.
Пройдя по снегу, он оглянулся. "Еще один след хочешь увидеть?" - улыбнувшись, спросил сам себя.
Топор легко вонзился в ствол березы, и сразу же из-под него скользнули друг за другом капельки сока. Тенишев дотронулся до них рукой, поднес к губам. Сквозь горьковатый вкус коры донеслась легкая, едва различимая сладость. Первый вкус сока. Всегда такой живой, с горчинкой коры.
Тенишев подрубил еще ниже, уже горизонтально, и вбил в эту щель клинышек. Сок побежал по клинышку и закапал в банку. Подул ветер, зашумели вверху деревья, и прямо перед глазами, кружась, упал прошлогодний лист. Как в Париже, подумал Тенишев. В какой-то книге осталась закладка из каштанового листа, который Тенишев поднял на набережной Сены.
Быстро капал сок, капельки почти превращались в тоненькую струйку. Вот оно - зримое соединение времени и пространства. Шумело пространство над головой, и струилось время в прозрачное стекло. Перед глазами медленно текла Сена, и дымка была над водою.
Нет, не перенесусь я сейчас в Париж, подумал Тенишев, словно говорил по какому-то беззвучному телефону. Хотя бы потому, что... Вон как струится время. Поздно подчинять странность жизни каким-то играм. Это только кажется, что можно объяснить эту странность таким детским способом. Телефон вместо писем, но ничего от этого не изменилось.
Тенишев заглянул в банку. И удивился - как быстро она наполнялась.