Приближается канун Нового года, две тысячи двадцатого. Все усердно стараются, готовят угощения, ставят ёлки, в общем - радуются жизни. Я хожу по кухне. Наша ёлка уже стоит нарядная, дожидается своего черёда. Мы поставили её недавно, примерно двадцатого декабря. Сейчас мама печёт торт "Наполеон", младший брат Максимка занимается своим. У всех на душе радостно, а у меня веселья и в помине нет. Хорошо уметь радоваться жизни, не грустить, а у меня на душе словно камень. Я всё думаю, что этот год получился очень даже хорошим по сравнению с остальными моими прожитыми, так что же будет в грядущем? Возможно, что следующий будет не замечательный...
Скоро будет ужин. Мама зовёт нас с Максимкой, мы быстро бежим. Вот ведь, как быстро проходит предпраздничный день... Когда мы приходим, мама уже ест свою порцию, а папа сидит, и на еду даже не смотрит, а смотрит куда-то совершенно мимо.
– Чего это ты не ешь? – подозрительно смотрит на него мама. А папа вдруг ни с того ни с сего начинает говорить стихотворение своего сочинения про Путина и снег. Очень жалко, что я забыла этот стих и помню только последнюю строчку: Спасибо Путину за это! Стихотворение очень смешное, и мы все хохочем. Потом съедаем праздничный ужин: это картошка с мясом. Затем мы говорим спасибо и уходим по своим делам.
Вскоре мама зовёт нас делать новогоднее имбирное печенье. Она достаёт с холодильника формочки и ставит на стол. А сама-то уходит в магазин. Мы начинаем делать. Мама предлагала нам налепить ёлочек из теста. У нас и не получается так хорошо, как у неё, и Максимка придумывает сделать цифры 2020 к наступающему. Максимка делает одну двадцатку, я - другую. Потом кладём на противень (почему он так называется?) и продолжаем лепить. Скоро к нам приходит папа - с фотоаппаратом. Максимка почему-то очень боится прибора. Он начинает бегать туда-сюда, чтобы папа его не сфотографировал, а я недоумеваю. Наконец приходит мама и удивляется: сколько всего мы сделали, еле запихали в два противня. Кстати, в нули от двадцаток поместились маленькие печеньки. Мама ставит их печься. У меня так и не пропадает странное настроение, дело в том, что я недавно подумала, что первого января в начале Нового года меня унесёт на дачу. Мне такие мысли в голову совсем недавно начали приходить, но отмахиваться от них у меня не получается, поэтому приходится их думать. Вы, наверно скажете, что мысли сменить легко, но я так не умею.
В 23:40 мы собираемся вокруг стола в праздничных нарядах. Все вспоминают, что было хорошего в этом году. А потом мы смотрим поздравление от многоуважаемого президента на мамином ноутбуке. Так как с моей части стола я не видела, что там (я сидела как раз напротив ноутбука, то есть дальше всех от него, а к тому же у меня плохое зрение), мама поменялась со мной местами (она-то была в очках). Потом пробивают часы... Я жду с замиранием сердца... Мама кричит: "Скорее, загадывайте желание!" Все загадывают... Не знаю уж, что там пожелали другие, но именно я попросила, чтобы мои плохие мысли не сбывались и ещё что-то, а потом... часы заканчивают бить, и... я остаюсь на месте и не переношусь на дачу. Правда, камень с души у меня почему-то так и не свалился, но я решила радоваться вместе со всеми. Салат у нас кукурузный, мой любимый, вдобавок ещё сырные мыши в честь этого года по рецепту от нашей подруги тёти Тани (правда мы её называем тётей Верой в честь её дочери – моей ровесницы). Вскоре принимаемся за "Наполеона". На нём как раз наши циферки 2020. Однако нас ждал невероятный сюрприз. Этого "Наполеона" нельзя расковырять ложкой! Делать нечего, приходится есть руками.
– Наверно, сам Наполеон был таким в жизни, – предполагаю я.
– Наверно, – соглашается Максимка, усердно жуя очередной кусок торта.
Так мы долго едим наш торт, а потом начинаем танцевать. Танцуем что есть мочи (но папа не принимает участия, он у нас такое не любит). Свой кусочек "Наполеона" я пока оставляю на столе отдохнуть, а сама танцую! Под конец Максимка хочет праздничных мандаринов, а с ним и мы все. После еды мы пытаемся снова затанцевать, но наши бока не могут вытерпеть такого над ними издевательства и начинают болеть. Тогда уж мы ложимся спать.
Вот так мы и провели Новый две тысячи двадцатый год, когда ещё ни о чём страшном не знали и не представляли, что нас ждёт.