Горыныч сидел в мягкой, зеленой траве, покрывающей полянку перед его пещерой пушистым ковриком с вкраплениями лютиков, одуванчиков, васильков, незабудок и чудных диких фиалок.
Его расфокусированный полубезумный взгляд четко показывал, что осознанность вместе с остатками логики покинула его на тридцать восьмой секунде напыщенной речи стоящего перед ним инфантильного мажора. Или чуть раньше. А может быть и сразу же.
Тот с кудрявым гонором доказывал опешившему окончательно и бесповоротно Змею, что он, Змей, должен сейчас сдаться ему без всяких боев. С правилами или без, неважно. Главное, сдаться.
На основании того, что он, мажор, является прямым наследником Богатыря, а значит, имеет право на все его, отца, прежние достижения. Славу там, сокровища Горыныча и прочая, и прочая.
Горыныч честно пытался уловить хотя бы нить логики в его барски надменном велеречивом выступлении. Но судя по плавающему взгляду всех шести глаз, это удавалось трудно. Скорее не удавалось вообще.
Наконец, ему, Горынычу удалось уловить что-то привычное во всём плетении слов. А именно слово «богатырь».
Он хвостом притянул к себе смартфон, усилием воли вынырнул из мутного потока воззвания, и набрал знакомый номер.
После первых же слов Змея из трубки понеслись очень непечатные выражения. Совсем непечатные.
Но Горыныч поняв, что старый друг отношения ко всей этой клоунаде не имеет, вздохнул с облегчением.
Ибо ему на какой-то совершенно ужасный момент показалось, что напыщенный индюк прибыл к нему с посыла родителя.
-Что?! – вопил в трубку слегка охрипший старый, добрый друг, - прямо требует?! Вот так вот?! Да он тут всех достал! Сам ничего делать не хочет, перед всеми моими орденами и кубками трясет, пыжится.
БРАТ!!!!!!!! – неожиданно слезно завопил Богатырь на том конце связи, - помоги!!! Сил нет никаких с ним уже! Спасай!
Горыныч каверзно прищурился на выступло.
Выступло выступало, явно любуясь самим собой в роли оратора и поборника своих наследных прав.
Горыныч что-то хмыкнул в трубку, попрощался с другом, отключился, и улыбнулся всеми тремя пастями пришельцу.
От его улыбки мажор почему-то вдруг икнул и резко заткнулся.
- Наследник, говоришь? – нехорошо повторно улыбнулся Змей, - что ж давай так. Я тебе сейчас меч батюшки твоего предъявлю, сможешь поднять, твоя взяла. Нет,…ты мой на целый год!
Видимо, собственная значимость и важность всего самого, по самую маковку, давно вытеснила остатки разума из головы наследничка. Говорят же, что иногда природа на детях героев просто отдыхает, и мажор важно кивнул головой.
Подумаешь, меч! Да он, да я! Да мне!
Горыныч уже откровенно ухмыльнулся, пошарил кончиком хвоста где-то в глубине пещеры, и легко, как перышко преподнес по задранный нос, меч.
Мажор ответно оскалабился, и с миной, я вам сейчас всем покажу, типа, раз уж ты кончиком хвоста, то мне руками вообще раз плюнуть, ухватился за мощную рукоять.
Рукоять качнулась, клинок опасно накренился, и наследник носом, совершенно, вообще не героически, тюкнулся носом о гарду.
Клинок маятником покачавшись в нежной, наманикюренной рученьке, решил, что надежней ему будет в земле, и в неё же воткнулся.
- Мда….- ехиднейше протянул ехидный Змей, слабоват наследничек! Ну, что, пошли, покажу тебе фронт работ.
Мажор попытался вопить, доказывая, что он вот папочке все расскажет, Горыныч набрал повторно Богатыря.
Тот многозначительно помолчал в трубку, а потом, сказав что-то очень нелицеприятное для отпрыска просто отключился.
Отпрыск наконец-то включил оставшиеся в капельном одиночестве мозги, и, опустив голову, попал степень попадания.
Огляделся по сторонам. Спасать, равно, как и помогать ему было некому. И никто ни откуда не спешил сделать такое благое дело.
Он понуро потопал за Горынычем, а тот ещё что-то про уговор начал толковать.
Наследнику были обозначены все фронты работ. От сюда и до заката, на ближайшие триста шестьдесят пять.
Плюс усиленные тренировки.
И никуда ему было не деться! Папа четко сказал, что, если договор нарушит, дома может не показываться. А мама добавила, что такого позора им в роду не стерпеть, а значит, если нарушит, из рода выгонят.
Проверять сделают или нет, мажор не решился.
Спустя триста шестьдесят пять дней из пещеры Горыныча вышел загорелый молодой человек, с обломанными ногтями, без признака маникюра.
В слегка потрепанной одежде, под которой перекатывались эластичные мышцы.
Он в ноги поклонился своему учителю. От всего сердца поблагодарил его за науку и выбивание пыли из мозгов.
И пошел к родному дому.
Там его встретили горячие объятия родителей.
А он, смущенно улыбаясь, просил у них прощения за свою, слава Горынычу сошедшую, дурость.
А ещё некоторое время спустя, Горыныч был вызван на бой молодым богатырем.
И побежден!
А что? Так оно правильно! Ученик всегда должен быть сильнее.
И ещё спустя некоторое время рядом с родительской усадьбой закипела работа.
Молодой богатырь рубил себе новый дом.
Ибо победа над Горынычем просто так не дается.
Почему-то после неё всегда следует свадьба! А для семьи после любви, главное дом. Своя крепость.
Горько!
P.S. Отец этого, который права по первости пытался качать, ну, Богатырь – отец, написал об этом в своих мемуарах, и призвал царя включить закон о правильном воспитании детей!
И наследников в первую очередь. Хоть первой, хоть десятой линии. Да хоть сто двадцать первой!
Дабы уже извести, ну….хотя в том пространстве понятие «мажор» как класс и слово с состоянием навсегда!
Ибо проку от их выступлений акромя вреда никакого!
Надо сказать, что многие отцы – богатыри под тем подписались. Ибо первый отец богатырь всё очень красочно описал.
А всех олухов перевоспитывать никаких Горынычей не хватит!
Лучше уж сразу, профилактически, так сказать.
Правильно же мыслю?