Эта публикация завершает цикл статей о жизни и политической карьере близкого соратника Петра Столыпина — государственного деятеля и реформатора Александра Кривошеина, возглавлявшего в 1908–1915 годах Главное управление земледелия и землеустройства Российской Империи. В предыдущих публикациях «Ъ-Науки» рассказывалось о происхождении, взглядах и семье Александра Кривошеина, результатах его усилий по укреплению в русской деревне крестьянской собственности и причинах отставки, ослабившей позиции царской власти на фоне тяжелой Великой войны.
Октябрь 1917 года — с пушечной канонадой — Кривошеин встретил в Москве, у родственников младшей сестры Ольги, которая вышла замуж за известного мецената Сергея Морозова. При его протекции Александр Васильевич получил место в дирекции мануфактуры «Савва Морозов, Сын и К°». Однако время крепких купеческих мануфактур кончилось.
Новое смутное время
Ленинские наркомы неистово уничтожали социальные институты в России. «Перенесенное в плоскость человеческой воли творчество из ничего не созидало новой жизни, а лишь разрушало старую»,— писал философ и поручик легкой полевой артиллерии Федор Степун.
Один за другим следовали самоубийственные декреты и положения: о закрытии оппозиционной печати, «рабочем контроле» над фабриками и заводами, роспуске Петроградской и Московской городских дум, ликвидации судебной системы, начиная с Правительствующего Сената, национализации — банков, кредитных учреждений, частных предприятий, упразднении — званий, титулов, гражданских и воинских чинов, наград, отличий и погон, о запрете сделок с недвижимостью и т. д. Готовилась отмена права собственности на городскую недвижимость, начиналась ликвидация земств, существовавших более полувека. Член ЦК РСДРП(б) Владимир Ленин настойчиво предлагал товарищам по партии лишать ненавистную буржуазию продовольственных карточек и устроить состязание между коммунами и Советами по очистке «земли российской от всяких вредных насекомых». В их число неизбежно попадали Кривошеины. В последующие десятилетия выявление и уничтожение враждебных и бесполезных «насекомых» станет одной из важнейших задач Коммунистической партии в перечне необходимых мер по удержанию захваченной власти.
Здравый смысл в России исчезал — и требовал общественной защиты.
Поэтому ответная реакция стала неизбежной, а российская контрреволюция приобрела характер антибольшевистского сопротивления. С конца 1917 года Кривошеин участвовал в деятельности «Правого центра», объединявшего умеренных монархистов и правых либералов. При этом Александр Васильевич входил в круг русских политиков, считавших целесообразным пользоваться в борьбе с большевиками поддержкой Кайзеррейха, о чем позднее сообщал в Берлин имперский посол в РСФСР граф Вильгельм фон Мирбах.
В числе немногих старых сановников Кривошеин пытался облегчить положение царской семьи, находившейся зимой 1918 года в Сибири. Ему удалось собрать и передать для узников 250 тыс. руб. через бывшего воронежского вице-губернатора Владимира фон Штейна, ездившего в Тобольск. После официального объявления властей в Москве об убийстве бывшего императора Николая II Александр Васильевич организовал панихиду в храме на Спиридоновке, сделав последнее, что было в его силах для несчастного монарха.
Дней через десять в морозовскую контору пришли с обыском.
В Москве шли аресты бывших министров, но близкого столыпинского единомышленника чекисты упустили. Пока они рылись в шкафах и сейфах в поисках бумаг и золота, неузнанный Александр Кривошеин, разыгравший роль конторского старичка, спокойно поправил галстук, надел плащ и беспрепятственно ушел на улицу. В противном случае его бы ждала печальная судьба Ивана Щегловитова, Николая Маклакова и прочих расстрелянных «насекомых».
Сначала Кривошеин скрывался у знакомых в Подмосковье, а потом с документами на чужое имя перебрался в гетманскую Украину. Ее обособление воспринималось не так болезненно, как диктатура ленинской партии. «"Украинское самостийничество" грозит временным разделением России, а большевизм грозит России полной гибелью,— утверждал Александр Васильевич.— Поэтому надо забыть о "самостийничестве", временно примириться с ним и обратить все свои силы на борьбу с большевиками». Возможности для продолжения политической работы открылись на деникинском Юге.
В 1919 году Александр Васильевич возглавлял Государственное объединение — политическую группу, в которую входили Никанор Савич, Петр Струве и другие лица, придерживавшиеся консервативно-либеральных взглядов. Ее участники разделяли заявления командования, отрицавшего реставрационные намерения Добровольческой армии: «Она не задается целью вернуть ее [Россию] всецело к дореволюционному государственному строю». Но вместе с тем окружение генерал-лейтенанта Антона Деникина критиковалось за неустроенность тыла и отсутствие реформ. Кроме предложения отдавать «третий сноп» помещику, деникинцы ничего не предлагали крестьянам, в то время как наступление на Москву велось через уезды, некогда бывшие центром крепостного права. Степенные мужики сидели на завалинках, смотрели на проходившие полки, оглаживали бороды, чесали в затылках и пытались понять, кто для них хуже — белые или большевики,— но решить жизненный вопрос так и не успели вплоть до сталинской коллективизации.
Новороссийская эвакуация 1920 года привела Кривошеина через Константинополь и Белград в весенний Париж, наслаждавшийся Версальским миром. Остатки армии, покинувшие Кубань, зацепились за Крымский полуостров. В командование войсками вступил новый Главнокомандующий, генерал-лейтенант Петр Врангель — честолюбивый рыцарь, барон фон из Дома Тольсбург-Эллистфер. Кривошеин участвовал в переговорах с представителями французских военно-политических кругов, подчеркивая значение их помощи защитникам Крыма, но чувствовал слабость и усталость. Утомленный застарелой стенокардией и травмированный гибелью двух сыновей, мудрый царский сановник ждал отдыха и покоя. В одном из парижских банков ему обещали неплохое место для службы.
Просьба генерала Врангеля выехать в Крым прозвучала неожиданно.
Разные эмигранты, включая Павла Милюкова и Александра Гучкова, уговаривали Александра Васильевича не связываться с обреченной авантюрой, чтобы не ронять свой авторитет. Однако 2 июня (н. ст.) британский крейсер доставил в Севастополь Кривошеина. Он оставил семью в Париже и отправился делать, что должно, в соответствии со столыпинским примером.
В первую очередь Главнокомандующий познакомил парижского гостя с распоряжением о земле. «Проект этот не совершенен,— ответил Кривошеин.— Но раз он может облегчить армии ее успех, привлечь к ней доверие крестьянства, раз сама армия ждет слова о земле, то времени терять нельзя, сама жизнь позднее внесет необходимые в дело поправки». Так началась последняя глава в истории реформаторской деятельности Кривошеина. 19 июня он занял должность помощника по гражданской части Главнокомандующего и возглавил при нем исполнительный орган, позднее преобразованный в правительство Юга России. После успешного прорыва Русской армии в Северную Таврию Кривошеин дал интервью журналистам и так описал правительственную программу:
«Смело начертан план целого социального переворота, путем создания класса мелких собственников по нашему Земельному Закону. <…>
Земельный приказ обязывает сделать и второй шаг.
На очереди стал вопрос об организации управления и самоуправления на местах.
Главнокомандующий решает его смело в направлении привлечения мелких собственников к участию в местном самоуправлении. <…>
По нашему закону вся деятельность уездного земства перенесена на волость.
При пространствах русской жизни это одно уже само по себе колоссальное благо. Мы отдали мелким крестьянским собственникам не только власть земскую, но и власть административную. <…>
Будущее же уездное земство получает права губернского».
Смысл нового аграрного закона сводился к следующим положениям.
1. Право собственности охранялось, земля оставалась во владении тех, кто ее обрабатывал, чем с небольшими исключениями в целом подтверждался «черный передел» 1917–1918 годов с захватом помещичьей пашни.
2. Земля мелкими участками передавалась в собственность тем, кто ее обрабатывал. Владельцы в течение 25 лет должны были равными долями ежегодно выплачивать ее стоимость хлебом или деньгами. С каждой десятины в оплату поступала примерно одна пятая среднего урожая.
3. Из поступавших средств формировался государственный фонд, из которого производились расчеты с крупными частными владельцами, потерявшими землю в результате принудительного отчуждения в 1917–1918 годах. После Второй мировой войны схожим образом проводил свои успешные реформы в Японии и на Тайване американский экономист Вольф Ладежинский, юношей эмигрировавший из России. Забота о сохранении земли в руках трудящихся возлагалась на волостные и уездные земельные советы, формировавшиеся на специальных местных сходах.
Почему вводилась плата за отчужденную землю? Чтобы придать расчетам серьезный вес, а также соблюсти принцип справедливости по отношению к дореволюционным собственникам, хотя бы и в пределах четверти века.
Программа Кривошеина—Врангеля решительно отличалась в лучшую сторону от программы большевиков, суливших крестьянам в исторической перспективе безжалостную коллективизацию с повальным раскулачиванием и миллионными жертвами. К концу октября белые контролировали 140 волостей в восьми уездах Юга России — после выборов работу здесь начали 90 волостных земсоветов. Волости еще трех уездов (Бердянского, Днепровского и Мелитопольского) находились в зоне боевых операций, и здесь выборы не происходили.
Кривошеин работал неустанно, помощников не хватало даже в бытовых мелочах. «Вот у меня на жилете эта пуговица приводит меня в бешенство, я вторую неделю не могу ее пришить,— жаловался помощник Врангеля Василию Шульгину.— Мне самому некогда, а больше некому». Лазарет Корниловской Ударной дивизии получил шефское имя Александра Васильевича, но формальные почести его не трогали. Кривошеин искал правильных действий, о чем и говорил Шульгину:
«Одна губерния не может воевать с сорока девятью. Поэтому прежде всего — не зарываться. <…> Прежде всего надо что? Надо "врачу, исцелися сам". На этом клочке земли <…> надо устроить человеческое житье. Так, чтобы ясно было, что там вот, за чертой, красный кабак, а здесь — рай не рай, но так, чтобы люди могли жить. С этой точки зрения вопрос о политике приобретает огромное значение. Мы — опытное поле, показательная станция».
Однако, в свою очередь, и Ленин предвидел подобный эффект.
Руководители РКП(б) были готовы пойти на тяжелый мир с Польшей, лишь бы не дать Врангелю удержаться на фоне крестьянских войн, полыхавших в Западной Сибири и на Тамбовщине. В конце октября 1920 года соотношение сил на Южном фронте не оставляло белым ни одного шанса — и удивительно, что Врангелю удалось вывезти в Турцию почти 150 тыс. военнослужащих и беженцев.
В Берлине Кривошеин прожил последние месяцы жизни. Он еще успел выполнить несколько поручений Главнокомандующего, стремившегося сохранить армию в изгнании, но жизненные силы уже покидали бывшего премьер-министра «русского Тайваня».
28 октября 1921 года Александр Васильевич скончался и нашел последний приют на кладбище Тегель, где до сих пор сохранилась его скромная могила. Вскоре Петр Струве написал о покойном так: «Пример Витте, Столыпина и Кривошеина показывает, что старый режим умел отбирать людей… К сожалению, он не умел их хранить». Вместе с тем Кривошеин оставил личный пример в истории и политическое завещание в виде созидания России снизу: на основе благоустройства земли, укрепления собственности и местного самоуправления.
Все материалы Коммерсантъ www.kommersant.ru